— Подороже продавай! — требует Корней.
— Да полно вам! — махнул Иван рукой. — Ничего бы я не пожалел для добрых людей… Жаль, товару-то у меня мало.
Пошел Иван на базар. А братья каются, что свои полотна доверили такому. Дешево продаст, чего хуже — даром отдаст.
Торопится Иван. Не близко до торжка. В лесу жимолость срезал, дудку сделал; посвистывает, поигрывает. Вдруг на его свист из лесу голос послышался. Похоже, с человеком неладно. Не деревом ли кого придавило?
Лес непролазный: пни, валежник, бурелом крест-накрест. Не продерешься. Однако Иван не прошел, заслонясь, мимо чужой беды. Долго не раздумывал, подался в лес на тот зов. Где перемахнет через валежину, где под дерево поваленное нырнет, а где и кубарем через пень… Чащоба. Днем и то здесь сумрак. То тут, то там корни выворочены; как рога, торчат во все стороны.
Пиджак на Иване весь в клочьях — за сучки, за корни цепляется. Пока он поспешал, не заметил, что короб у него за спиной открылся. Невдомек ему, что товар растерялся по лесу.
Видит Иван: седая ель маковкой небо подпирает, а стволище — не обхватишь. Вдоль ствола — трещина, смолой заплыла. Стоит под елью, как цепью прикована, лесная девица-красавица, в глазах — слезы янтарные. Брови, ресницы — с прозеленью, частые, острые, как иголки на елке. Зеленая коса защемлена в трещине.
— Кто ты? Как сюда попала? Кем и за что наказана? — спрашивает Иван в изумлении.
Она руки протянула, показывает: гляди, если ты человек рабочий, сам поймешь. Сразу видно, не белоручка-барышня: ладони в трещинах, как у старого ткача, в мозолях. Похоже, к нужде рабочей причастна.
Красавица сразу-то не призналась:
— Кто я, за что и кем наказана, скажу тому, чье желание бежит по одной дорожке с моей мечтой. Ты, я вижу, сам ткач. Скажи мне, чего бы больше всего желал?
— Желал бы я вот чего: чтобы кто работал, тот и ел; кто прял, кто наряды ткал — тоже бы нарядным ходил. А то погляди, до чего нас, работных людей, довели… Ни обуться, ни одеться. И есть нечего. Если бы я много товаров имел, всех бы одел как умел.
— Сбудется твое желанье! — уверяет она.
Иван ушам своим не верит… Как же оно сбудется, если у него добра в коробе всего-навсего на каких-нибудь три рубля, да и того не будет…
— К твоему желанию я прибавлю свое старание, — стала откровеннее она. — Я тоже хотела нарядить всех трудовых людей как умела. И товары припасла. Три губернатора из поволжских городов недавно в этом бору охотились, схватили меня. Мечта моя больно не полюбилась им. Собаками хотели травить. Собаки меня не тронули. А лихоимцы взяли да к дереву косой привязали, чтобы пропала я с голоду. Пригрозили: «К нам в города возмущать народ не показывайся. Все твои товары отымем». Видишь: и пряха я, и ткаха я, а по душе своей — сестра твоя. Лебедь белая, помощница моя, звать людей полетела, да обратно не вернулась. Не богатые ли охотники сгубили ее?
Сбросил Ваня свой короб под кусток; на счастье, оказался топорик при нем — натесал дубовых клиньев, давай в щель клинья вгонять.
Высвободила пленница свою косу, в семь колец вокруг головы обвила ее. Не знает, чем и отблагодарить хорошего человека.
Иван глянул на небо, а уж солнце давно за полдень перевалило. На торжок бы не опоздать! Он за короб, а в коробе-то пусто…
— Ба! Где же товары мои? Как теперь я с пустом домой ворочусь? Засмеют меня братья, по гроб попрекать будут. Да и отцу печаль…
— Не горюй раньше, чем горе в дом придет. На тебе, всю потерю восполнишь.
Разгребла она зеленый мох под елью, вынула из березового сундука матерьицы чисто парчовой с разводами. Вот и подарок Ивану.
Не на кленовом ли стане, не на лесной ли поляне умелица — лесная красавица это добро наткала? Не осень ли старательница из седых туманов по ночам пряла пряжу, не ветер ли помощник ту пряжу сучил? Не ясный ли месяц своим светом эти нити серебрил?
