Нам уже не раз встречалось слово «свидетель» ( , testis, шахид), позволяющее осознать, что общего можно усмотреть в последовательных явлениях одного и того же Лика — от зороастрийской Даэны до суфийского шахида. Там, где этот свидетель становится, как у Наджма Кобра, очевидцем теофании, его звание повышается или понижается в зависимости от того, каким это явление предстаёт душе визионёра, — видит ли она в нём свет или, напротив, одну сплошную тьму, и таким образом способствует или мешает своей собственной духовной реализации. Поэтому «Свидетель небесный» может именоваться «мерилом сверхчувственного» (мизан аль-гайб); следовательно, «деву красоты» тоже позволительно считать этим «мерилом», поскольку она удостоверяет способность или, напротив, неумение души увидеть в красоте прежде всего теофанию.

Все указания приведённых здесь текстов сходятся на эпифании этого Лика, чьи многоразличные имена скорее раскрывают, чем утаивают его подлинную сущность: Ангел или Солнце философов, Даэна, Совершенная Природа, личный наставник или сверхчувственный Вожатый, и т.д. Именно эти совпадающие свидетельства определяют контекст феноменологии визионёрского опыта в иранском суфизме, где цвето-световые феномены неразрывно связаны с явлением личного духовного Вожатого (шейх аль-гайб у Наджма Кобра, остад гайби у Семнани). Важно отметить, что все примеры этого опыта сводятся к одному и тому же типу духовного посвящения, глубоко индивидуальному и личному. Кроме того, подобно слиянию светового человека со своим Вожатым, своей небесной ипостасью и трансцендентным «измерением» его сущности, этот опыт как ориентирован и ориентирует в определённом направлении, которое можно обозначить лишь посредством символов, символов Севера.

Мы пытались показать, от каких духовных структур и предпосылок зависит освобождение светового человека, Прометея-Фоса. Сам ход этого освобождения поможет нам теперь уточнить ориентацию, от которой оно зависит. Важно уяснить, какой именно области принадлежит и откуда нисходит личный сверхчувственный Вожатый, образующий чету со своим земным двойником, — области, откуда происходит и Фос и куда он должен вернуться вместе со своим Вожатым. У Наджма Кобра появляется образ колодца, куда был брошен изгнанник из рассказа Сохраварди. Подлинное освобождение из глубины колодца начинается в тот миг, когда над его устьем вспыхивает сверхъестественный зелёный свет. Сохраварди указывает нам и на время этого явления, и на то направление, в котором движется его участник в ходе радикальной индивидуализации, переживаемой как слияние с личной световой Формой. Полуночное солнце и небесный полюс — эти символы сопрягаются воедино, указуя нам направление на мистический Восток, то есть Пра-восток, который надо искать не на востоке наших земных планисфер, а на вершине Космической горы.

Авестийский термин Айрья Ваэджа (Эран-Вэдж на пехлеви) означает колыбель и родину ариев-иранцев, расположенную в центре срединного Кешвара (orbis, зона). Попытки определить географическое местоположение на наших картах столкнулись с большими трудностями по той простой причине, что проблема этой локализации относится к географии духовидческой[45]⁴. Её данные проистекают из некого изначального, архетипического Образа, то есть из первичного феномена ориентации, упомянутого в начале нашей книги (см. выше, I, 1). Именно этот Образ определяет и упорядочивает восприятие эмпирических данных; сами же приобретённые данные, географические и культурные, влиять на него не могут. Он наделяет смыслом физические явления, он предшествует им, а не они ему. Но из этого вовсе не следует, что речь идёт о чистой «объективности», как понимают это слово теперь. Речь идёт о неком органе восприятия, которому, в качестве объекта, соответствует определённая область или сфера бытия, в поздней иранской философской разработке представляемая как небесная Земля Хуркалайи. А чтобы нам самим как следует сориентироваться в данной проблеме, следует прежде всего вспомнить о событиях, имевших некогда место в Эран-Вэдж. Упомянем лишь, те, что непосредственно относятся к нашей теме.

В Эран-Вэдже происходили достопамятные молитвенные действа, совершавшиеся самим Ормаздом, небесными существами и легендарными героями. Именно там, первосмертнику, прекрасному Йиме, велено было построить городьбу, вар[46]^4а, и собрать в неё цвет всех существ, самых лучших, самых пригожих, чтобы уберечь их от лютой зимы насланной демоническими силами, а со временем населить их потомством преображённый мир. Этот вар или парадиз Йимы описывается как городьба, заключающая в себе, на манер настоящего города, укрепления, дома и склады. Врата и окна этой городьбы источают изнутри свой собственный свет; она озарена одновременно светочами несотворёнными и сотворёнными. Её обитатели только раз в году видят, как заходят и восходят звёзды, Луна и Солнце; вот почему год кажется им одним днём. Каждые сорок лет каждая человеческая чета порождает другую чету — мальчика и девочку. «И все существа живут наилучшей жизнью в этом варе», — свидетельствует Йима. Можно, разумеется, усматривать в этом описании память о пребывании предков современных иранцев на крайнем географическом севере, где они в течение тридцати суток наблюдали зарю при ежегодном восходе солнца. Но более убедительны доказательства того, что речь идёт фактически о пороге сверхъестественного Инобытия: несотворённые светочи; мир, источающий свой собственный свет, совсем как те византийские мозаики, выложенные из покрытых золотом стеклянных кубиков, которые как бы лучатся изнутри; край, не знающий теней, населённый световыми существами, достигшими духовных высот, недоступных для жителей земли. Это и в самом деле инобытийные существа: там, где иссякает тьма, стремящаяся полонить свет, начинается Инобытие, — такова тайна, зашифрованная в символе Севера. Сходным образом, племя гипербореев символизирует человека, достигшего такой духовной целостности и гармонии, что в ней нет места ничему отрицательному и тёмному и её нельзя считать ни востоком, ни западом. В индийской мифологии гипербореям соответствует народ материка Уттара-куру, народ северного солнца, состоящий из сочетающихся между собой близнецов и олицетворяющий ту же полноту и законченность, которые присущи очертаниям и размерам их страны: это расположенный на Крайнем Севере земной рай, изображаемый в виде идеального квадрата, как вар Йимы, изумрудные города Джабалка и Джабарса и небесный Иерусалим.

Снедаемый желанием увидеть Эран-Вэдж, туда в возрасте тридцати лет отправился Заратуштра (Зороастр) в сопровождении нескольких спутников и спутниц. Природа пройденных ими пространств и дата миграции (тысячелетия назад)[47]⁵ служат здесь более точным и полным свидетельством, чем данные позитивной истории: это странствие было ничем иным, как чередой эпифаний. Устремиться в Эран-Вэдж — значит отправиться к Земле видений in medio mundi, достичь центра, где свершается встреча с Бессмертными Святыми, с божественной восьмерицей Ормазда и его архангелов. Гора видений — это ещё и психо-космическая гора, гомологичная человеческому микрокосму. Это «Гора зорь», к вершине которой примыкают мост Чинват, переход в Инобытие, где свершается светозарное свидание ангела Даэны и его земного «я». Поэтому архангел Воху-Мана (по персидски — Бахман, «Благой помысел», ) предписывает пророку-визионёру совлечь с себя одежды, то есть материальное тело вместе с органами чувственного восприятия: явления в Эран-Вэдже воспринимаются с помощью тонкого светового тела. Именно там, in medio mundi и на вершине души, хранится световое семя Заратуштры, Хварно трёх Саошьянтов или будущих спасителей, которым предстоит свершить преображение мира посредством космического молитвословия.