Все развратное, что было у них обоих, воспринималось ими как нормальное. Застать их на этом, да еще и заставить признаться в собственной грешности, было делом просто невозможным.
Самым интересным пунктом, связывающим их, всегда был вопрос, который хотелось бы задать, собрав их вдвоем: а кому они врут, - себе или другим, - напуская туман, вводя и себя и других в заблуждение. Почему просто не открыться, не рассказать все, показать эмоции, не утаивая их. И в нем, и в ней все они были строго упрятаны за семью замками. Тщательно заливались алкоголем, "заедались" сексом, а так же собственной депрессией и страданиями.
Так может быть понять причину, и тогда не будет следствия? Но это им было невдомек. Любили они оба ретроспективу. Сесть, начать грустить, обернуться в прошлое, заняться самокопанием. И вот вдруг! О да! Найти то, в чем, видите ли, камень преткновения: место, где они ошиблись. И вперед. И начинай себя терзать. Они даже придумывали то, что делали, но совсем не так, и начинали мучить себя за это, попрекать. Оплакивать себя там и себя сейчас. Свою слепоту. В первую очередь, даже к людям. Ведь оба были склонны идеализировать людей. Видеть их лишь такими, какими рисовали их в своей голове. А когда реальность начинала противоречить уже любому здравому смыслу, столкнуться с реальностью представлялось для них огромной проблемой и травмой.
Ведь получается тогда: чем же жить дальше? Если вот все так получилось. И человек - не то, что ты о нем думал. Вернее, надумал. Какими бы оба они не были мразями, каждый из них так жил. Ни у одного, ни у другой плохих помыслов изначально ведь вообще не было. Просто некогда их обидели. С ними несправедливо поступили, вот и мстили они теперь. Только получалось, что мстят сами себе. Ведь накрутили что-то: новые взгляды, новое восприятие реальности, а понять бы им уже была пора, что время замков на песке проходит. И необходимо даже не зачеркнуть тот выбор, который некогда они сделали в своей судьбе, а вернуться туда, понять причины вещей, переписать всю эту картину в своей памяти и начать все с нуля.
Мысли о том, что они такие плохие, аморальные типы помогали им выжить. Потому что в их голове упрямо засел тот факт, что именно через не святость приходит успокоение, сила и счастье. Или хотя бы уважение. И отсутствие страданий.
Поэтому обвинять их и даже более того, наказывать, было бы нелепо. Они и так уже сами наказали себя сверх меры. Может быть, даже и ни за что. Им хотелось лишь помочь. Они пытались помочь друг другу и так за все время общения сплелись своими душами и тем самым разрослись их травмы, что разорвать эту связь казалось уже чем-то невозможным. Но они не могли помочь друг другу. Им не хватало на это душевных сил. Они лишь могли раскручивать все то, плохое, что у них было еще больше.
Их иллюзии невольно приводили их к тому, что они просто не умели жить в этом материальном мире и бежали от него в себя. И там сталкивались с все той же старой пугающей ситуацией. И опять чувствовали себя раздавленными. И опять по новой. Алкоголь. Секс. Путаница улиц. Самобичевание. И потом у них уже даже не оставалось сил, чтобы подняться. Встать в душе с колен, и пойти дальше.
О создании семьи не было и речи. Той семьи, о которой так мечтала Николь, которая заблуждалась, думая, что Жак способен на такое. А все лишь потому, что его слова расходились с действиями. Да, он не был готов, но не признавался в этом никому. Даже себе самому. Он так вырисовывал в своих беседах с Николь свои идеальные картины желаемого мира, что она даже начинала верить, что он готов на какие-то действия ради этого. Мартина же четко отдавала себе отчет в том, что она пока не была готова к семье. И не знала, как под весь ее образ жизни можно было бы это вписать. Ей было удобно так жить. Вот и все.
