У тебя все есть: отличная квартира, дача, машина… Жены, правда, нет. Так ведь настоящую жену ни за какие деньги не купишь — сам говорил… Я думаю, Лёша, жадность тебя обуяла…

— Ну тебя к черту! — отмахнулся Алексей. — Позвоню — ка я Маркелову, он, кажется, в городе…

Вслед за ним Артём вошёл в мастерскую. Из огромного окна лился яркий солнечный свет.

— Здравствуй, Артём, — услышал он знакомый голос.

— Ты меня так ошарашил, что я забыл тебе сказать… — пробормотал Алексей, склоняясь над телефоном.

В глубоком кресле у окна сидела Нина и кормила рыб. Наверное, потому, что яркий свет ударил в глаза, Артём её сразу не заметил.

— Ты загорел и помолодел, — сказала она и улыбнулась. — Настоящий крестьянин… Косоворотку бы тебе, холщовые порты, лапти с онучами и лукошко с семенами через плечо и — пошёл бы ты сеять по России — матушке доброе, вечное, разумное…

— Пока… он посеял смуту в моей душе… — буркнул Алексей.

Набрав нужный номер, он повернулся к ним спиной и стал что — то бубнить.

— Я разыскивал на набережной Кутузова, — сказал Артём. — А тебя, оказывается, всегда здесь можно найти…

— Ревнуешь?

Она снизу вверх смотрела на него, и крапинки в её глазах слабо мерцали. Сколько же они не виделись? Почти полгода. Ревнует ли он её?..

— Лёша мой старый друг, — сказала Нина. — Когда мне скучно, я прихожу сюда.

Алексей — он сидел на низком табурете в дальнем углу мастерской — горячо говорил в трубку. Уговаривал Маркелова поехать в Минск.

— Это верно… Лёша весёлый человек.

— Я рада, что ты ревнуешь. И странно было бы, если бы не ревновал… Здоровая, чистая натура. Крестьянин, ты не обижаешься? Я не обольщаюсь, будто ты любишь меня… Тебе просто непонятно, почему я не с тобой, а с ним.

— Женская душа всегда была для меня потёмки, — сказал Артём. — Поэтому я до сих пор и не женился.

— Если бы ты слишком хорошо знал женщин, им было бы с тобой неинтересно…

— Ты имеешь в виду женщин вроде тебя?

— Я не хотела тебя обидеть… Но ты действительно совсем не знаешь женщин… Поэтому ты мне и нравишься.

— Что ж, нет худа без добра, — усмехнулся Артём.

Алексей повесил трубку и подошёл к ним. Очевидно, он договорился с Маркеловым, потому что лицо у него стало не таким озабоченным, как раньше.

— Вы что — то тут насчёт меня проезжались? — с улыбкой спросил он.

— Я давно заметила, что художники и писатели страшно мнительные люди, — заметила Нина.

— Если ты такая наблюдательная, то скажи, что случилось с Артёмом? Приехал из деревни, по — моему, чокнутый… Я тут гигантское дело провернул, а он чуть было все не испортил…

— Тебя интересует моё мнение? Так вот, деревня благотворно повлияла на Артёма.

— Может быть, и мне податься в деревню? — усмехнулся Алексей.

— Тебе не поможет, — сказала Нина. — Ты слишком городской человек…

— Ты, кажется, осуждаешь?

— Увы, нет. Я сама до мозга костей горожанка. Я бы не смогла прожить в деревне и месяца. По — моему, там живут герои.

— Ну и представление у тебя о современной деревне! — сказал Артём.

— Черт побери! — воскликнул Алексей. — У меня тоже есть на Псковщине деревня, где я родился… Слышали про реку Великую? Вот на берегу этой реки и жили мои предки. Я там не был тридцать лет. Смутно помню клён в саду, реку да баньку с каменкой на самом берегу… Каждый год собираюсь съездить туда, правда, дорога до деревни отвратительная… А что? Возьму да и съезжу!

— Не съездишь, — сказала Нина.

— Вот вернусь из Минска и махну! — загорелся Алексей. — Захвачу этюдник… Поживу там, поброжу по лесам.

— Не поедешь ты, Лёша, в деревню, — сказала Нина. — Чужая она для тебя… В Таллин, Ригу, Алупку — пожалуйста, это для тебя, а деревня…

— Я же там родился!

— Не огорчайся, — улыбнулась Нина. — Гении рождаются в деревне, а умирать приезжают в город.

— Спасибо, утешила…

— Так это гении, — сказала она.

