— Я мечтала об аварии. Я никогда раньше… что я могу помнить, — сказала она в конце концов.

— Расскажи мне о своем муже.

— Это не хорошая история. Не думаю, что ты захочешь ее услышать, потому что потом ты изменишь свое мнение обо мне.

— Я хочу, чтобы ты успокоилась. Хочу помочь тебе почувствовать себя лучше. Расскажи мне, Брук, это может помочь. — Я вдохнул цветочный аромат от ее волос и сосредоточился на ней, лежащей напротив меня.

— Может, это поможет мне почувствовать себя лучше, но не тебе, — сказала она.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, Калеб. Ты сказал за ужином — вокруг меня аура печали, верно. Она постоянно со мной. Я поняла, что могу честно и открыто говорить о причинах аварии, это срабатывает для меня. Я не держу их в секрете. Люди знают, что со мной произошло, уверена, что они стыдятся моей боли. Для них это совершенно нормально. Но это не помогает мне справиться со своей печалью. Это я сейчас такая, я научилась этим пользоваться, так как поняла, как только рассказываю о своей потере, большинству людей становится неудобно. Я не хочу делиться этим с тобой.

— Это никак не изменит мое отношение к тебе, Брук. Почему ты не хочешь мне рассказать?

— Потому что ты мне очень нравишься.

— Ты нравишься мне еще больше, и я готов выслушать тебя, если ты захочешь. — Я поцеловал ее в лоб и еще крепче прижал к себе, будучи ей благодарен, что она позволила мне себя поцеловать и удерживать в своих руках.

И она начала рассказывать свою историю…

— Последние слова, которые я помню: «Маркус, ты пьян, пусти меня за руль». И после моего заявления, он схватил меня за горло своими тисками. «Нет», только и ответил он мне. «Нет» было последнее слово Маркуса, которое он мне сказал. Этого было достаточно. Его невысказанный жесткий ответ отражался в его бледно-голубых глазах, которые всегда смотрели мрачно на меня. Его взгляд обещал, что я поплачусь за свои слова позднее, когда нас не будут видеть его семья или другие сердобольные люди, находящиеся в курсе его порочных чертовых наклонностей, но бессильные как-то мне помочь.

Холодок пробежал у меня по позвоночнику, когда я понял, какое будет продолжение ее истории.

— Его наказания носили больше эмоциональный характер, нежели физический, в этом и был весь Маркус. Он никогда не бил меня открыто, ему нравилось меня запугивать, заставлять бояться того, что он может что-то сделать. Как только я села в машину, потянулась к ремню безопасности, но он схватил меня за руку, не разрешая его использовать. Он специально так поступил, чтобы всю дорогу я боялась, он знал, что я не в восторге от того, как он водит машину, поскольку подвергал моего не рожденного ребенка опасности. Это было моим первым наказанием тем вечером. Но оказалось, что его запрет стал для меня спасением. Последнее, что-то хорошее, что он сделал для меня. То, что я не пристегнулась стало моим билетом на свободу.

О. нет…

— Не могу сказать, что послужило причиной аварии, как только он двинулся с места, я закрыла глаза. Я так и не поняла, что заставило его съехать с дороги, и просто оглохла от грохочущей музыки в салоне машины. Я закрыла глаза и очень сильно хотела, чтобы побыстрее все закончилось, пытаясь унять свой страх.

Я еще сильнее прижал ее к себе.

— Это все, что я помню, прежде чем очнулась в госпитале спустя три недели. Мои раны почти полностью зажили, и я вышла из комы, мне сообщили, что меня выбросило от удара из машины, у меня было рваная рана на правой ноге от коленного сустава до щиколотки, и справа на голове по линии роста волос. Маркус был пристегнут, поэтому он не смог выбраться из машины, когда раздался взрыв.

Похоже, что мерзкий ублюдок получил по заслугам.