Настроение Жака менялось как порыв ветра. Требовать от него придерживаться одного и того же мнения было бы поистине глупо и несправедливо к его сущности. Но порой это была лишь иллюзия. На самом деле, он был чрезвычайно стойким и жестким в своих принципах и позициях. Если ему не нравился другой человек, никто не мог бы заставить его с ним общаться, он мог в любых резких словах отвергнуть того и даже оскорбить. Нельзя сказать, что он был аморальным. Его заботило здоровье окружающих. Как физическое, так и моральное. Жалко ему было и животных. Но, при этом, во всех его поступках чувствовалась полная асоциальность.
Встретив Мартину когда-то, он, наконец, обрел то, что ему было нужно, - человека, которого можно поддерживать, и который будет слушать и его, и сопереживать ему. Вот такая своеобразная взаимная поддержка. А что он мог дать больше просто слов? А что было ей еще нужно? На самом деле, давал он ей много. Порой, никакие деньги, слава, любые поступки, для осуществления которых необходимо время, которое вы не проведете с человеком, для которого вы их делаете, ничего не решают. Так задайтесь тогда вопросом: а может быть, вы просто делаете это для себя?
Никто из ее окружения не понимал этой дивной связи между ними. Более того, они еще и думали, что ее вообще не было. Максимум, где видели его вблизи Мартины - это кабак, в котором она привыкла встречаться с Кристофом. Жак всегда сидел в дальнем углу. Иногда один, иногда с друзьями.
Кристоф помнил его внешность. Увидев его на улице, он бы сразу же ответил, что он его где-то видел, вот только где, он бы не смог сказать. Однажды, когда у Жака сдали нервы, видя Мартину в обществе других мужчин, он подошел к ней, уже при выходе из кабака, и она уже подвыпившая ляпнула в его сторону:
-Ты чего, вообще "оборзел", колхозник? Да таким простым смертным, как ты, вообще в мою сторону смотреть даже нельзя,- и удалилась восвояси, так и оставив Жака стоять с открытым ртом и дыркой, образовавшейся в душе.
Так что, никто не догадывался об их любви. Не знали они о том количестве вечеров, которые Мартина проводила у Жака. Как мечтали они оба вырваться из круга своих зависимостей, своих друзей, обязанностей, которые пленили их.
Как мечтали они лишь сбежать куда-то. Туда, где совсем не так как здесь. Где нет людей. И они планировали это сделать. Найти своего ребенка. Забрать его и жить где-то отдельно от всех вдвоем. Жак просто не мог быть без воды, она успокаивала его, давала ему силы. Рядом с водой предавался он мечтам, помыслам о прекрасном. В ее девственной меняющейся переливающейся глади при свете луны видел он все: свои мечты, чаяния, терзания.
Он никогда не говорил Мартине, но он очень страдал из-за отсутствия их ребенка рядом с ними. Это же был его сын. Эта рана в его сердце была настолько сильна, что он даже проклинал себя на всю жизнь, прося небеса наказать его за такое бездушие и лишить нормального отца навсегда. Если он еще когда-то родится на этот свет. Чтобы он, наконец, понял, как это, быть без отца. Или жить с отцом, которому ты не нужен.
Он втайне ненавидел Мартину за то, что она тогда не боролась за ребенка, что она так быстро сдалась. Он понимал, что выхода у нее было. Но никогда не ожидал он от нее такого поступка. Да. Они оба еще не были готовы к созданию семьи.
Червь сомнений и самотерзаний все ел и ел его сердце и разъедал его душу. И откусывал все большие куски раз за разом. Жаку казалось, что это был не червь, а какой-то саблезубый тигр, который иной раз все сильнее запускал свои клыки в его и так кровоточащее сердце.
Да. Его мечтой всегда была семья. Виной тому, что этого не было, была лишь его несостоятельность, мягкотелость. Ведь мечты должны еще пересекаться с действиями в реальности и твоей готовностью к этому. Да, он обожал Мартину. Он любил ее по-своему. Любил свято. Чисто. Без претензий. Без указаний. Без ожиданий. Вот об этой любви действительно можно сказать, искренняя. Та, которая ничего не просит взамен. Любовь только за существование. В то время как другие мужчины хотят доказательств любви женщины, а подчинив ее себе или добившись ее и сделав своей женой, начинают кроить ее под себя. В этом случае они просто рассматривают ее как вещь. Как то, что может и должно им принадлежать.
