Мебель тоже не ахти какая, самая необходимая: комод вишнёвого цвета, высокий буфет с резными шишечками по углам, широкая кровать с подушками. Очевидно, плотник потому не запирает свой дом, что сундуков с добром нет.

У поселкового Артёма поджидал Носков. На худом, чисто выбритом лице тонкие морщины, в глазах усмешка.

— Государева работничка разыскиваешь? — сказал он. — Ну — ну, ищи…

— Где же он?

— Помнишь, нахваливал его? И золотые руки, и то да се… Вот и сглазил! Прямым ходом загремел твой Гаврилыч в милицию. Вчера вечером Юрка самолично отвёз на мотоцикле, как старого дружка…

— Когда же он успел набраться? — удивился Артём. — От меня уходил трезвый.

— Долго ли умеючи, — усмехнулся Носков. — Не расстраивайся, через трое суток будет здесь, как миленький…

— Он ведь и выпьет, никогда не шумит… Что произошло?

— Ничего. Наш участковый, бывает, нет — нет и устроит рейд против пьяниц, Как увидит — выпивают на лужке у сельпо, так самого заводилу в коляску — и в район. Он бы и двоих посадил, да не влезают. А в Бологом меньше трёх суток не дают. Юрка по моему указанию объявленьице на столбе приклеил: «Винно — водочные изделия распивать возле магазина воспрещается». А они выпивают.

— Почему именно у магазина нельзя? — поинтересовался Артём.

— Самое бойкое место. Люди идут в сельпо за хлебом иль крупы купить, а там на крыльце уже сидит весёлая компания, только бутылки под забор летят… Ну, женщины и стали жаловаться, чтобы, значит, прикрыли мы эту лавочку у сельпо. Так они, мазурики, возле бани придумали, В пятницу и субботу баня мужская и женская, а при бане буфет. Туда пиво из Вышнего Волочка привозят. Вот наши мужички после работы и располагаются вокруг баньки. Юрка и там было объявленьице пришлёпнул, да потом снял. Не на мотоцикле нужно возить, а на самосвале…

— Не мог наш участковый другого прихватить — обязательно Гаврилыча, — сказал Артём.

— Другие помалкивают, когда Юрка приходит, а Гаврилычу — как же! — побеседовать нужно…

— А Эдуард, пёс его, где же? — поинтересовался Артём.

— Пёс этот — умора! — рассмеялся Носков. — Как только Гаврилыча повезли — он следом за мотоциклом. Дорога сам знаешь какая… Догнал за посёлком и с ходу — шасть в коляску! Прямо хозяину на колени… Теперь на пару отбывают срок.

— Как там Мыльников? — спросил Артём. — Приглашал в пятницу на рыбалку, а сам не приехал.

— Забыл совсем! Он звонил и велел передать, что не сможет на этой неделе. Там ревизия какая — то прибыла из Москвы, вот он и крутится.

Кивнув на дом, Носков спросил:

— Чего это у тебя стекло — то выбито?

— Сова ночью залетела.

— Сова?

— А может, и филин, — сказал Артём.

Носков крякнул и полез в карман за папиросой.

— Нарисовал карикатуру — то?

— Не на хорошее дело вы меня подбиваете, Кирилл Евграфович…

— У Мыльникова в кабинете специальный альбом есть, куда он все заметки из газет, где его хвалят, приклеивает… Мыльников годовой план перевыполнил, Мыльников первое место по району держит, самодеятельность у Мыльникова лучшая в области, а вот про то, как Мыльников из — за своего упрямства гробит на бездорожье сверхплановую продукцию, никто ещё не написал… Такой заметки нет в его альбоме. Вот мы и обрадуем его. Я уже статейку набросал, а ты давай карикатуру. С редактором я договорился — напечатают. И поглядим: приклеит он эту заметку в альбомчик или нет.

— Может, все — таки лучше поговорить с ним по душам? — попытался отговорить Артём. — Умный человек, поймёт.

— Уж я ли с ним не толковал! Сколько раз собирались втроём: я, Мыльников и Осинский. И получалось точь — в — точь, как в басне Крылова «Лебедь, рак да щука»… Есть у него, Алексея Ивановича, одно слабое место — это печать. Тут он реагирует сразу. Вот увидишь!

— Ладно, уговорили, — согласился Артём.

— Одно дело сделали, — сказал Носков и повернулся к мальчишке, что сидел на низкой скамейке и с любопытством посматривал в их сторону. — Женька, иди — ка сюда!

