— Мне нравится наблюдать, как ты танцуешь, Элиза, — прошептал он, его пальцы вонзились в мои бёдра.

Он встречал меня, но позволил мне вести. Мои ноги начали дрожать, а моё зрение затуманилось. Его имя сорвалось с моих губ. Лишь его имя было мне дорого. Айден, Айден. Айден.

От звука своего имени, он захватил власть.

Каждый толчок был жёстче предыдущего. Я услышала свои собственные выкрики, умоляющие его, о чём, правда, я не знала. Но он знал, так как на каждое произнесенное "пожалуйста", на каждое "Айден", на каждое "Боже", на каждое "нет", на каждое "да", он отвечал различными ласками, различными воздействиями. Я ощутила его руки между моих ног. Его большой палец нежно кружил по мне. Затем он решительно придавил палец к моему клитору и толкнулся в меня ещё раз, настолько жёстко, что его собственные бёдра оторвались от кровати. Я кончила с криком, который, казалось, разорвал мои лёгкие в клочья. Неудержимые импульсы, запертые внутри моего тела, с шумом разбивались о его границы. Я сдалась, и последнее что запомнила, так это руки Айдена, прижимающие меня к груди, его мощнейшее освобождение и звук кровати, царапающей пол.

Глава 33

И Встретились Дракон с Кошкой

После моей двухчасовой комы от пережитого секса — во время которой Айден, видимо, перечитал все мои книги и переключился на книги Реаган — накинув на себя свой лиловый халат, я неторопливо пошла на кухню. Айден последовал за мной, на нём ничего не было надето, кроме брюк. Мои глаза отказывались покидать его даже на секунду, поэтому я пятилась задом наперёд, также как и тогда в "Пауэлсе", теперь я полностью осознавала его проблему с физическим пространством, и почему он настаивал на аренде таких вещей, как городские кварталы.

Он обхватил руками мою талию, наклонившись для поцелуя. Его губы были нежными, конечно же, теперь он беспокоился, что укусил их достаточно сильно. Окружающий меня мир снова начал скрываться из виду, но затем я вдруг вспомнила.

— Ты действительно никогда никого не целовал в губы? — поинтересовалась я, удерживая свои губы на его губах.

Он продолжил целовать меня.

— Да, — ответил он между поцелуями, — только тебя.

Если бы он не прижимал меня к своему телу, я была бы первой из людей, кто бросил вызов гравитации и воспарил в небеса.

— Почему?

— Я рассказывал тебе... Мне, итак, уже приходится помнить вид... звук... запах... прикосновение. Я хотел, чтобы вкус моего собственного рта оставался исключительно моим.

— Но теперь он и мой тоже?

— Да – и твой тоже.

— Почему?

— Твой любимый вопрос.

— Да.

Он беспрестанно целовал меня, прямо посреди кухни. Слышались только звуки нашего поцелуя, который был то неистовым, то нежным, а ещё и звук его вздоха с нотами корицы каждый раз, когда он вкушал меня. Я упорно держалась за оставленный без ответа вопрос той единственной клеточкой мозга, что у меня осталась. Всё остальное во мне было поглощено им.

— Я хотел всего лишь... фантазию с тобой, — наконец ответил он. — И как можешь видеть, я оказался не способен остановиться.

— Тогда не останавливайся, — прошептала я ему в губы, потому как его ответ был до того предельно тихим.

Он остановился.

— Ах, Элиза, — выдохнул он, расцепил мои руки за своей шеей и опустил их, расположив по моим бокам.

Свет в его глазах потускнел. Он отступил и сел на стул у кухонного стола. Напряжение вернулось в его плечи.

— Пообедать не хочешь? — поинтересовалась я в попытке удержать его от разработки некой благородной махинации по оставлению меня в покое. – Ты, должно быть, проголодался после твоего, умм, десятиборья.

Он улыбнулся, но улыбка была без ямочки.

— Да, спасибо. Мне надо перегруппироваться.

Его взгляд стал волевым. О, нет! Он же назвал это "перемирием". Мой желудок в очередной раз начало скручивать. Я направилась к холодильнику с целью найти самую убаюкивающую еду, какая там могла бы быть.

