Практически уже на пороге, Дениел обернулась и лишь добавила то, о чем так хотела рассказать сегодня Линде, но так и не дошла до этого:

- Вы не знаете этого человека. Это страшный человек.

Сказав это, она лишь кинула на Линду полный отчаяния и печали взгляд. И Дениел покинула квартиру не на шутку разозленной Линды. Она была разочарована. Работник Организации. Святейшей души женщина. С такими поступками и мыслями. Святыми, поистине святыми. Ведь Линда никогда не жалела себя, когда нужно было делать что-то для других. Жила для других не для галочки, не ожидая, что за это будет похвала. Она просто должна была это делать. Это было ее призвание. Она хотела это делать, и делала. И за это ее можно было уважать и преклоняться перед таким человеком. Да уж. В некоторых вопросах она действительно была слепа и упряма как осел. И Дениел было жаль ее. Но помочь ей она не могла. Да и не хотела. Это выбор каждого, как жить и что думать. Каждый должен прийти к чему-то сам.

Дениел вообще не хотелось возвращаться домой. Она лишь по привычке оглядывалась по сторонам, думая, что Макс будет за ней следить, чего она страшно опасалась. Он же уже даже не мог ответить на вопрос, а хочет ли он ее возвращений. Потому что когда он видел ее, волна агрессии снова настигала его, и он ничего не мог поделать. Что-то не ладилось в их жизни. И он не знал, как найти выход из этой тьмы.

Каждый момент его жизни тянулся так тяжело и медленно, как жвачка, и если другие жаловались на нехватку времени, он же просто не знал, куда себя деть. Будто он жил уже вечность, и все его часы, годы были не мгновениями, а ужасно длинными промежутками времени. Он утратил смысл жизни, придя просто к выводу о том, что жизнь априори не имеет смысла. И все, что он ни сделает сейчас, не будет иметь значения, когда он умрет, так стоит ли вообще прикладывать какие-то усилия, совершать действия. Приобретать новые связи и людей означало опять же потерять их в будущем. Что ему оставалось? Он вычислил. Это было просто жить и наслаждаться тем моментом, который у него был. Но и он выскальзывал у него из рук, да и не видел он ярких цветов в своем безумии и чрезвычайно скучной жизни. Он шел к самым унылым и бесконечным моментам, которым никогда не суждено было закончиться.

А ведь когда-то он был счастлив. Сейчас, оборачиваясь назад, он мог ответить на этот вопрос. Кто знает: быть может, если бы все сразу заладилось, и выстроилось по-другому, его жизнь была бы иной. И невдомек ему было, что сейчас ведь тоже еще можно было что-то изменить. Стоило ему ожить. Впустить в свою душу новую жизнь.

Он вспоминал, как раньше твердил Линде о Дениел. Теперь же ему хотелось лишь бродить по городу одному, или лежать возле озера, читая книгу, держа соломинку во рту, вдыхая воздух свежей травы, и изредка откидываясь на землю и поднимая глаза на голубое небо, или просто обзавестись парой-тройкой друзей и веселиться с ними.

Веселиться? Он уже забыл, что значит это слово. Или никогда и не знал. Так и сидел Макс, сам с себя в шоке. Во что он превратил свою жизнь? Душа его была пуста, он просто устал, у него не было ни друзей, ни увлечений, ни развлечений, он просто завис в каком-то моменте, зациклился, поддавался приступам агрессии и ничего не видел. Единственное, чего он просто жаждал, это было делать что-то, чего он захочет. Вот только в его голове не было ни одной мысли, что же это может быть.

Собравшись с мыслями, он решил наведаться в Организацию, и поговорить с высшими ее членами о своей дальнейшей судьбе, своих страданиях, депрессии. Ныть и плакаться одной Линде ему надоело, ему нужны были конкретные результаты разговора, конструктивные решения вопроса.

Подъем

Шло время. Все трое: и Жак, и Мартина, и Николь все более погружались в пучину странных нитей, которые как невидимые путы нависли над ними, и если бы кто-то даже попытался выбраться из этого клубка, ему бы уже не удалось это сделать.

