– Это ты, Томас? – продолжала женщина. – После стольких лет мне ни за что не узнать тебя. Боюсь, что и тебе я тоже кажусь незнакомкой.

– Кэролайн?

Отец, казалось, сомневался в том, что видел собственными глазами.

– Помнишь, как ты учил меня читать? – спросила она. – Помнишь, как заставлял меня декламировать стихи Чаттертона, чтобы отвлечься от мыслей о крысах?

Отец сделал то, что в последнее время стало для него непривычным. Он рассмеялся.

Затем протянул руки между прутьями ограды и сжал ее пальцы, затянутые в перчатки.

– «Вздымался бурей океан, и шквал густые тучи в клочья разрывал, – процитировала она. – Когда Нику, священных од герой, багряный меч подняв над головой…»

Отец снова рассмеялся и закончил стих:

– «Вел черных воинов, яростных в борьбе, навстречу славе и своей судьбе»[4].

– Чаттертон. Чудный Чаттертон, – воскликнула Кэролайн. – Ночь за ночью ты читал мне его, пока я не выучила эти стихи наизусть. И в моем воображении багряный меч Нику разгонял крыс. «Навстречу славе и своей судьбе», – повторила Кэролайн. – Я прочитала все твои книги и эссе, Томас. Ты достиг своей цели. Стал известным.

Отец опустил голову:

– Многие сказали бы «печально известным».

Кэролайн наконец обратила внимание на меня, стоявшую позади отца. Она не бросила ни единого косого взгляда на мои блумерсы, как делали многие другие люди при первой встрече. Напротив, она смотрела исключительно на мое лицо.

– Томас, ты позабыл о манерах.

– Ох! – Отец вдруг понял, что я была рядом. – Эмили, это моя стародавняя приятельница, мисс Кэролайн Брунелл, хотя, как я понимаю, ты теперь миссис Эдвард Ричмонд. Не так ли, Кэролайн?

Она улыбнулась и кивнула.

Отец продолжил:

– А это моя дочь Эмили.

– Твоя дочь? – с удивлением спросила Кэролайн. – У меня тоже есть дочь. – Она еще пристальнее вгляделась в мое лицо. – Томас, у нее твои голубые глаза!

Она протянула мне между прутьями ладонь для рукопожатия.

– Я искренне рада, Эмили.

– И я тоже. Мне редко удается встретиться с кем-то из друзей отца, ничего о них заранее не зная.

– Но, Эмили, ты знаешь Кэролайн, – поправил меня отец. – Ты читала о ней.

– Разве?

– Я не называл ее имени, но в моих сочинениях Кэролайн была десятилетней девочкой, с которой мы делили заброшенный дом на Греческой улице, когда я нищенствовал в Лондоне.

– Конечно! – воскликнула я. – Там еще говорилось о крысах, и это место врезалось мне в память. Вы с отцом спали под одной попоной.

– Если бы я не была тогда столь мала, это вогнало бы меня в краску, – ответила Кэролайн. – Но, как и сказал Томас, мне было всего десять, и сон рядом с ним казался вполне пристойным.

Она указала на решетку.

– Томас, мы не можем пообщаться без этого барьера между нами?

– Барьера? – Отец был в таком восторге, что лишь теперь, кажется, заметил преграду. Мы стояли у тех ворот, через которые экипажи отъезжали от дома лорда Палмерстона. Он повернулся к привратнику. – Будьте так любезны…

Когда створки ворот открылись и мы вышли наружу, отец снова всплеснул руками, радостно глядя на гостью:

– Похоже, ты выросла, а я остался все того же размера. Что же ты делала все эти годы, Кэролайн? Откуда, во имя Создателя, ты узнала, где меня найти?

– Для меня было полной неожиданностью узнать, что ты живешь в двух шагах от моего дома, – ответила Кэролайн.

– В двух шагах? Не понимаю.

Она указала налево, в сторону Гайд-парка:

– Я живу на Парк-лейн.

Мы с отцом чуть было не раскрыли рты от изумления.

