В эту ночь он так и не смог заснуть.

"Да, дорого я заплатил бы, что бы вновь на твердой земле оказаться!" Трое суток постоянных прыжков по скользким, чавкающим грязью кочкам, поросшим камышом и низким кривым ивняком, который отлично скрывал жижу гнилой топи, кого угодно утомят. За три дня пути он совсем выбился из сил, потерял один из своих ножей, два раза серьезно проваливался в трясину, и выбирался только благодаря своему многолетнему опыту и умению не паниковать, а сколько раз просто скользил и падал в грязь - сотни раз уже, наверное. Куртка, штаны, рюкзак, даже рубаха - все насквозь пропиталось этой жидкой жирной грязью, а смыть ее не было никакой возможности - воды у него осталось только для питья, да и ее приходилось экономить. Он кое-как пытался отмыться в редких окнах стоячей болотной воды, но, видя обилие кишащих в них разнообразных личинок неизвестных насекомых, быстро бросал это занятие, с трудом борясь с приступами внезапно нахлынувшей тошноты. К вечеру дневные трудности сменялись ночными, также не приносящими никакого облегчения. Дневная влажная и удушливая жара уступала место сырому ночному холоду, в котором тысячеголосый комариный писк сливался с трубным воем своих жутких псевдокомариных собратьев. И тогда он волей-неволей с ужасом думал о той мучительной смерти, которая бы его непременно ожидала, если бы вдруг спасительница - вибросеть, держащая этих разномастных вампиров на расстоянии, неожиданно разрядилась и вышла из строя. Правда, ни душегубов, ни кровососов, ни ярь-травы, хвала Всевышнему, на его пути пока не встретилось. Замечал он, правда, пару раз вдали темно-зеленые, лоснящиеся на солнце туши слизней, но они, из-за своей медлительности, сейчас были для него не опасны. Вот, например, если вдруг кто-нибудь, утомленный ночным переходом, вздремнет на рассвете, или, не дай бог, сознание отчего-нибудь потеряет... Видал он, ЧТО оставалось от лагеря охотников после их посещения этими тварями. Ножи, ботинки да колышки от палаток...вот и все. Он передернулся. Всевышний, ну почему на этой проклятой земле так мало полезных тварей и так много всякой дряни и нечисти? Быстрее бы на твердую землю, пусть там веревочники, пусть слоны.... По карте он уже должен уйти с болот. Карта врет, или, не дай Всевышний, он заплутал? Неясная тревога начала, понемногу, овладевать им.

На четвертый день своего пути странник проснулся неожиданно рано. Что его разбудило? Резкий, неожиданный звук или неясная, промелькнувшая во мраке тень? Он никогда по-настоящему не засыпал на болотах. Здоровый, несущий отдых сон был подменен сонной полудремой, настоящего отдыха не дававшей. Но до места у излучины реки, на карте указанной Сысоем большим красным крестом, пути не больше недели, а его закаленный бесчисленными тренировками организм мог выдержать и не такое. Он посмотрел на хронометр. Пять часов срединного времени. В принципе, можно собираться в путь. Он сделал не больше десятка шагов, как вдруг его нога соскользнула со скользкой кочки, наверное, в тысячу первый раз за эти дни, но вместо податливой и вязкой, как сметана, грязи, руки уперлись в неожиданно твердую землю, причем уперлись довольно чувствительно. И, несмотря на боль ушиба, он ликовал. Наконец, земля! Настоящая земля! Значит, карта, данная ему Сысоем, все же верна! Странник присел на серый ствол поваленного дерева, и с наслаждением вдохнул налетевший свежий степной ветерок. Куда приятнее, чем гнилой туман болота! Эх, знал бы он вчера, как близок к настоящей, твердой земле, ни за что не раскинул бы ночной лагерь на болоте! Но, что было, то прошло.

Начало светать, и туман понемногу рассеивался. Он наскоро перекусил сухарями и сушеным мясом, допил остаток воды. Надо будет искать ручей, и чем быстрее, тем лучше. Впрочем, как и позаботиться о нормальной пище. В степи должна быть какая-нибудь дичь. Наскоро утолив голод, странник взобрался на мертвый остов упавшего дерева, что бы оглядеть окрестности. На первый взгляд, сухая степь, кривые редкие деревья торчат, как уродливые тролли из сказок старой бабки Огяши. Какое-то яркое зеленое пятно в серо-желтой степи манит и радует глаз. Скорее всего, там есть ручей или родник. И никакой нечестии вроде пока не видно, что, вообще-то, странно. Может, затаились эти твари где? Ладно, что зря время терять, передохнул, пора дальше идти. Он надел рюкзак, поправил ремень с притороченными к нему резаками и ножами, вытер кое-как болотную грязь с рук и лица пучками сухой травы и, еще раз прикинув направление, быстрым шагом направился к поджидавшей его вдали изумрудной зелени.