А рисовочка-то на товаре какая! Сам Иван — что прясть, что ткать, такого мастера поискать, — но и он развел руками в удивлении.
— Из какой же такой кудели пряжа прядена? — спросил.
— А всё из той, которая растет в поле в голубой одежке на длинной ножке, — изо льна-долгунца, — пояснила она.
Мастерица ничего не таит, не скрывает. Открыла плетеную кудельницу, а в ней — первосортной кудели полным-полно. А кудель-то — диво! Тряхнешь горстку — по волокну брызнут золотистые зайчики.
— На вот, положи себе за пазуху, — наделила Ивана. — Моей кудели хватит надолго. А изведешь — не заказано, опять придешь. Позолоту на товаре сядешь ткать — украшай своей работой!
На такую кудель нужно веретено особое.
Спрашивает Иван:
— Мои веретена хоть и тонко точены, а станут ли прясть?
Умелица достает из-под кленового пня узорную веретеницу — такой роскошный ларец. Вещь, сразу видно, работы тонкой.
Веретеница белым-бела — знать, из дорогой белой кости выточена была. На верхней крышке голубой лен, бока серебряными мотками изузорены — рисовка знатная!
Открыла она веретеницу — лежат на дне три белые костяные пряслицы — стало быть, кольца на веретена, чтобы легче прясть. На каждой пряслице — узоры.
— Много ли вас, братьев-то? — спрашивает она.
— Трое нас: я, Корней да Филипп.
Кладет рукодельница в ту веретеницу три светлых веретена чеканных и три скользких челнока на деревянных каточках.
— Всем поровну! А веретеницу тебе, Иван! Но только помни: я таких веретен припасла — надо будет, послужат они тебе взамен мачты и весла. В веретенице ты можешь не только веретена хранить, но и по Волге плыть. А эти челноки — на самоткацкие станки.
Никак не поймет Иван, о каком плавании намекает она. Но вещицы эти шибко по душе ему пришлись. Скорее бы за стан сесть!
— Спасибо! Вещицы больно хороши. Чай, дороги? Денег-то у меня нет, — забеспокоился Иван.
— Человек дороже денег. Сослужи ты мне службу: плыви вниз по Волге, по всем базарам и ярмаркам, раздай товар хорошим людям. На золото не льстись, за спасибо отдавай, да знай, кого одариваешь, — просит она.
Задумался Иван.
— А на чем я поплыву?
— Будет твоим кораблем моя веретеница.
— А где я паруса возьму?
— На корабль взойдешь — сам найдешь.
— На корабль-то мачты нужны — говорит Иван.
— Мачты я поставлю и весла дам, — отвечает она.
— Но где же я товаров возьму, чтобы всех наделить?
— Я тебе помогу.
— Согласен. Но где я красок возьму, чтобы все товары выкрасить, молодиц и девушек порадовать? — спросил он.
— А мы на солнышко поглядим да по земле поищем — краски сами к нам придут. Ты глянь, сколько цветов в лесу, сколько ягод зреет! Земляника, черника, брусника, костяника! Вон еще хохлатая ягодка — шиповинка. Рисовочку на белую ткань ты вот так клади!
Сорвала она горсть цветов, положила в них веточки черники, брусники, костяники, окунула в ключевой ручей… Пошагал разноцветный веник по белому полотну. И не узнать товар: тут и лазорь, и багрец, и янтарь, и золото. Такие расцветки и на базаре не часто встретишь.
— Вот тебе этот веничек, клади и его в веретеницу.
Что же, Иван ото всей души готов послужить работным людям, с детства об этом мечтал.
— По правде, по совести мой наказ исполняй!
Узорную веретеницу Иван убрал в короб, прикрыл лоскутом бересты, на бересту положил материю со свежими расцветками, распрощался, побежал скорее на базар.
Пришел на базар, а уж новинный 44 торг кончается. Мужики и бабы куски новин положили на головы, очередями стоят перед ларьками и лавками. Тканья разного понавезли, понанесли — горы!
Купцы лавки запирают, гонят народ от дверей: хватит с нас, домой несите, до другого Торжка.
Иван встал со своим коробом посреди базара, стоит — ждет. Работный-то народ давно разошелся, разъехался с базару.
Вот идут базаром два купца во хмелю, в бордовых опоясках оба. Покидывает их, пошатывает из стороны в сторону.