– Да, Томас, я преуспела в жизни. Больше никакого сна под попоной, никакой крысиной возни в заброшенном доме.

– Ты удачно вышла замуж? – спросил отец.

– Очень удачно. А о том, где вы остановились, мне сказал один из знакомых. Хозяин этого дома.

– Лорд Палмерстон?

– Я ведь уже говорила, что преуспела в жизни.

Неожиданно наше внимание привлекли крики с улицы. Мальчишка, продававший газеты, размахивал свежим номером и орал во всю глотку:

– Первое убийство в поезде!

Люди толпились вокруг него, раскупая экземпляры так быстро, что он едва успевал собирать за них деньги.

– Зверское убийство уважаемого адвоката! Преступник скрылся!

Кэролайн мрачно слушала крики разносчика газет.

Словно представив себе страшную сцену убийства, она обернулась к нам и произнесла:

– Я читала, что вы ехали в соседнем купе. Слава богу, никто из вас не пострадал. Томас, ты не хочешь развеяться? – Она схватилась за края раздувшегося от ветра плаща. – Я бы не прочь посидеть где-нибудь в более теплом месте. Мы встретились спустя полвека, так давай отпразднуем это.

К моей радости, Кэролайн отвела нас в тот же новый ресторанчик в Сохо, где мы с Шоном и Джозефом надеялись приятно провести время два дня назад.

– Все говорят, что еда здесь замечательная. А посмотрите на эти цветные стеклышки в лампах! – Кэролайн восхищалась всем, словно ребенок.

Никто, казалось, не заметил моей немодной одежды или небольшого роста отца. Посетители были слишком заняты, обсуждая убийство в поезде.

– Мало того что приходится беспокоиться из-за столкновений и крушений, – жаловался какой-то мужчина, – так теперь еще и попутчиков придется бояться.

– Мне говорили, что поезда сегодня утром шли почти пустые, – сокрушался его приятель. – Хорошо, что биржа не работает по выходным, иначе цена на мои железнодорожные акции упала бы еще ниже.

Как и крики газетчика, этот разговор чем-то встревожил Кэролайн. Когда она опять обратила внимание на нас, ей понадобилось время, чтобы вернуться в благодушное настроение.

– Чай для всех, – велела она официанту. – Тебе что-нибудь посолиднее, Томас?

– Что-нибудь сладкое.

– Принесите нам десерты, – попросила Кэролайн. – А вам, Эмили?

– Что ж, это место славится стейками. – Я старалась говорить непринужденно. – И я не могу уйти, не отведав отбивную, не так ли?

Вынужденное гостеприимство лорда Палмерстона могло закончиться со дня на день. Поэтому я научилась есть про запас, когда выпадала такая возможность, особенно если угощение было бесплатным.

– Да, отбивную, зелень, отварной картофель и капусту, – сказала я небрежно. – Да, и почему бы вам не принести немного сыра и хлеба с маслом?

– Действительно, – ответил официант, выражение его лица не оставило никаких сомнений в том, что он услышал, как урчит мой живот.

Брови отца блестели от пота. Он сжимал руки, чтобы унять дрожь.

– Томас, если чувствуешь, что тебе нужно выпить лауданума, пожалуйста, не стесняйся меня, – сказала Кэролайн. – Ты выглядишь, словно заболел тифом. Но я подозреваю, что это болезнь иного сорта.

– Ты не будешь возражать? – спросил отец.

– Я не в первый раз вижу, как кто-то пьет лауданум, – ответила Кэролайн.

Официант принес чай, хлеб и печенье. Пока я наливала отцу чай, он незаметно вынул из кармана сюртука бутылочку и добавил немного рубиновой жидкости в дымящуюся чашку.

Его правая рука дрожала, когда он подносил напиток к губам. Он подул на горячий чай и сделал глубокий глоток. Подождал и снова выпил. Тонкая пленка пота на лбу, казалось, втянулась обратно под кожу.

– Томас, прости мне мое любопытство, но сколько настойки ты выпиваешь в день? – спросила Кэролайн.

– Слишком много.

– Подражаешь Чаттертону?