Ларс упал в кресло перед пылающим камином и закинул ногу на ногу. Фингал занял второе кресло, поставив свой бокал на стол.

— Ларс, выкладывай, — заговорил он. — Что тебя гложет?

Ларс пожал плечами.

— Помнишь, ты говорил мне, что я сам пойму, когда наступит подходящий момент и найдется место?

Фингал задумался на секунду.

— Джин Нили?..

— Вчера вечером. Ужин в «Грешеме», прогулка по Феникс-парку. — Ларс извлек из кармана бархатную коробочку, открыл ее и показал кольцо. Его голос дрогнул. — Она сказала «нет». — Он вздохнул. — Мне следовало это предвидеть. Она призналась, что давно собиралась расстаться со мной, но решила подождать Рождества.

— Господи… — Фингал поднялся и положил ладони на плечи брату. — Сочувствую, Ларс. Мне правда очень жаль.

Ларс покачал головой.

— Спасибо, Финн, — он выпрямился и глубоко вздохнул. — Чувство времени у меня всегда было никудышным. — Ему удалось криво усмехнуться. — Ничего, переживу. Давай не будем поднимать из-за этого шум. Важно другое: старик наконец-то смирился с тем, что ты выбрал медицину. Ну и как ты себя теперь чувствуешь?

— Я огорошен, — признался Фингал.

— По-моему, мы с тобой превратно поняли его, — продолжал Ларс. — Приняли глубоко укоренившееся ощущение правильности своих действий за ослиное упрямство.

— Ты даже не представляешь себе, как я рад. Тебе ведь известно о моих стесненных обстоятельствах. Теперь навещать родителей будет гораздо приятнее.

— Рад слышать, Финн. Кстати, о визитах: когда собираешься в Портаферри?

— Может, весной. Как только закончится сезон регби. Ты еще не забросил охоту?

Ларс улыбнулся.

— И не собираюсь, даже если буду передвигаться в инвалидном кресле.

Фингал не брал в руки ружье с тех пор, как поступил в колледж, но сейчас ему не помешало бы провести денек на безлюдных берегах озера Стренгфорд-Лох. Он улыбнулся брату.

— Да, — негромко произнес Ларс, — там сейчас красиво.

— Завидую тебе, Ларс, — признался Фингал. — Ты нашел свое место.

— А ты? — спросил он. — Скоро найдешь свое?

— Пока не знаю. Это, конечно, медицина, но общая практика или узкая специализация — неизвестно. Когда наступит время, я перейду этот мост. Скорее всего, последую примеру очень многих: получу диплом, несколько лет отработаю врачом общей практики, а потом решу, продолжать мне в том же духе или сменить курс и получить специализацию. Но пока что мне ничего не нужно, кроме медицины. Милая наша мама… — Фингал помолчал. — Не знаю, как она этого добилась, но теперь вражда в прошлом.

— Да, ты уже не одинок, — подтвердила незаметно вошедшая в гостиную мать и погрозила Фингалу пальцем. — Так что трудись, выдержи все экзамены и стань самым лучшим врачом.

— Обязательно, — кивнул он.

— Ты уж постарайся, Фингал Флаэрти О’Рейли, — вступил в разговор вошедший вслед за матерью отец. — И если хочешь совет — не мой, а мистера Гоугарти, — не довольствуйся участью врача общей практики. Специализируйся.

Фингал вспомнил, что отец только что сделал ему невероятную уступку. Улыбнувшись, он негромко сказал:

— Отец, у меня впереди еще полтора года, чтобы все обдумать. Я должен испробовать все, прежде чем приму решение.

— И я нисколько не сомневаюсь, что именно так и будет, — подытожил отец.

«В знак старых добрых времен». Нестройное пение завершилось, барабанный бой и приветственные крики студентов и их спутниц возвестили начало нового, 1935 года.

— С Новым годом, Фингал! — воскликнула Китти. — С Новым годом!

Он поднял ее, закружил и вновь поставил на ноги.

— С Новым годом, Китти О’Хэллоран! — во весь голос крикнул он и поцеловал ее. — Когда мы вновь будем танцевать здесь… — Он собирался продолжить: «В следующем году ты уже будешь медсестрой, а мне до получения диплома останется еще полгода», но вдруг понял: нет никаких гарантий, что через двенадцать месяцев они с Китти по-прежнему будут вместе. Оставалось лишь надеяться, что Китти не услышала начало фразы. На печальном примере Ларса Фингал увидел, насколько хрупкими бывают близкие отношения. Но дело было даже не в этом: он понял, что не готов признаться в любви. Пока еще нет. Слишком много сил и времени уже потрачено. Четыре года в море. Три с половиной года учебы. Размолвка с отцом, шрам от которой только начинал затягиваться. На все эти затраты времени и сил Фингал решился по одной причине: он страстно хотел стать врачом.

