С этого дня я внимательно приглядываюсь к людям. Правда, в лицо мне еще никто ничего не сказал, но подозрительные взгляды на себе ловлю довольно часто. Как-то вечером стою в овощном за апельсинами. Подходит гражданин, и чуть из штанов не выпрыгивает — подай ему без очереди яблок. Женщины заворчали и с надеждой воззрились на меня. «Гражданин, — говорю я с улыбкой, — для вас что, очереди не существует?» А этот нарушитель порядка оглянулся и как рявкнет: «Тебе что, на хвост наступили?» Значит, хвост уже заметно. Я быстренько вышел из магазина, влетел в первый встречный туалет и засунул хвост в брюки. Потом решил позвонить жене на работу, спросить — может, сегодня обойдемся без апельсинов. Набираю номер и спрашиваю: «Простите, моя жена там?» А они, нет чтобы сразу ответить — вопрос задают с подковыркой: «А кто ее спрашивает?» — «Человек!» — в отчаянии крикнул я и бросил трубку.

Чтобы не выделяться на улице своей сантиметровой щетиной, я срочно отрастил усы, бороду, отпустил волосы. Более мохнатой обезьяны я в жизни не видел.

Рабочий день, а солнце заливает светом наши столы в конторе, и никому из нас не хочется работать. Кто потягивается, кто мечтательно смотрит в окно, кто обмахивается отчетами. А мне вспомнилось, что именно работа сделала из обезьяны человека — значит, труд — дело сугубо человеческое. Я засучил рукава и впрягся так, что в запале ввернул свою непривычно длинную бороду в пишущую машинку. «Чего ты дергаешься, — засмеялись коллеги, — не конец квартала, чтобы потеть, как мартышка!»

Да, тут ничего не поделаешь. Кажется, меня считают-таки обезьяной. Еще раз я убедился в этом ближе к вечеру, когда зашел председатель комиссии по распределению жилья и сказал, что нам выделили однокомнатную квартиру. Первый в очереди назвал это издевательством — ему такая маленькая ни к чему. А второй обернулся ко мне: «Вы по списку третий. Я в такую клетушку не пойду. Может, вы хотите?» — «Не хочу в клетку, не хочу!» — чуть не плача воскликнул я и дунул домой.

Где может быть человеку спокойней, чем дома, рядом с женой, с детишками. Я люблю свою семью. Очень. А вдруг это обезьянья любовь?! Делать нечего, пришел домой, и прежде всего как следует накостылял каждому ребенку, потом побил жену. Кто теперь посмеет сказать, что это обезьянья любовь? «Нет, ты не человек», — сказала мне жена. — «А кто же?» — спросил я с испугом. — «Свинья», — тихо ответила она. Слово это наполнило меня искренней радостью, и в тот же вечер я купил жене в ближайшем ювелирном магазине амулет за сто рублей.

В воскресенье профсоюз устроил экскурсию на природу. В прекрасном сосновом бору сделали большой привал. На этот день я возлагал все свои надежды, потому сразу же приступил к их воплощению. Один-одинешенек я кружил по лесу и заблудился. Все шло как по маслу. Когда через полчаса меня разыскал отряд спасателей, я радостно вздохнул и сказал: «Заблудиться — это так по-человечески!» Меня не поняли и кто-то переспросил: «Оно, конечно так, но что вы хотите этим сказать?» Оказывается, это был не спасательный отряд, а просто группа коллег, спешивших к месту сбора. Никто и не заметил, что я заблудился, потому что автобус ждал метрах в пятидесяти от места нашей встречи.

В полночь у костра каждый должен был рассказать самую увлекательную историю из своей жизни. Моя начиналась со слов: «Я справлял день рождения. Первыми пришли Виктор В. и Александр А.» Рассказать дальше мне не удалось. Компания напряглась, они поедали меня глазами. «Виктор В. и Александр А. — ваши друзья?» — спросили они недоверчиво. «А как же», — ответил я. Выяснилось, что точно так же зовут одного известного деятеля искусств или литературы и одного государственного деятеля. Объяснять, что мои друзья всего лишь тезки знаменитостей, я не стал. Потому что другое меня занимало: в изумлении я увидел, как человечно смотрит на меня все общество. Отношение ко мне стало таким теплым, сердечным, что мои обезьяньи мысли исчезли бесследно. Я почувствовал себя не просто человеком, а человеком с большой буквы.

