ЭВА (поспешно прячет записную книжку мужа под подушку). Здравствуйте.
КАРЛ. Здравствуйте. Простите за мой вид, но квартирные условия…
МИЛИЦИОНЕР (указывая пальцем на плащ). Протекает?
КАРЛ. Нет, это я так — дверь отпереть, под нами термоузел, и в квартире жара градусов сорок.
МИЛИЦИОНЕР. М-да-а, у нас куда прохладнее.
ЭВА (испуганно). Где это у вас — в черном вороне?
МИЛИЦИОНЕР. Там тоже, но в квартире особенно. Знаете, у меня такое дело. У вас ведь, кажется, есть…
ЭВА. Машина?
КАРЛ (оборачивается к жене, машет рукой). Что ты несешь? (Милиционеру.) Есть.
МИЛИЦИОНЕР. Машина тоже, конечно, не лишнее. Но я имел в виду сына. Иво в этой квартире проживает?
КАРЛ. В этой. До сих пор проявлял себя с очень хорошей стороны. Вот и сейчас трудится. Все давным-давно дома, а он — на работе!
ЭВА. Он поет!
МИЛИЦИОНЕР. Еще бы — после всего этого петь… Одно удовольствие!
КАРЛ. После чего — всего?
МИЛИЦИОНЕР. Ну, вы же знаете — он носил оружие.
ЭВА. Господи, когда, где?
МИЛИЦИОНЕР. Два года подряд — в армии. (От души смеется.)
ЭВА. Господи, ну и шуточки…
МИЛИЦИОНЕР. Прошу простить, если напугал, но мне показалось, что вы меня узнали, — я уже год живу на пятом этаже, в двадцатой квартире. Мы с Иво служили вместе — я годом раньше демобилизовался. Моя фамилия Херберт (кланяется) — Тоомас Херберт.
КАРЛ. Смотри-ка, теперь признаю. Верно. Иво говорил — здоровый, говорит, парень, ему — двадцать два, а выглядит на все двадцать пять. Знаете, это как инстинкт, что ли — в лицо милиционеру не смотреть. Почтение к мундиру, вероятно.
ЭВА (дружелюбно). Одного мундира хватает.
МИЛИЦИОНЕР. У меня такая просьба, нельзя ли от вас позвонить Иво? У нас в подъезде всего три телефона и…
КАРЛ. Да сделайте одолжение! Пройдите вон туда.
МИЛИЦИОНЕР. Большое спасибо. (Идет в соседнюю комнату, оттуда до навострившей уши четы доносятся слова). Пожалуйста, Паруна… Ив, ты? Это Том… Не забыл? Ну, силен, старик! Буду через полчаса… За столиком у Катрин?.. Сам договоришься? О’кей!
КАРЛ (тем временем отпустил полы плаща и теперь снова подбирает их — Эве, успокаивающе). О’кей. Ну и дружок у нашего ребенка — чуть инфаркт не хватил!
МИЛИЦИОНЕР (смеется в телефон). Это мы уладим. Привет. (В комнате, родителям.) Огромное вам спасибо, обещаю не очень злоупотреблять знакомством, но понимаете — без знакомств в варьете не попасть!
ЭВА. Еще бы! Лучшая программа в городе, для иностранцев как-никак!
КАРЛ (вставая). Приятно было познакомиться. Заходите, не стесняйтесь.
МИЛИЦИОНЕР. Ох, совсем забыл про деньги! (Сует руку в карман.)
ЭВА. Оставьте, христа ради, свои две копейки — у нас же не таксофон.
МИЛИЦИОНЕР. Нет-нет, речь идет о более крупных суммах. Видите ли, Иво говорил, что его сестра, то есть ваша дочь…
ЭВА. Совершенно верно, почему бы не воспользоваться случаем, давайте, давайте, я положу Ульви на стол.
КАРЛ (выпрямляясь). Сколько, за что?
ЭВА. Мой муж не в курсе, у него так много работы (берет деньги и квитанцию).
МИЛИЦИОНЕР. Вот, 83 рубля.
ЭВА. Здесь же 85!
МИЛИЦИОНЕР. Очень извиняюсь, но я, право, не успел никуда заскочить купить шоколадку, неудобно беспокоить девушку так просто.
КАРЛ. Э, нет, деньги счет любят. С шоколадом разбирайтесь сами, а здесь чтобы все было в ажуре.
МИЛИЦИОНЕР (смеется). Ладушки. (Дает точные деньги.)
КАРЛ. Слушай, Эва, а почему мы не приглашаем гостя к столу — для чего же накрывали?
МИЛИЦИОНЕР. Что вы, в варьете наверняка найдется что-нибудь вкусненькое.
ЭВА. Вкуснее, чем тут, вряд ли: ведь это все… (Закашливается.)
