Другим утром войдя в храм, великанша застала Иавала выкрикивающим имена падших ангелов. Когда Иавал замолчал, человекокобылица вышла из кумирни и растворилась в слепящей голубизне.

— Подними меня, женщина! — крикнул Иавал, пытаясь подняться на локте. Она бросилась к каменному кругу, удивляясь своему усердию и услужливости, и легко поставила Иавала на ноги. Прислонившись к косяку, мокрый от пота, Иавал счастливыми глазами смотрел туда, где под копытами человекокобылицы пылилась дорога. — Нехорошо ей одной жить на земле, — с задышкой сказал Иавал. — Сотворим ей… — Голос его был тихим, но торжествующим, твердым и ясным, а в словах чувствовалась неизбежность.

Стражники у ворот замка Тувалкаина приветственно вытянулись, когда жрец Иагу и поспешающий за ним воин борзо прошли мимо них.

Тувалкаин сидел за большим столом в зале со знаменитой коллекцией минералов и с опаской перебирал стопку тонко нарезанного папируса с изображениями змеевидных разноцветных гирлянд. Тувалкаин не зажигал свеч и подставлял папирусы свету, идущему от окон в форме пятиконечных звезд. Таких окон не было ни у одного здания в городе. Тувалкаин услышал шаги, когда Иагу и воин еще поднимались по лестнице. Вбежав в зал, Иагу поклонился, перевел дух и, отвечая на проникновенный взгляд Тувалкаина, сияя, сказал:

— Иавал-скотовод… — Иагу улыбался до обнажения зубов. — Ваш брат сотворил генетического урода! — И локтем толкнул в бок стоящего рядом клещеногого и невероятно широкоплечего воина. Он смущался, потому что Тувалкаин подавлял его. Воин боялся его взгляда: говорили, что взглядом правитель заставляет каменеть.

— Мы сидели, как обычно, в засаде, — начал наконец воин, — когда из кумирни Иавала-скотовода выбежала белая кобылица. — Он заговорил необычайно быстро, точно боялся, что ему не поверят и прервут. — Это мы поначалу решили, что выбежала кобылица, мы даже не думали ее преследовать. Но один из нас вдруг вспомнил, что в кумирне не было белой кобылицы. И мы бросились в погоню. Кобылицу нагнали только на лесной опушке и то только потому, что она сама остановилась. Она паслась… Она срывала руками плоды с деревьев и ела их, — смущенно говорил воин, поглядывая на Иагу, точно прося защиты. — Это была не кобылица! — Воин вспоминал неравнодушно, будто заново переживал недавнее событие. — У этой лошади вместо головы… До конской груди она — баба!

— Мы предполагали такой вариант, господин! — прервал Иагу, и слова его продолжали сиять. — Так же, как и наши жрецы, Иавал не стал создавать как бы из ничего человека. Иавал побоялся попасть под власть Денницы и, так же, как и наши жрецы, стал создавать генетического урода. Только не сатира и не кинокефала, а человеколошадь.

— Сколько прожило чудовище? — сухо спросил Тувалкаин. Не понимая вопроса, воин в замешательстве посмотрел на Иагу.

— Когда он уезжал, оно было живо! — ликуя, сказал Иагу за воина. — И поскольку почтового ворона не прислали, я смею надеяться, господин, что человекокобылица жива и сейчас!

— Мы сильно испугались, — вдруг заговорил воин. — Наши лошади приняли ее за свою и потянулись к ней. Она охаживала их руками, как человек: гладила гривы, кормила с ладони.

— Кормила с ладони? — переспросил Тувалкаин, блуждая очами. — Я хочу увидеть ее собственными глазами.

— Не вижу никаких препятствий! — вольничая тоном, сказал Иагу.

Дозорные оставляли зарубки на деревьях, по ним и вышли на человекокобылицу. Слышен был чей-то плач.

— Кто это плачет? — спросил Тувалкаин начальника дозора, такого же необъятно широкоплечего и клещеногого, как и его воины.

