Однажды… Не по точности употребляю я это слово, относящееся ко времени. Отсутствие определенных понятий в чувственной человеческой жизни понуждает меня прибегнуть к подобного рода упрощению. Образы земные недостаточны для описания ангелов, ибо в человеческой жизни даже нет намека на то, что в пакибытие уготовил Господь любящим Его. Но обращаюсь я к немощи людской, поэтому мои ущербные описания могут оказаться вполне достаточными для нее. Итак, однажды, беседуя с Енохом, я возжелал больших откровений и спросил его:

— Как будет пребывать Господь после своего вочеловечивания, крестной смерти и вознесения на небо?

И получил ответ:

— В Троице, Которая равна Единице, сядет одесную Бога-Отца. — Я был прилежен в слушании Еноха, но порой не понимал открытые ему тайны, однако внимал не вкусившему смерти человеку и умолял его привести меня к тому, к чему влекло меня мое желание.

— Что значит сидеть одесную Бога-Отца? Ведь Он не занимает какого-нибудь определенного места?

Исполненные мудрости мысли ангела здесь, на небе, по воле Господа могут быть высвечены в несказанном свете и стать достоянием всех бесплотных умов. Я познакомился с Енохом именно по его проявленным мыслям — возникли вопросы, и Енох снизошел до меня, посетил мое небесное жилище. Обитаю я в возвышенной местности, которую на земле с небольшой натяжкой можно было бы назвать горами, живу в огромном красивом камне. Когда подлетаешь к нему снизу, по форме он напоминает… впрочем, на земле нет этому понятия. Согласно с моим внутренним миром, живу я один, а такие отшельники, как я, в чем-то выше многих из ангелов, но я не понимаю своей исключительности и отношусь к ней как к не проявленной заботе Господа обо мне. Многие ангелы живут так же скромно, как и я, даже скромнее меня, хотя Божья любовь в них намного превышает ту, которую я способен вместить в себя. Я наслаждаюсь духом умеренности своего жилища. И опять повторяюсь: все, что я описываю, неизреченно на человеческом языке и верно лишь в каком-то ничтожном приближении. Судя по моему жилищу, мой внутренний мир не так богат, как у многих из ангелов, но я наслаждаюсь своими небесными пещерными покоями, и они радуют мой дух. И если верно утверждение, что жилища ангелов символ их любви, то моя любовь тиха. Но это любовь.

Иногда я посещал Еноха. Обычно я появлялся у него не сразу, а, преодолевая некое духовное пространство, не спеша шел по созданному Енохом миру, точнее, мирам. Я улыбаюсь от беспомощности объяснить людям род небесных занятий Еноха. Пожалуй, скажу только: своей молитвой он помогает Господу творить мир невидимый, мир духовный, пакибытие. Он сотворец Господу. В этом отличие человека от ангела. Иногда я заставал Еноха пишущим. Писал он от руки, писал легко, ибо рука его, знавшая трудность выбора слов в земной жизни, здесь ничего подобного не испытывала. У меня есть несколько посланий Еноха, и, когда я перечитываю их, то слышу его голос, мощный и мягкий. В соответствии с духовным состоянием Еноха его небесные обители менялись. Он жил на островах в море, в горах, в пустынных оазисах и на лесистых холмах. В его небесных обителях всегда были книжные свитки, пергаменты, папирусы, исписанные человеческими буквами.

Поначалу мне казалось, что разговоры о людях в любви небесной меня не совершенствовали. Да и мысли Еноха, когда он говорил о земле, мне казалось, были стеснены понятиями пространства и времени. Но мудрость Еноха сообщалась мне, даже воспоминания Еноха-человека стали как бы моими воспоминаниями. Жизненный опыт людей, о которых рассказывал Енох, стал как бы и моим жизненным опытом. Я мог даже вспомнить местность на земле, где происходили те или иные события. Некоторые подробности удивляли самого рассказчика, ибо при ангельском свете извлекались из неизгладимой его памяти. Тогда я еще не подозревал, как велик и таинственен замысел Господа о человеке!.. Енох-человек мог подниматься и спускаться из одной ангельской сферы в другую, и однажды ушел на высоту, недоступную мне.