— Сэндвич с индейкой и суп? — выкрикнула я поверх плеча.

Триптофана в индейке явно недостаточно, чтобы действительно спровоцировать сонливость — вопреки общепринятому убеждению — но в сочетании с другим протеином, большим количеством еды и моим успокаивающим эффектом, это может сработать.

— Конечно, — рассеянно ответил он.

Я повернулась, чтобы посмотреть на него. Он внимательно за мной наблюдал. В его глазах маячило обдумывание — подобно тому, как шахматист смотрит на доску, продумывая несколько ходов вперёд. Я вытащила из холодильника индейку, овощи и куриный бульон, и начала быстро шинковать овощи, встав около раковины, расположенной у окна.

Я выглянула в окно, удивившись, что мир всё ещё прежний. Калико нежился на своём местечке, каждые несколько минут слегка помахивая хвостом. Цветущая вишня задевала оконное стекло. Бутоны розового рододендрона гудели пчёлами. Так много жизни во всём, чтобы этому сегодня пришёл конец. Я зацепилась взглядом за отражение Айдена в окне.

Он откинулся на спинку стула, его затылок и плечи опирались на стену. Его глаза были закрыты. Плохой знак.

— Так значит, ты не собираешься в путешествие со своими друзьями? — спросила я.

Он открыл глаза. Они блуждали по моим голым ступням, ногам, моим ягодицам — на них они ненадолго задержались — по моей спине, волосам, и, наконец, встретились с моим взглядом в окне. Он улыбнулся, когда обнаружил мою уловку. Он волнообразно поднялся со стула и медленно подошел ко мне.

— Нет, — ответил он. — Чтоб ты знала, я провёл последние две ночи на улице у твоих апартаментов, споря с самим собой. Я почти уступил и сломался вчера утром, но затем я увидел тебя с мистером Солисом.

Он подхватил томат и мой нож, и начал нарезать овощ ломтиками.

Я практически растаяла от его слов, но затем постигла его игру. Он хотел поговорить об этом, так он смог бы высказать мне все свои аргументы. Ужасная затея.

— Почему ты настойчиво продолжаешь Хавьера называть "мистер Солис"? — задала я вопрос, вынимая другой нож из ножевого блока.

— Потому что это его имя.

Он переключился на морковь. Крошил он её лучше, чем сам Эмерил⁵⁰. Видимо, однажды он увидел это по телевизору, лет так пятнадцать тому назад.

— Да, но это так формально. Он — семья. Понимаешь ли, как брат, — продолжила я, дабы это всё ещё волновало его.

Он улыбнулся и положил на столешницу нож.

— Я знаю. Но помнишь, что сказал Боб. Ты должна дистанцироваться от Хавьера, как минимум до тех пор, пока твоя грин-карта не будет готова.

— Боб сказал дистанцироваться от Фейна, а не Хавьера. Я не могу держаться поодаль от Солисов. У нас есть "ночи сальсы" и я присматриваю за детьми по ночам в те дни, когда Антонио проходит лечение. Я живу там практически столько же, сколько и здесь! — мой голос повысился в панике.

Челюсть Айдена изогнулась. Он взял мой нож, который был направлен на ничем неповинные грибы, и положил его на разделочную доску. Он ущипнул меня за подбородок.

— Я не хочу, чтобы что-то подвергло риску твой иммиграционный статус, Элиза. Ничто, — последнее слово прошипело сквозь его стиснутые зубы.

Я обхватила его лицо, играя со щетиной.

— И я не позволю этому. Я буду сторониться Фейна, но не Солисов. А что если моя виза не будет принята и на этот раз? — мой голос упал до шепота.

На мгновение он прикрыл глаза, выглядя при этом так, будто собрался начать выстраивать баррикаду из аргументов против Хавьера, ICE или самого себя. Я перевела разговор на то, что всегда, как мне казалось, улучшало его настроение.

— И кстати, если я отдалюсь от Хавьера, что тогда произойдёт с написанием картины?

— Сейчас, когда я знаю, что это может навредить твоему будущему, написание может ждать хоть век, пока я обеспокоен.