— Доктор сообщил, что мой муж погиб в аварии, я зарыдала, этого и следовало ожидать. Но когда врач, держа меня за руку, пытаясь утешить от такого сильного потрясения, сказал, что меня выбросило из машины от удара, который привел к преждевременным родам, и они не в состоянии были остановить… они не смогли остановить преждевременное рождение моей дочурки, которой было всего лишь двадцать три недели. И она не могла выжить без моей утробы, чтобы превратиться в нормальный плод. Ее маленькая жизнь оборвалась, даже еще и не начавшись. Я зарыдала еще сильнее от ее потери, но внутри я почувствовала такое облегчение, просто невероятное облегчение. Я была рада, что она избежала этого адского кошмара — рождения в этой ужасной семье преступников. Я не смогла бы ее защитить от них, и это бы убивало меня все время, медленно бы, но убивало. Единственной причиной, по которой меня отпустила его семья, дав мне свободу, что я потеряла ребенка от Маркуса. Если бы я ее не потеряла, я была бы связана с ними навеки, принадлежа семье преступников, для которых родная кровь значила все. Я задолжала моей маленькой девочке благодарность за ее подарок, даже больше, чем ее отец. Она дала мне шанс начать все сначала.

Она прошла через столько. Через слишком многое.

— Я осталась в Калифорнии еще на шесть месяцев, восстанавливаться. Физически я была в полном порядке, но мне требовалось еще некоторое время, прежде чем вернуться домой. Я не хотела видеть лица с выражением скорби и искренними соболезнованиями по поводу утраты, поскольку это был мой единственный шанс избежать ада, в котором я находилась целый год. Я не могла никому сказать, что ненавидела своего мужа-социопата, который оплодотворил меня против моей воли, мне было всего лишь двадцать два года. — Она зарылась лицом в изгиб моей шеи и глубоко вздохнула, словно вдыхая мой запах, мог ее успокоить. — Это… все, что я могу рассказать тебе, — сказала она. — Я не хочу жить тем прошлым, я хочу двигаться вперед, Калеб.

Поскольку я слушал ее рассказ, затаив дыхание, теперь глубоко вздохнул, как я не задохнулся, не знаю.

«Ох*еть!» — это единственная реакция, которая у меня возникла на ее историю.

— Мне очень жаль, Брук. Не знаю, что и сказать. — Я, действительно, не знал. Господи, какой ужасный опыт она получила за свою настолько короткую молодую жизнь. Я едва мог переварить услышанное, и с трудом представлял, как ей удалось держаться каждый день. Брук, несомненно, была раздавлена в свои пятнадцать от того дерьма, которое преподала ей жизнь — потеря родителей, а потом это… это… тяжелое испытание, которое она пережила, у меня даже не было слов, черт побери.

— Не стоит ничего говорить, Калеб, я чувствую твое участие, этого вполне достаточно, — тихо произнесла она.

— И ты вернулась в Бостон, потому что твоей бабушке предстояла операция? — я немного засомневался, что привело ее обратно.

— Да. На самом деле, мне кажется Нэн ужасно беспокоилась и переживала за меня, может из-за этого она и упала. Я ей даже не говорила, что была какое-то время в коме. Нэн ничего не было до конца известно обо всем, пока я не приехала. Когда произошел несчастный случай, я поняла, что необходима ей, значит настало время мне вернуться домой на остров. Эта идея мне очень помогла. Скорее всего, вернувшись сюда пять месяцев назад, было самым лучшим, что я сделала за последнее время. Здесь мое исцеление шло быстрее, я постепенно становилась той, прежней. На самом деле, я не печальная, Калеб, просто у меня случились очень грустные, печальные события. Я люблю свою работу, я люблю свой коттедж на острове, и я люблю своих… друзей.

— Брук?

— Да?

— Я так чертовски рад, что ты вернулась домой.

— Я тоже, Калеб.

Мы молча лежали в постели еще некоторое время. Лежали тихо, прислушиваясь к нашему дыханию. Спокойному.

— Калеб, я хочу тебя кое-что спросить, — прошептала она.

— Спроси.

— Мое прошлое…. теперь, когда ты знаешь его, ты все еще хочешь быть со мной?

Я еще ближе прижал ее к себе и поцеловал в макушку.

— Да, Брук, я хочу даже еще сильнее, чем ты можешь себе представить. — Я хочу быть тем единственным, который заставит тебя забыть этого мудака. Я хочу быть тем, кто будет любит тебя, как ты того заслуживаешь. Я хочу, чтобы со мной ты чувствовала себя защищенной, обожаемой и ценимой. — Твое душераздирающее прошлое совершенно не меняет мое отношение к тебе, мои мысли и чувства. Я просто восхищаюсь тобой. Ты такая храбрая. Очень, очень мужественная, Брук Кастерлей.