Хотя пора белых ночей давно прошла, на набережной было светло. Петропавловская крепость, мягко подсвеченная прожекторами, тянулась в звёздное небо. Нева была удивительно спокойной. В берегах отражались огни. Посередине, перекрещиваясь, протянулись широкие блестящие полосы: следы давно прошедших кораблей. Круглая луна огромной медалью впаялась в тихую гладь. У берега дремали две чайки.

Нина сидела на гранитном парапете, Артём стоял рядом и смотрел на воду.

— Почему не спросишь, как живу я, что делаю? — сказала она.

— Зачем?

— Я часто вспоминаю дни, проведённые на даче… Ты был такой милый!

Его раздражал этот снисходительный, чуть насмешливый тон. Что — то неуловимо изменилось в ней. А может быть, в нем? Он тоже вспоминал дачу. И много думал о Нине. Но совсем не о такой, которая сидела рядом на парапете. Та Нина была ближе.

— Твои окна выходят на Неву? — спросил он.

— Я вижу из окна, как мимо проплывают пароходы, — сказала она и искоса взглянула на него.

— А ты видела мою машину?

Она улыбнулась и тоже стала смотреть на воду. Гладкая прядь качалась у белой щеки.

— Один раз ты стоял больше часа… — заговорила она, не поднимая головы. — Вон там, не доходя автобусной остановки. Курил и бросал сигареты в воду… Кстати, дай сигарету.

Она закурила. И Артём подумал, что тогда, на даче, она не курила… Однако по тому, как она держала сигарету и выпускала дым, было видно, что не новичок.

— Покажи, где твоё окно, — сказал он. — Впрочем, не надо…

— Зачем тебе окно? Я ведь здесь. — Она посмотрела ему в глаза.

— Здесь? — усмехнулся Артём. — Ты далеко — далеко.

— Не хочешь пригласить меня в свою милую деревушку?

— Это посёлок, — сказал Артём.

— Расскажи, где он?

Артём нехотя стал рассказывать о Смехове, о кошмарной дороге расстоянием в три версты с гаком, о доме, который сейчас строит некий Серёга Паровозников.

Нина внимательно слушала и, когда Артём замолчал, сказала:

— Хочешь, я к тебе как — нибудь приеду?

— Вот дом построю…

— Ты не хочешь, чтобы я приехала, — сказала она. Причём без тени огорчения, с улыбкой, которая раздражала Артёма.

— Ты и так не приедешь, — сказал он.

Она спрыгнула с парапета, ладонями разгладила на бёдрах юбку.

— Надолго ты в своё Смехово, крестьянин?

— Думаю, что да.

— Не смотри так на меня, пожалуйста, своими пронзительными серыми глазами… Ну чего ты пытаешься во мне найти? Если царевну Несмеяну, то напрасно. Я современная женщина без предрассудков. А тебе нужна совсем — совсем другая… Крестьянка, например. Когда влюбишься, напиши её портрет и покажи мне. Только вряд ли тебе удастся женский портрет…

— Я постараюсь, — сказал Артём.

— А почему ты ни разу не предложил мне позировать? — спросила она. — Алексей уже кучу этюдов сделал, но я их все забраковала…

— Уж если такой знаток женской натуры не смог, то где уж мне…

— Где уж нам уж… Ты уже и разговариваешь, как крестьянин.

— А ты действительно совсем не знаешь деревни. Крестьяне — это давно устаревшее понятие…

— Что же ты замолчал? Скажи, что теперь сельских жителей называют колхозниками. И ещё как это? Ну, которые в совхозе работают? Совхозниками?

— Вот видишь… — сказал Артём, усмехаясь.

— Почему ты отказался от такого великолепного заработка? — спросила она, пропустив его слова мимо ушей. — Алексей потрясён… Он был уверен, что ты с радостью поедешь с ним в Минск.

— Я не хочу об этом говорить.

— Оказывается, и я тебя совсем не знаю… — Она стала смотреть на него, будто и впрямь впервые увидела.

— Ну ладно, я пойду, — сказал Артём.

Нина положила ему руки на плечи, притянула к себе.

— Ты обидчивый, как ребёнок… Пойдём ко мне и выпьем по чашечке бразильского кофе.

— Я давно хотел тебя спросить… Твой муж моряк?

— При чем тут муж… — с досадой сказала она. — Я одна дома. Этого достаточно?

— Я ведь крестьянин, как ты говоришь, и, наверное, поэтому не люблю черный кофе… А самовара у тебя наверняка нет.