— Это о н а плачет, господин! Скучно ей, что ли…

Скрывая нетерпеливое ожидание, Тувалкаин неторопливо поднял ветку, и среди пахнущего лиственной прелью густого леса явилась ему, изумляя его, человеколошадь. Совсем маленькие мотыльки порхали над ее конской спиной, мокрой после недавней пробежки. Ее тело сотрясалось дрожью, как у лошади. И дышала она с хрипом, как лошадь. Но плакала она, как человек. Придя в себя, Тувалкаин проглотил ком в горле. Горькие слезы градом катились по лицу человекокобылицы и мочили женскую грудь. Она выглядела нелепо, точно к стволу южного дерева привили скромные ветви южного вида. Вдруг человекокобылица насторожила уши и, встретившись со взглядом Тквалкаина, долго смотрела на него разумным оком. Потом нагнула голову, человеческими ноздрями понюхала землю и пошла к опушке. Только Иагу слышал, как Тувалкаин произнес торжественным шепотом:

— Мой брат Иавал — бог!

Человекокобылица поскакала в сторону кумирни Иавала-скотовода. Люди глядели ей вслед. Иагу что-то восторженно говорил, но, пораженный увиденным, Тувалкаин не слышал его сияющих слов. Когда человекокобылица исчезла в туманной пелене солнца, речь Иагу стала проясняться.

— …это будет значительнее черной металлургии и железных дорог! — От сияющих слов Иагу Тувалкаин ссутулился. — Иавал-скотовод создаст тварей больше, чем сейчас живет на земле. Сифиты проклянут его, потому что он уподобится их Богу. Иавал-скотовод назовет тварей больше, чем назвал покойный Адам!

— Иагу, а вам не приходит в голову, что своими дальнейшими опытами Иавал может выдернуть из-под меня власть.

— Я думаю, что вы, господин, никогда этого не допустите! — не задумываясь, ответил Иагу. В его лице не мелькнуло тревоги за авторитет Тувалкаина.

Подъезжая к жилищу Иавала-скотовода, Тувалкаин с удовлетворением отметил, что братнин шатер покрыт не рваными лошадиными шкурами. У Тувалкаина от внутренней неосознанной радости загорелось лицо, когда он увидел полные скота новенькие загоны. На ушах животных стояло свежее клеймо Иавала. «И топится шатер не конским навозом», — войдя в жилище, с удовлетворением отметил Тувалкаин. И под ногами лежал не старый пропыленный ковер с потертым орнаментом. И восседал Иавал на нем не пьяный и не в лохмотьях. Вид у него был глубоко утомленный, но вполне довольный. Иагу поклонился Иавалу. Иагу едва сдерживал свой восторг.

— Я видел твою человекокобылицу, — проговорил Тувалкаин и замер в полудвижении, голос его споткнулся, ибо над занавеской увидел он бабью голову. Лицо бабы с маленьким морщинистым лбом напомнило Тувалкаину морду человекокобылицы, а свежая рана на ухе великанши — клеймо на ушах скота. Тувалкаину показалось, что громадная женщина хочет заплакать, но она не заплакала — бесслезно присела на пол за занавеской. — Ты бог, Иавал! — искренне сказал Тувалкаин, очнувшись от поразившего его сходства бабы с человекокобылицей.

— Как вам это удалось? — присаживаясь рядом с Тувалкаином, спросил восторженно Иагу. — Хотя бы в общих чертах!

— Все это не без помощи Тувалкаина! — сказал Иавал, намекая на помощь брата в возвращении утерянных духов. Иагу не знал об этом и решил, что Иавал говорит про змеевик. Тувалкаин понял брата и кивнул — кивнул неопределенно, ибо опасался, что Иавал может сказать: «Моими руками ты устранил жрецов». Но Иавал ничего не сказал, а велел бабе опустить полог шатра, и совсем скоро Тувалкаин и Иагу наблюдали за мерцающими в полутьме змеями-гирляндами. Голос Иавала-скотовода извивался, как цветные змеи-гирлянды, но как бы в акустическом исполнении.

— …они не будут разлагаться и, может быть, смогут воспроизводить себе подобных, а… — В безвременных зеваниях Иавал так и не договорил.

Баба раздувала очаг. В свете огня все как бы раздвоилось, а рисунки животных на шкурах полога как бы ожили.

— Брат, чем я могу помочь тебе? — спросил Тувалкаин пораженный рассказом Иавала. — Мы, как ты сам понимаешь, заинтересованы в продолжении твоих исследований.

— Видишь ли, Ту, создание одной человекокобылицы (или человекоконя) требует огромных духовных усилий. Мне могут помочь другие жрецы, но за так сейчас работать никто не будет. И хотя ты помог мне выбраться из нищеты, мне не хочется почему-то занимать у тебя, Ту. У меня сегодня, как только я тебя увидел, на лице появилась какая-то угодливая улыбка. Я сам себя не узнал.