Заключительным аккордом поездки был сюрприз месткома. Нас как активистов решили премировать путевками за границу. Правда, их пришлось покупать за свои деньги, зато хватило на всех, да еще можно было выбирать. Одни захотели в Венгрию, другие — во Францию, третьи — в Австралию, четвертые — в Польшу. Я чистосердечно сказал, что без жены в такое долгое путешествие не поеду, поэтому отказываюсь.

Я не в силах описать реакцию собравшихся, как они были ошеломлены, как стали относиться ко мне. Я смутился. И добровольно вскарабкался на ближайшее дерево.

Деляга пришел к Трудяге.

— Я слышал, вы хотите выступить с новым номером?

— Да, собираюсь, — отвечает Трудяга и протягивает Деляге текст. — Хотите ознакомиться?

Тот читает, ухмыляется, прыскает.

— Ну дает, ну дает, ах-ха-ха! Как метко! Эта стойка на ушах просто феноменальна. А как смело!

Деляга хмурит брови, продолжает читать, еще дважды отставляет текст, чтобы вволю насмеяться, переводит взгляд на Трудягу, чтобы одобрительно кивнуть ему. Трудяга польщен и от радости смущается, потом протягивает руку, чтобы взять текст назад. Но Деляга сворачивает его в трубочку, дружески хлопает Трудягу по плечу и говорит:

— Номерок, по-моему, ничего. Особенно остроумны те места, где про стойку на ушах, кафедру и картофельную плантацию. Пойду покажу Верхотурову.

У Трудяги вытягивается лицо:

— Но ведь вашего утверждения вполне достаточно?

— Конечно, достаточно. — Деляга рубит воздух рукой, понижает голос и приятельским тоном поясняет: — Но если сам Верхотуров в курсе — дело в тысячу раз надежней. Ну, куда он денется, номер давно ждем — ему придется пропустить! Конечно, есть три сомнительных момента: эта стоечка на ушах, кафедра и картофельная плантация. Но я за вас постою.

И Деляга отправляется к Верхотурову.

— Пришел согласовать с вами: Трудяга и Симпатяга решили наконец выступить с новым номером.

— Замечательно, — Верхотуров потирает руки. — Наконец-то, давно пора.

— Только тут вот три таких момента, — вкрадчиво поясняет Деляга, — они вызывают смех.

— Вот и чудненько, это нам и нужно! — ободряет его Верхотуров. — Пусть приступают к репетициям.

— Будет сделано, — соглашается Деляга, — но, может, вы все-таки кинули бы взгляд на эти три момента? — И он подсовывает Верхотурову текст.

Верхотуров читает и покатывается со смеху.

— Метко, смешно и современно! — говорит он, возвращая текст.

— Эти три места вас действительно не смущают? — пританцовывает Деляга. — Ведь эти реплики могут не так понять. Подтекст!

— В этом-то и соль, — с жаром заявляет Верхотуров, — в этом соль!

— Значит, все в порядке, — кивает Деляга, переступает с ноги на ногу и извиняется. — Я, знаете ли, так, на всякий пожарный, чтобы разговоров потом не было. Чтобы не говорили: «Слишком современно». Чтобы нам из-за Трудяги и Симпатяги в будущем не пришлось…

Верхотуров пожимает плечами:

— Не знаю, делайте, как считаете нужным. Раз вы так думаете, то решайте сами. Я тоже не пророк.

— Понятно, спасибо на добром слове. — И Деляга уходит, торопливо перебирая ногами.

И снова Деляга у Трудяги.

— Должен вам сказать, что текст замечательный и в общем-то пойдет. Мне лично особенно нравятся эти три момента: стойка на ушах, кафедра и картофельная плантация. Желаю успеха. Только, ах да, чуть не забыл — к нашему общему сожалению, этот сделал три купюры.

— Какие купюры? — пугается Трудяга.

— Стойку на ушах, кафедру и картофельную плантацию, — Деляга грустно склоняет голову.

— Значит, не пропускает? — обескураженно спрашивает Трудяга.

— Говорит, ни в коем случае.

— Как же так?! — Трудяга в отчаянии.

— Вот и работай с таким, — сокрушается Деляга.

— Жуть…

— Ну и трус! — шипит Деляга. — Этого я и боялся.

— А я не предполагал…

— Вот и шути тут! Хотя без этих кусочков — пожалуйста, будьте любезны.