Мальчишка отрицательно покачал головой. Он был в клетчатой рубахе и зелёных штанах.

— Иу, иди же, — уговаривал Кирилл Евграфович. — Никто тебя не съест.

— Чего идти — то? — пробурчал Женька. — Мне и тут не дует.

— Погоди, я сейчас, — сказал Носков Артёму и поднялся в поселковый. Вышел он оттуда с двумя толстыми ученическими альбомами для рисования.

— Где тут у тебя учительница нарисована?

— Там, — неопределённо кивнул головой мальчишка.

— Покажи.

Женька нехотя поднялся и подошёл к Носкову. Тот сгрёб его за шиворот и потащил к Артёму. Женька упирался, старался вырваться. Губастое лицо его — и так — то не очень жизнерадостное — стало сердитым.

— Дядя Кирилл, — ворчал он. — Рубаху порвёте. Слышите, уже трещит? Говорю вам, не убегу!

— Знаю я тебя! — не отпускал Носков. — Весной редактор районной газеты приезжал, хотел посмотреть его рисунки, так он, сукин сын, в лес убежал!

— Говорю, не убегу, — сказал мальчишка, глядя исподлобья на Артёма. Ему лет тринадцать — четырнадцать. Светловолосый, голубоглазый такой крепыш. Волосы давно не стрижены, прядями свисают на лоб, упираются в воротник, за который крепко ухватился Кирилл Евграфович.

— Погляди — ка, как рисует, чертенок! — Носков протянул Артёму альбомы. — Но зато характер…

— Мне мой характер нравится, — буркнул мальчишка.

— Ты не хочешь, чтобы я смотрел твои рисунки? — спросил Артём.

— Смотрите, — пожал плечами Женька. — Жалко, что ли?

— Вон как, оголец, разговаривает! — покачал головой Носков.

— Смотрите поскорее, — сказал Женька. — Мне ещё надо к Петьке поспеть… Мы за грибами договорились.

Артём с улыбкой раскрыл первый альбом. Что он мог увидеть тут интересного? Какие — нибудь незамысловатые детские рисунки: пейзажики, деревенские домишки с дымом из труб, кошек, собак, гусей… Он не ошибся: в первом альбоме действительно были дома, башня, станция, клуб, животные. Но как это было выполнено! Артём перелистал альбом, улыбка сошла с его лица. Он стал серьёзным и даже озабоченным. Носков с любопытством наблюдал за ним. Женька — председатель все ещё держал его за руку — равнодушно смотрел на крышу детсада, где крутили хвостами две сороки. Лицо его было невозмутимым.

— Пойдёмте ко мне, — сказал Артём и, захлопнув альбом, первым зашагал к своему дому.

Уселся на бревна и, положив альбомы на колени, стал внимательно переворачивать страницы. Каждый рисунок разглядывал подолгу, хмурил брови, усмехался, иногда бросал быстрый, восхищённый взгляд на хмурого паренька, будто не веря, что это дело его рук. Трудно было поверить, что этот лохматый, мрачноватый мальчишка так искусно владеет карандашом. Рисунки были выполнены смело, уверенной рукой. В них чувствовался живой смешливый ум, острая наблюдательность и умение подмечать в явлениях самое главное, а в характерах — самое существенное. Рисование для мальчишки — насущная потребность. Вот серия портретов. Это, конечно, учителя, родители, знакомые.

В каждом карандашном портрете схвачен живой человеческий характер. Все, что бы ни изображал художник, находилось в движении. Пусть многие рисунки сделаны наспех, часто не сохранены пропорции человеческого тела, пусть не чувствуется никакой школы, но все равно можно с уверенностью сказать, что это создано настоящим художником. Как говорится, художником с божьей искрой.

— И давно ты рисуешь? — спросил Артём.

— Ещё в детском саду цаплю рисовал на песке… — в первый раз улыбнулся Женька. — Ни одной буквы не знал, читать — писать не умел, а на песке чего — то царапал.

— Тебя учил кто — нибудь рисовать?

— У нас и учителя — то рисования в школе нет, — ответил Женька.

— Есть ещё у тебя рисунки?

— На чердаке полно тетрадок и альбомов валяется… А сколько зимой мамка в печке сожгла! Как начнёт растапливать, так моими рисунками. Говорит, сильно хорошо горят…

— А красками пробовал?

— На картонных коробках и на фанерных ящиках рисовал красками, — сказал Женька. — Только редко в магазин приходит хорошая тара.