Жак стал вхож в дом к Николь. Он приходил к ней даже тогда, когда там не было Мартины. Николь звала его сама, а иногда ему просто хотелось поплакаться кому-то о жизни. Ведь ему было невдомек, что другие и так видят его слабость, а он-то думал, что ему удается играть роль сильного мужчины.

Время поменяло и отношение Николь к Жаку. Разумеется, ее целью осталось все же доказать Мартине, что они не созданы друг для друга. Но вот только теперь подоплека к этому была уже другой.

Николь втайне мечтала о Жаке. Она хотела, во что бы то ни стало, отобрать его у Мартины. Считала ее недостойной его. Хотя понимала, что и он, собственно говоря, не достоин ничего вообще. Но, видя их отношения, и то, как Жак относится и к ней самой, мечтала она, что наступит такой день, когда увидит он не Мартину, а ее. И станут они на возвышении, допустим на верху какой-то горы или площади, с которой открывается вид, и, держась за руки, будут вместе понимать все секреты бытия. И создадут семью, где она будет ждать его по вечерам. Она хотела дать ему как раз то, чего, по ее мнению, ему так не хватало, и что никогда бы не смогла дать ему такая женщина как Мартина. Она бы терпела все, что бы он ни делал, готовила ему еду, ухаживала за ним. Вот только невдомек ей было: ему такое не нужно.

Хотя, человеческая душа - самая непонятная субстанция. Да, дух его невозможно было связать, но тело-то можно было оставить в одном месте. Вот так, создав семью. Для того чтобы выяснить этот вопрос, Жаку необходимо было бы лишь оказаться вместе с Николь. Так же, как и ей с ним. Чтобы и он, и она поняли, заблуждаются ли они в желании выбора чего-то другого для себя или, все же, правы.

Но он был настолько слепым, или Николь настолько умело играла в свою игру, что он абсолютно не замечал этих ее планов по отношению к нему. Он считал ее поистине святой. Думал, что она бескорыстно помогает им с Мартиной, и был благодарен ей за это, воспринимал ее лишь как своего друга.

Жак и Мартина виделись нечасто. И, когда негодование по поводу этого всего росло в нем, он прибегал к известному уже для себя методу избавления от боли и огорчения,- новым женщинам и выпивке. В Жаке удивительным образом совмещались расхлябанность, полное пренебрежение к любым правилам и социальным объединениям с удивительной чувствительностью. Его позицией на все был даже не нейтралитет, а просто безразличное отношение. Правила, устои- его это не интересовало. Не потому, что он был против, или ему это не нравилось. Ему это было просто не нужно. У него не хватило бы на это и энергии. Да и не хотел бы он ее так впустую тратить. Лучше было заняться другими вещами. Допустим, полежать и помечтать под открытым небом. В то же время абсолютное сочувствие, чувствительность, сопереживание и стремление помочь другим, выслушать их, даже в ущерб себе. Правда, без действий. Максимум, что от него можно было получить,- действительно сопереживание. Если же он был в духе на приключения, то можно было дождаться и действий.

Сам Жак даже не замечал собственную беспринципность по одной причине. Ему и до этого было все равно. Все мерзкое, что он мог сотворить в этом мире он, впоследствии, оправдывал своей ущербностью, отсутствием силы воли, внутренними травмами и опять, опять по кругу мчался к чему-то плохому. Компания, выпивка, грязные сексуальные связи. Мартина же не замечала всего это. Он был, и этого ей было достаточно. Сама она не отличалась особыми моральными устоями. Они в ней были, да, но нарушить их было не проблемой. И она, в отличие от Жака, за это не раскаивалась.

Она считала, что вообще, все рамки общества прописаны людьми и создают лишь границы в голове. Если же их убрать, получится вполне приличное существование. Это перестанет быть запретами и многим перехочется это делать, ибо делают они сейчас лишь это из упрямства для самовыражения. Другие же перестанут умирать так рано, потому что меньше будут чувствовать вину. Так что границы только в тебе, в обществе. Везде. И только ты волен понять: убрать их или нет.