- Это правда. Он вернулся.

Хотя у Николь в голове уже примерно был ответ, она все же решила переспросить Мартину: а кто же вернулся? И та ответила ей:

- Жак.

Сердце Николь упало на землю и с глухим стуком покатилось по полу. Но она не собиралась ничего показывать. Появление этого человека в их жизни знаменовало то, что теперь жизнь может идти по-иному. Ей уже казалось, что Мартина выскальзывает из ее рук.

А она ведь так сроднилась с ней! Считала ее частью своей семьи. У них был общий быт, они жили одной жизнью. Мартина заменила в для нее мать. И так просто делиться Мартиной с каким−то Жаком она не собиралась. Ее мир рушился прямо сейчас, разрывался на части, а почва уходила из−под ног. Она встала с кровати и, подойдя к Мартине и пронзительно посмотрев прямо в дно ее темных глаз, проговорила:

- Вы не сможете быть вместе. Ты же сама это понимаешь.

Эти слова послужили для Мартины ударом. Николь произнесла вслух то, что она так хотела зарыть глубоко в душе. То, в чем она даже сама себе не хотела признаваться. Да, это крутилось у Мартины в голове, но она собиралась развернуть колесо своей жизни в сторону Жака. Если уж она снова нашла, обрела его, это была судьба. И она не собирается терять его вновь.

- Я сделаю все, чтобы быть с ним вместе,- сглотнув, горько сказала она.

Увидев медный блеск в ее, невидящих ничего, кроме этого своего Жака сейчас, глазах, Николь решила ее не расстраивать, и корчить из себя благодетель, промолвив:

- Ладно, просто вам нельзя будет видеться на людях, ты же понимаешь, что тогда все поймут, что это твое слабое место, и ты его потеряешь, потому что его попросту уничтожат.

Так спокойно она ответила Мартине. Ее излюбленным делом было давать советы, тогда ей казалось, что она очень важна для другого человека и необходима ему. Разумеется, она никому не собиралась об этом рассказывать. Порой ей казалось, что у нее существует маленькая шкатулка, куда она бережно прятала чужие тайны и секреты и лишь временами доставала их оттуда, любуясь ими как своим самым большим в жизни сокровищем.

Мартина сдержанно кивнула. Ее душа все более овевалась легким, нарастающим дымком черной грусти. Она понимала всю безысходность ситуации, которая возникла перед ней. Сейчас Николь впервые в жизни захотелось обрести способность читать мысли других. Так и хотелось открыть ей голову Мартины и увидеть, что там происходит. Жадно ловила она ее взгляды, следила за жестами. Затем решила снова нарушить тяжкое молчание, которое воцарилось, питаемое чувственностью ее подруги.

- Я просто не умею любить,- начала быстро, будто сама себе, говорить Николь.- И еще я не такая смелая, рисковая, азартная, как ты. Я бы никогда не боролась за эту любовь. Да, возможно, я не могу так глубоко чувствовать, как ты, я более поверхностна и не хочу проблем. У меня, наверное, другой диапазон души.

Мартине стало очень жаль подругу в этот момент. Она всегда была рядом с ней и жила ее жизнью так, будто у нее не было своей собственной. И только сейчас Мартина поняла то, что никогда не обращала на нее внимания, не придавала значения ее чувствам, более того, - даже не интересовалась ими, но все же, ни о чем, кроме Жака, думать сейчас она не могла, и решила к этому вернуться позже. Николь же продолжала тем временем:

- Я помогу вам. Вы сможете видеться у меня. Ну и будешь ходить к нему. На первых порах это самое нормальное решение. Разумеется, никто не должен знать о нем. Так что приводи своего Жака, познакомимся наконец−то,- выдавила она из себя в конце и замаскировала все это невинной натянутой улыбкой, которая показалась Мартине чрезвычайно искренней.

Она подскочила к Николь и прижалась к ней всем телом, пытаясь в этом движении передать ей всю глубину своей признательности и почтения. Она была безгранично благодарна ей за такое соучастие и содействие, не понимая, что на самом деле, задачей, которую поставила та сейчас перед собой, было просто доказать Мартине, что Жак ей не пара.