И был день, когда события человеческой жизни потребовали немедленного ангельского вмешательства. И предстали ангелы пред лицом Господа, между ними явился и я. Все мы были в одеждах одного сияния. Нас ждало новое служение. Нам поручалось пасти народы, которые уходили из Вавилона. И я спустился к человекам, которые не хотели жить ни правдой от Господа, ни в Его любви. Наше служение заключалось в том, чтобы, не нарушая свободы человека, отвращать стопы его от наибольшего зла.

В человека по имени Мосох я вложил Божий замысел о нем и его людях. Мосох принял Божий замысел за свой собственный, хотя сам был немало удивлен, когда в его сердце, сердце вождя, чьи воины разгромили полчища кинокефалов, загорелась любовь к далекой северной земле, которая привиделась во сне. Я сказал Мосоху:

— Возьми себе и народу своему место на земле к северу от Вавилона и потрудись с народом твоим над украшением этой земли.

Я пас Мосоха тщательно, ибо через него шла забота о будущем многих народов. Меня всегда поражало милосердие Божие в Его отношении к людям. Мы, ангелы, накладывая узду на стихии и на грехи человеческие, мучились и плакали, видя, как, оставив поклонение Творцу, люди покланялись падшим ангелам и самим себе. Греховной жизни Мосох не оставил и в вихре забот о переселении своего народа, живя в Вавилоне, в городе, где никто никому никогда не доверял, и каждый боялся своего ближнего, Мосох продолжал посещать пиры, где часто в пьяном угаре мужчины обнажали мечи, грозящие смертью, посещал блудилища, где неправедными глазами любовался женской наготой и, обремененный худым навыком тела, совершал с женщинами прелюбодеяния. О, долготерпение Господа! Человек признавал только телесные наслаждения — о духовных забыл и не помышлял. Но уже тогда я начинал понимать, что в неудобоносимой свободе, которую Господь дарует человеку — глубокая тайна, ибо человек сотворен по образу Божьему. Господь своей волей мог бы сделать всех людей верующими в Него и добродетельными, но не сделал этого, ибо человек сотворен свободным. И это ценно в очах Господа. В этом залог Его милости.

Перед самым выходом из Вавилона, в один из дней, когда просыпаться скучно, брат Мосоха, имени которого здесь, на земле, не могу вспомнить, но которое непременно узнаю в несказанном свете пакибытия, попросил Мосоха о встрече. Мосох принял его и говорил с ним почтительно. Они сидели за столом друг против друга.

— На днях, Мосох, ты покидаешь Вавилон, я прошу тебя взять с собой книжный свиток.

— Если это трактат с генетическими исследованиями, я не возьму его!

Брат Мосоха вынул из сумы ясеневые скалки с пергаментом и, уловив на лице собеседника выражение внимания, развернул свиток:

— Из допотопного мира мы вынесли несколько пророчеств, услышанных от патриархов, отмеченных печатью святости, и все они свидетельствуют о том, что наши далекие потомки повторят мерзости людей, которых Господь смыл с лица земли карающими очистительными водами. Желая оставаться полезным своим соплеменникам, я приступаю к описанию жизни праотца нашего праведного Ноя, дабы читающие воспользовались добрым примером и удалились от зла, за которое долготерпеливый Бог наказал человечество. Я много и много раз задавал себе вопрос, вправе ли я описывать события, участником которых не был и за достоверность которых ручаться не могу. Это вопрос о неравновеликом Ною витии, который дополняет пробелы в жизни праотца своими домыслами, а они несравненно беднее жизненной правды пророка, его любви и устремлений. И все же я надеюсь, что мои домыслы о допотопных патриархах в какой-то мере отвечают их духу. Те из вас, кто искусен в плетении словес, помогите моему убогому слову!

— Надеюсь, ты не собираешься читать весь пергамент! — колючим голосом прервал витию Мосох. — Почему ты не идешь с нами?

— Я буду искать!

Мосох усмехнулся: