— Итак? — прошептал он.

— Хмм?

— Любимый цветок?

Он поцеловал нежное местечко прямо за моим ухом. Я затрепетала.

— Умм...

Он довольно усмехнулся и отошел в сторону.

— Возможно, чересчур рано совмещать размышления с поцелуями.

Я покраснела до цвета амариллиса.

— Розы, — выдохнула я.

Он приподнял бровь.

— Розы? — в его голосе послышались нотки веселья.

— Что не так с розами?

— Ничего. Просто это чересчур банальный выбор для такой незаурядной женщины.

Мне захотелось поцеловать его — также сильно, как он целовал меня. Из-за этого я начала тараторить:

— Ну, мой самый любимый сорт это Aeternum romantica. Это сорт встречается крайне редко, так как у него практически не бывает пыльцы. Эти розы могут хорошо выращиваться в террариуме, который, конечно же, был изобретен ботаником Натаниэлем Багшоу Уордом в 1829 году...

Прекрати! Прекрати сейчас же!

Скульптурные губы Айдена изогнулись в улыбке.

— Спасибо тебе за цветы, — пробормотала я.

— А тебе спасибо за урок ботаники.

— Итак, мы можем обсудить процесс написания картины? — спросила я, дабы переключить себя со статуса "умник" на "псевдо-вожделенную музу".

Он одарил меня настоящей, с ямочкой на щеке, улыбкой.

— Да, можем. Но сначала, у нас обед по поводу твоего окончания колледжа. Об этом бессмысленно спорить, учитывая, что ты не пошла на свой выпускной, да и обед уже был запланирован.

Я сделала над собой усилие, чтобы не выглядеть изумлённой. Или не пустить слюну. Ох, эти двадцать четыре часа становились всё лучше и лучше.

— Если бы я знала, что ты будешь там, возможно я бы пошла.

Но если бы я пошла, потерял бы он настолько контроль, чтобы поцеловать меня? Вероятней всего, нет. Вот и ещё одна причина, почему всё это было великолепной затеей.

Он подвёл меня к барной стойке, и там появилась женщина в белом фартуке, с целью обслужить нас. Айден представил её, как свою экономку, звали её Кора Дэвис. Ей было под пятьдесят, у неё было милое, любезное выражение лица, и короткие тёмно-русые волосы. Она преподнесла нам на обед дикого лосося с салатом из фенхеля и яблока.

— Новая комната готова, сэр, — сказала она, и после того, как он одобрительно ей кивнул, она ушла, с улыбкой на лице.

— Новая комната? — спросила я, в то время как Айден раскупоривал бутылку какого-то вина, наименование которого было длиннее, чем целый абзац. Я не смогу его повторить, даже если ко мне приставят дуло пистолета.

Он улыбнулся.

— Да. Для твоей картины.

— Ты отвёл целую комнату для написания моей картины?

Он пожал плечами, словно это было само собой разумеющееся.

— Да.

— Почему?

— У меня есть особая идея на уме.

— Какая идея?

— Фантазия.

Его голос был нежен, но что-то в этом слове — желаемое, но никогда не осуществимое — заставило мой желудок резко скрутиться. Словно если бы он всегда был моим. За исключением того, что, невзирая на мои оставшиеся считанные дни, я хотела больше, чем просто фантазию. Захочет ли он?

— Хавьеру это понравится, — сказала я, пытаясь отвлечься от тёмных мыслей. — Это будет его первым собственным полем действия.

Я собиралась настроить себя на более легкое настроение, но Айден поставил бутылку вина на столешницу и внимательно посмотрел на меня, его глаза были цвета полуночи. Изменение было настолько неожиданным, что у меня перехватило дыхание.

— Я задам этот вопрос лишь один раз и лишь сегодня, несмотря на наше эмбарго, — его голос потерял всё его обольщение и снова стал холодным. — В каких ты отношениях с мистером Солисом?

Мне потребовалось время на поиск слов. Я не могла отвести взгляд от его тёмных глаз. По какой-то причине, я испытала мимолетное ощущение опасности.

— Мы с Хавьером были лучшими друзьями в течение последних четырёх лет, — сдержанно ответила я. — Но он для меня больше чем друг, он — семья. Солисы спасли мою жизнь после несчастного случая с родителями.

Он медленно кивнул, и его глаза начали прослеживать линию моего подбородка, моего горла — словно ища что-то. Когда они так делали, в них загорался тот самый бирюзовый свет, который я ожидала, и даже знала.

— Прими мои извинения, Элиза, — теперь его голос был нежным. — Данная тема — не моё дело.

Что-то в его словах напугало меня гораздо сильнее, чем его тёмный взгляд.

— Я ничего не имею против, — сказала я, мой голос надломился.

Он медленно поднял руку и нежно провёл пальцами по моей нижней губе, а затем спустился вниз на горло. Легко, словно тёплый бриз. Но моё тело откликнулось на это с жаждой. Мой пульс готов был прорваться сквозь кожу. Мурашки покрыли всё моё тело. Он улыбнулся.

— Я не хотел тебя напугать, — сказал он, кончиками пальцев очерчивая мои ключицы.

— Я видела и хуже, — выдохнула я. — Нитроглицерин, к примеру.

На его щеке появилась ямочка.

— Всё же мне жаль. Мне очень сложно контролировать свою реакцию, когда ты поблизости.

Где-то в глубине своего разума я понимала, что стоит задать множество вопросов. Но я могла сформировать только один единственный:

— Почему?

Он вздохнул и опустил свою руку.

— Эмбарго, — сказал он, налив немного вина в бокал и передавая его мне.

Как я могла поспорить с этим?

Я сделала глубокий, успокаивающий вдох, и прикоснулась своим бокалом к его бокалу.

— Тогда за эмбарго.

Он усмехнулся, пододвигая свой стул ближе ко мне, так что наши руки почти соприкасались.

— И за женщин, которые нарушают его.

Глава 16

Только ради любви

Когда мы завершили обед, Айден вынес коробку, обёрнутую бумагой лилового цвета. Цвета моих глаз. Из-за того, то на ней не было бантиков, и она была аккуратно перевязана лентой, которая явно соответствовала военной организации его дома, у меня сложилось впечатление, что упаковывал он всё сам.

— Счастливого окончания обучения, Элиза, — сказал он, приподняв одну бровь. Я никогда такого не забуду.

Трясущимися руками, аккуратно, дабы не разорвать бумагу, которой он касался, я начала разворачивать коробку. Поминутно он переминался с ноги на ногу, при этом выглядя без малого взволнованным. Такая нормальная реакция заставила меня улыбнуться, и я заглянула под бумагу. То, что я увидела, ошеломило меня. Там оказалась пара совершенно новых кедов, абсолютно идентичных моим, но мои кеды, по сути, были уже убитыми. На каждом заднике новой пары, сдержанно, тон в тон, была нанесена нашивка, на которой я прочитала:

Элиза С. Сноу

"Она идёт во всей красе".

Мой вздох громким свистом рассёк воздух. Это была строка из самого трогательного стихотворения Байрона, обожествляющего женщину на расстоянии. Недосягаемая, но всё же своя, во всех отношениях. А также потрясающая игра слов, так как обувь предназначена для хождения. Мне потребовалось несколько попыток, чтобы обрести голос.

— Стихотворение Байрона имеет особое для тебя значение? – прошептала я: шепот — самое уместное сейчас. Любой другой выше этого звук мог бы испортить момент.

— Да.

— Почему?

Он покачал головой.

— Эмбарго.

— Есть ли причина, почему ты выбрал его для меня?

Он улыбнулся и провёл кончиком одного пальца по моей щеке. Ласка была нарочито нежной — словно если бы он прикасался к миражу — из-за чего мне показалось, что это касание несёт в себе ответ на мой вопрос.

— Каждая строка в этом стихотворении напоминает мне о тебе, — его большой палец проследил линию моего подбородка и скользнул поверх моих губ.

Как и раньше, моё тело мгновенно отреагировало. Сердце заколотилось у меня в горле, кровь прилила к низу моего живота. Он одарил нежными поцелуями мой подбородок и щёку, поцелуи были сродни порханию крыльев бабочки.