" Тоже мне, явился тут, да лучше б ты издох там где-то. И откуда ты взялся на мою голову? Ну ладно, посмотрим на тебя еще, Жак. Сколько ты продержишься".

Ошибочное дежавю

"В кризисы человеческое всегда раскладывается на

божественное и дьявольское, а потом в новом витке-собирается.

Мы сейчас находимся в такой стадии нового

переформатирования человечества. Этот момент явно назрел".

Олег Кулик

Максим очнулся в холодном поту. Первое время он абсолютно не понимал, где находится, кто он или что он. Даже когда он открыл глаза, его рассудок был настолько расплывчатым, и его тело никоим образом не стремилось к жизни, словно вместо мозга у него прикрепили цветную капусту. Затем, наконец, осознав, что все-таки его жизнь продолжается, вспомнив все последние события, облокотившись на локоть, он судорожно схватился за часы и отметил, что будильник должен был прозвучать через пять минут.

- Ну, хоть интуиция еще осталась,- выдохнул он и снова повалился на кровать.

К нему снова вернулись ощущения, с которыми он ложился вчера. Бесцельно проторчав в Организации достаточно долгое время, ему объявили, что результаты он сможет узнать лишь завтра, в пять вечера.

Странным образом, чувствуя себя в Организации свежим, очищенным изнутри и с приподнятым состоянием духа, будто его пропустили сквозь холодную родниковую воду, смывающую все негативное и грязное на своем пути, приносящую облегчение, отсутствие воспоминаний, покинув ее, к Максиму вернулось его былое расположение духа. Хоть Линда и говорила ему, что одним из критериев, к которому ему необходимо приблизиться, было бросить пить, выйдя за пределы Организации, Макс отправился в первый попавшийся бар.

Там он насмехался над словами Линды, которая еще твердила ему, что главное требование для него,- быть счастливым. Сделать это самое большое усилие над собой.

Поэтому Максиму чрезвычайно хотелось туда вернуться. Он понял, насколько он слаб. В тех стенах он был совершенно другим. Новым человеком. Сверхчеловеком. То же, что лежало здесь сейчас, опять погруженное в свое извечное состояние депрессии, чувствующее себя покинутым, с бесчувственным телом, которое ломило после очередного перепоя, он просто ненавидел. Сколько было в нем желания все изменить, перестать так жить, и как его стремления и надежды крушились о стены действительности. Он не понимал цели своего существования. Зачем такого, как он вообще держат на этой земле? Почему он вынужден постоянно страдать?

"О Боже, когда же это закончится?",- схватился он, лежа за голову руками.

Да, он действительно жаждал что-то поменять в своей вонючей жизни, динамика которой унесла у него все, что у него было. Нельзя сказать, что у него в принципе что-то было. Желанный сын для матери, отвергнутый отцом и впоследствии сам отрекшийся от матери из-за невыносимости присутствия отчима-тирана, потерянный в жизни, обрел он был, наконец, какое-то подобие семьи.

Да, он ненавидел Светлану. Всем своим существом ненавидел. Но Боже, как жадно наблюдал он за ее любовью к своей дочери, за ее стремлением сохранить семью, отношением к мужу. Он и сам боялся себе признаться, что, несмотря на все преимущества и душевные качества его матери, ее он уважал меньше и с легкостью променял бы все, что было связано с ней только ради того, чтобы почувствовать себя маленьким младенцем в руках Светланы. Почувствовать эту возможную родительскую любовь на себе. Пусть Светлана и не воспринимала его с первого же дня их знакомства, он втайне любовался налаженной жизнью их семьи. Вроде у него ничего и не было, но именно потеряв все это, он почувствовал боль и осадок этой потери. Осознал, что теперь он вообще абсолютно один.

У него не осталось ни стремлений, ни желаний. Хотя нет, его преследовала слепая тяга к Дениел. Он видел ее, засыпая и просыпаясь, ее образ сопровождал его везде. В каждой незнакомке с темными волосами видел он ее. Его сердце замирало, но отходило от этого состояния каждый раз, когда он, наконец, понимал, что это очередная иллюзия.