Да, с дерева зелень у предполагаемого ручья казалась гораздо ближе. Но прошло около часа, пока долгожданная зеленая стена высоких растений, наконец, показалась на краю высушенного суховеями поля. Подходил он осторожно, огладываясь после каждого десятого шага. Никого! Даже самой маленькой дряни! Хотя бы черножук или куст пузырчатой плесени! Многолетний инстинкт протестовал против такой идиллии вблизи источника воды, который в таком сухом месте было равносилен источнику жизни. Но, странное дело, пока все было спокойно. Вот и зеленая стена странного кустарника, стоящая плотной, шевелящейся стеной. Что она скрывает? Он уже в который раз тщательно огляделся, примечая каждую мелочь: вывернутый корень мертвого дерева, вросший в землю камень, зеркалом блестевший на солнце солончак... Вроде бы все чисто. Он вытащил арбалет, и осторожно пошевелил мясистые стебли изумрудных кустов. Странные какие-то кусты. Пузырчатые, жирные листья, туго налитые зеленым соком. Не встречал еще он таких в своих странствиях, хотя, с другой стороны, чего на свете не бывает? Он прислушался. Да, точно, где-то журчит вода! Значит, ручей действительно недалеко. А без воды ему здесь не выжить. Странник перевел дыхание, решаясь. Затем, осторожно достав самый большой из ножей, срезал несколько ближайших стволов и шагнул в образовавшийся среди плотной шуршащей стены проход. Удар был молниеносным. Он не успел даже понять, что произошло. Резкая внезапная боль, как будто кто-то сильно ударил по голове чем-то тяжелым и мягким, зелено-черные полосы напоследок мелькнули перед глазами, и вот он провалился в бездну, уже ничего не чувствуя.

В то утро капитан, как всегда, встал рано. Привычка, приобретенная еще в молодости, и от этого лишенная всякого смысла, впрочем, как и большинство людских привычек, гнала прочь из теплой постели. Он машинально сделал зарядку, ополоснул лицо ледяной водой и, ожидая, пока закипит на плитке кофе, стал смотреть в окно, уперевшись лбом в холодное стекло. Снег. Снег кругом. Да, видимо, зима решила огрызнуться напоследок. Февральским ветерком и холодком. Капитан любил зиму. В его детстве, таком далеком, что оно уже казалось сном, зимой всегда был снег. Он засыпал дворы, единственную сельскую дорогу к автостанции, огромными сугробами лежал на ветхих сараях, на стогах сена и крышах низеньких домов. И речка тоже замерзала, радушно подставляя свою свинцовую спину конькам и санкам детворы. А в этом городе ему всегда не хватало настоящей зимы. Зато лето, как тогда казалось ему, курсанту школы милиции, среди раскаленного асфальта и многоэтажных домов тут было даже слишком жарким. Сколько десятков лет прошло с тех пор? А с тех пор, как вдруг рухнул привычный мир, понятная и налаженная жизнь, идеалы, к которым стремился, герои, которым хотел подражать? Когда черное стало белым, а белое - нет, даже не черным, а так, серо-грязным каким-то, никчемным и постыдным. В новом мире вор, бандит, барыга стали хозяевами жизни и сидели в кожаных креслах дорогих лимузинов, а вовсе не на тюремных нарах, где им было самое место. Капитан вздохнул. Да, уже наверное, лет десять прошло, если не больше. И ему в этом клоунском мире роли не было предусмотрено. А вот хрен всем им! Он профессионал, и кое-что, черт побери, еще умеет! Капитан выключил газ и налил кофе в чашку. Тогда, десять лет назад, когда зарплату в отделе не платили месяцами, а его коллеги пачками бросали на стол начальству заявления об уходе, он и начал заниматься подработкой. Брался за заказы, исполнял их быстро и четко. В этом неправильном, перевернутом, вывернутом наружу своей уродливой изнанкой мире, он не стал ни сторожем аптеки, забитой фальшивой отравой, ни охранником ларька с контрабандными сигаретами и паленым спиртным. Капитан работал на негодяев, которых ненавидел, и ликвидировал таких же негодяев, к которым не испытывал ни малейшего сочувствия. Мерзкие гады жрали таких же мерзких гадов. Он просто помогал им жрать друг друга. Причем за очень неплохие деньги. Он оставался капитаном милиции, больше не стремясь ни к должностям, ни к званиям, не участвуя в церемониях предначальственного пригибания и унизительных гонках по служебной лестнице. Среди сослуживцев капитан прослыл туповатым служакой-сухарем, а сам только смеялся про себя их наивности. Вел капитан свои дела чрезвычайно осторожно, с маниакальной подозрительностью уничтожая все следы, которые могли остаться после исполнения заказа, не оставляя коллегам из отдела по расследованию тяжких и особо тяжких преступлений ни малейшего шанса, ни единой зацепки. Заказчики тоже никогда его не видели, они общались с посредником, с человеком, проверенным годами совместного дела, а тот, в свою очередь, шифром скидывал капитану заказ и переводил ему деньги на карточку, оформленную в соседнем банке.