КАРЛ. Это все… начинается с того, что соседи не знают друг друга, и каждый сидит в своей бетонной клетке, никакого тебе общения…
МИЛИЦИОНЕР. Еще раз огромное спасибо, сами понимаете, в кабак спокойнее идти, когда большие деньги карман не тянут! До свидания! (Уходит.)
ЭВА. Счастливо вам!
КАРЛ. До встречи! (Сбрасывает дождевик.) Мы платим каждый квартал по сто девяносто, а милиционеры только восемьдесят три!
ЭВА. Двадцатая квартира — это там, где двухкомнатные. Не забывай, что квартплата зависит от площади.
КАРЛ. Забудешь тут! А вот почему квартплата милиционера Херберта зависит от Ульви, — это ты мне быстренько объясни!
ЭВА. Ох, Карл, тут нет ничего криминального или непристойного. У нас, правда, не было времени поговорить об этом — твоя помощь таксопарку раньше полуночи не кончается — а Ульви… уже два месяца работает…
КАРЛ. Где? Сколько получает?
ЭВА. В сберкассе, на платежах. Зарабатывает мизер… Но кто опоздал уплатить за прошлый квартал — а таких пруд пруди — они ее там углядели, и слава богу, слух прошел по всему подъезду. Так что в этом квартале уже человек двадцать принесли плату Ульви на дом.
КАРЛ. Да это же…
ЭВА. Глупенький! Разве государство против того, чтобы трудящийся лишний час работал вместо того, чтоб стоять в очереди в кассу? Не против.
КАРЛ. Но Ульви…
ЭВА. Дочка наша девушка честная и скромная. Но шоколад любит. А кто же станет совать свои квиточки за спасибо-пожалуйста? Правда, шоколад до потери сознания она есть тоже не станет! И у нее хватает смелости сказать: не нужно, люди добрые, все эти «Аленушки» и «Дюймовочки» у меня в комнате потекут, дома-то 60 градусов…
КАРЛ. А-а… Граждане соображают — и глядишь, шоколад уже не тает?
ЭВА. Ах, милый, ты у меня такой сообразительный.
КАРЛ. Так-так-так. Куда же девается дочкина зарплата плюс этот нетающий шоколад? Ну, Иво, я понимаю, копит на мотоцикл.
ЭВА. Карл, ты отец или скупердяй?
КАРЛ (в раздумье). Гут. Хотя лично мне как одному из руководящих деятелей этой ячейки общества каждый месяц не хватает 25 рублей.
ЭВА. И ей, бедняжке, будет всю жизнь чего-нибудь не хватать. Пусть семнадцатилетняя красавица лучший год своей юности походит в модных туфлях и по-людски одетая, а? (Вяжет.)
КАРЛ (воинственно, посреди комнаты). Ха! Все это справедливо. Но я в шестнадцатый раз спрашиваю — что это за выставка кулинарных изделий и почему мне до сих пор не дают ужин?
ЭВА (спокойно вяжет). Сядь, родитель, и не пугайся.
КАРЛ. После этого милиционера меня даже грабитель не напугает.
ГОЛОС (доносится из дома напротив). Что же это ты, мерзавец, у меня под окном своего кобеля выгуливаешь?! Сейчас вытряхну тебе на голову ведро с тараканами!
ЭВА. Ульви уже взрослый человек. В шесть лет пошла в школу, окончила почти с медалью.
КАРЛ. Между медалью и почти медалью есть небольшая разница: п о ч т и медаль в руки не возьмешь.
ЭВА. И в педагогический не добрала всего один балл. Теперь она два дня работает, два отдыхает и регулярно занимается, я слежу.
КАРЛ. Ты даешь Ульви такую характеристику, словно она за границу собралась, и делаешь все, чтобы не дать мне поесть. Когда дома Олев, можно хоть регулярно питаться, но моего шестилетнего сына уже бог знает сколько держат в деревне у тетки!
ЭВА. Ребенку так хочется поглядеть на коровок.
КАРЛ. Дома у него есть все, кроме коровы, но он выбирает скотину!
ГОЛОС (из дома напротив). Скотина проклятая, опять нализался!
ЭВА. Весь в тебя. Тебе же только того и хочется, чего у тебя еще нет.
КАРЛ. Ми-ни-маль-но! Я работаю в идеологическом учреждении — пусть даже в подвале, электриком, — и мне, да, мне хочется на самом себе прочувствовать понятие «рост благосостояния». Если ты мне с цифрами в руках докажешь, что наша семья в этой квартире может прожить на одну зарплату — быть тебе Нобелевским лауреатом. Иными словами: либо тебе Нобелевка, либо мне халтура. Каждый делает что-нибудь для ближнего своего, каждый подрабатывает за счет товарища — это неразрывная цепь, замкнутый круг, и если он вдруг разомкнется — явится добрый ангел небесный и чем-нибудь заполнит пустоту.