Кроми в костюме шотландского горца ворковал с миниатюрной Вирджинией Трейнор.

— Юбочка просто прелесть, — сказал Фингал другу в начале вечера.

— Балда, это килт. Мой прадед Кроми был родом из-под Абердина. И если ты еще не понял, я умею играть на волынке. Сыграю сегодня после полуночи. Под звуки волынки — в новый год.

— Да уж, — закивал Фингал. — Ладно, только волынь недолго. Кроми рассмеялся и предложил выпить чего-нибудь.

И вот теперь, спустя четыре часа, Фингал сомневался, стоило ли Кроми начинать вечер со спиртного. На сцену ему помог подняться Чарли Грир.

— Как думаешь, Боб, он справится?

— А то! — Боб стоял возле своей спутницы Бетт Свенсон. — Чем хуже волынщик держится на ногах, тем лучше играет.

Вид Кроми имел далеко не молодецкий.

— Леди и джентльмены, — объявил с фальшивым шотландским акцентом распорядитель вечера, — поприветствуем Энгуса Мак-Хэмиша Мак-Энгуса Октерлони, лэрда Картофельного, тана Питтенуимского! Сейчас Энгус сыграет нам «Жалобу Мак-Рики».

Фингал рассмеялся:

— Ну и белиберда!

— Постой, главное веселье еще впереди, — пообещала Китти.

Фингал обнял ее за талию.

— Твоя правда, но мне что-то тревожно.

— Выбрось свои тревоги из головы, Фингал. Не можешь же ты отвечать за всех и каждого. Смотри, Чарли на сцене вместе с ним.

Кроми поудобнее пристроил волынку под левой рукой, сделал неуверенный шаг, покачнулся и чуть не свалился со сцены. Чарли успел ухватить его сзади за жакет и уберечь от падения.

Кроми похлопал в ладоши, требуя внимания, взвалил на плечо басовые трубки волынки и взял мундштук в рот. Его раздутые щеки покраснели от натуги, гулкие звуки из басовых трубок стали аккомпанементом для ритмичной мелодии, которую порхающие пальцы Кроми извлекали из игровых отверстий инструмента. Кроми вышагивал по сцене, взлетал подол килта, ревели трубки, а в зале студенты с партнершами выстроились в две шеренги для шотландского танца. Фингал стоял напротив Китти, Боб — напротив Бетт, а Вирджиния и подружка Чарли, тихая деревенская девушка, образовали последнюю пару. Распорядитель объявил:

— Леди и джентльмены, а теперь волынщик сыграет джигу!

Зал огласили радостные крики.

Кроми отыграл четыре фигуры танца. Когда смолкли последние звуки, Фингал обнял Китти. Держать ее в объятиях было так уютно, словно для этого ее и создали.

— Весело было? — спросил он.

— Чудесно, Фингал. — Она заглянула ему в глаза, и он вновь увидел мерцание янтарных крапинок в ее серых глазах.

— Тогда идем, — позвал он, — последний танец.

Он взял Китти за руку, вывел на середину зала, заключил в объятия, и танец начался. Певица нежно выводила: «В глубине души голос вновь звучит…»

Китти прижалась щекой к щеке Фингала, и он ощутил ее мягкость, уловил благоухание.

— «Но огонь погас, дым коснулся глаз…»

Он услышал ее шепот:

— Ты ведь не дашь огню погаснуть, Фингал? Правда?

— Не дам, — подтвердил он. — Ни за что.

— Я задолбался. — Кроми вошел в студенческую столовую больницы, рухнул на стул и взгромоздил ноги на низкий стол.

Фингал, который рассеянно водил пальцем по фамилиям нескольких поколений студентов, вырезанным на деревянной столешнице, вскинул голову.

Подошедший Боб Бересфорд широко зевнул.

— Прошлой ночью мы выбились из сил, — сообщил он. — Глаз не сомкнули. Еще несколько таких дежурств — и я, пожалуй, передумаю сдавать первую часть выпускного экзамена в июне. И уж конечно, на обход сегодня утром не собираюсь.