В этот очередной хмурый понедельник, он, как огромная кукла, машинально переступая ватными ногами, пробирался к знакомому серому зданию, сегодня еще более унылому и зловещему, чем обычно. Странно, но сегодня впервые за десять лет работы он был в центре внимания окружающих. Сослуживцы, обычно смотрящие сквозь него, сейчас бросали в его сторону сочувственные взгляды. Неопрятные и вечно замотанные тетки из бухгалтерии кудахтали хором: "Витюша, пойми, это она не со зла, сейчас сам знаешь, какие времена, кризис-то как всех подкосил, сокращение же грядет в банке, оно всех касается и еще коснется, ну помнишь, Аркадича на пенсию проводили, да и теть Пашу тоже, а ты молодой, найдешь себе работу еще лучше, чем эта". И он кивал, поддакивал, по обыкновению со всем и всеми соглашаясь. Хотя и сам понимал абсурдность и бессмысленность того, что ими говорилось. "Аркадич". Ему 82 года было. Ветеран и старый советский бухгалтер, он уже и не видел ничего. Постоянно засыпал на рабочем месте. Компьютера как черта боялся. Как и 79-летная "теть Паша" из посредконтроля. А ему только 33. Или уже 33? Но лучше с головой закутаться в эти бредовые, но такие уютные объяснения, чем просто упереться лбом в нечем и некем необъясненный, и от этого такой болезненный, вопрос: "Почему именно я?". Ситуацию прояснил дядя Миша, бывший работник Райкома, а теперь завхоз и по совместительству любитель крепкого словца и крепленых напитков, но, в сущности, человек не злой. В перерыве, стоя на крыльце банка и смоля дежурную "беломорину", он откровенничал: "Да ни причем тут этот кризис долбанный. Бабий треп. У Ларисы бабок немерено, банк крепко пока стоит. Ты Петруху знаешь? Ну, сынка директора?" Он его знал. Обычный парень, лет на пять моложе, чем он сам, когда бывал в банке, особо своим положением "приближенного к телу императора" не кичился. Курятник бухгалтерских теток считал его финансовым гением, о чем и нашептывали директору при каждом удобном случае. Как же! Собственный салон по продаже корейских машин! Огромный оборот! Миллионные прибыли! Директор сына любила, и ее обычно суровое лицо при упоминании о нем всегда озарялось слабым подобием улыбки. "Ну вот, слышал я, что-то там он напортачил, с тачками своими. Про.рал, по-русски говоря, бизнес свой. Тоже мне, гений финансов! Долгов до фига, салон уже заложил, машины все за долги у него отобрали. Лариса намедни по телефону с ним ругалась, сам слышал. Ну, поругала-поругала, а что делать? Как ни крути, единственный сын, у него семья, вон, внук уже, Никитка, бегает. Короче, помнишь, нас всех вдруг премии в квартал лишили? Ну, типа за неэффективную работу с клиентами? Так, блин, это потому все, что наш банк Петрухины грехи погашал. А теперь его на работу устроить надо. К жене поближе, да под присмотр мамкин, чтобы не бузил больше. Соображаешь, Витюха, на чью должность он идет? А что ты сделаешь, хозяйке своего сынка на хлебное место пристроить нужно. Знаешь, под твою должность уже и оклад побольше нарисовали, и мебель новую на неделе привезут, я вчера заказал. Хоть напоследок за нормальным столом поработаешь, да бабки нормальные при расчете получишь. Одним словом, расслабься и получай удовольствие, раз уж тебя по полной программе имеют".
"Ох, хвала Единому, мне это удалось, я опять вернулся, да еще и сходил не зря, не с пустыми руками, небось, домой-то иду! А Слизень, дурак, скулил, нечистый ему в бок, что дело, мол, гиблое, идти далеко, слоны и выродки только зря погубят. Ан, нет, рановато хоронил, а теперь-то, теперь, небось, от зависти лопнет". Рюкзак за спиной, конечно, тяжеловат, но это была приятная тяжесть. Еще бы, корень желтой травы, это, конечно, просто какое-то чудо! Без него не обходится ни одна пирушка, без него ни один, даже самый опытный лекарь не возьмется врачевать. Жирная грязь сочно зачавкала под его сапогами, и он поспешно шагнул вбок, туда, где земля была потверже. Эта грязь была предвестником гнилой топи, а попадать в такою гадость ему было совсем ни к чему. Огромный шар огненно-красного солнца, казалось, занимал пол-неба, отражаясь в мелких лужицах багровыми бликами. И этот шар явно норовил поскорее скатиться за горизонт, а значит, пора зажигать фонарь. Он снял с головы каску и резким движением потряс. И спустя некоторое время, шишак, венчающий каску, нехотя начал наливаться беловатым светом, разгораясь с каждой минутой. Он в сотый раз поправил на плече свой не очень тяжелый, но такой неудобный мешок, и ускорил шаг. Темнело, а идти ему до базы еще с пяток километров. Ничего страшного, в принципе. Много проще, чем продираться сквозь псевдозаросли пиявиц в коллекторе, или в сырой канаве пережидать полчища черножуков. Не говоря уже о прогулках по слоновому полю. Ничего страшного. Но выдрессированный десятилетиями инстинкт не давал возможности хоть на чуть-чуть расслабиться. Неясная тревога беспокойным червячком шевелилась где-то в подсознании, хотя кругом было все спокойно. Или не все? Краем глаза но увидел какую-то неясную тень и круто развернувшись, рывком выхватил резак. Колыхающееся, как обычно, море коричневых камышей, ничего угрожающего вроде не заметно. Или все же он что-то заметил? Кажется, справа камыши качаются чуть сильней. "Э, нет, чего ждать, тут надо действовать быстро". Холодный слепящий свет яркой вспышкой осветил красноватые сумерки болот, взметая в огненном вихре горящий камыш и вмиг закипевшую затхлую воду. Ужасный вой разорвал предсумрачную тишину. И самое плохое было то, что такие же жуткие вопли эхом раздались и слева, и справа, и даже сзади него. "Нечистый дух, неужели?" - ужас комом льда перехватил дыхание - "неужели это душегубы? Как я мог их не заметить? Как мог допустить, что они меня окружили?". Но ни на размышления ни на брань уже просто не было времени. Пять мерзких, темно-бордовых в закатных лучах солнца, фигур, резко взмыли в воздух почти одновременно. Взмыли и замерли, неподвижно застыв в десяти метрах от земли, раскинув в стороны уродливое подобие рук. Как они это делают, нарушая все существующие законы природы и шутя играя земным притяжением, не знал никто. Да и узнать, честно говоря, никто никогда и не пытался.
Он резанул лучом почти не глядя, наугад и, очертя голову, кинулся вперед. "Главное, не упасть в воду, не влезть в топь" - пульс острыми, злыми молоточками стучал в висках -"до базы далеко, не успею. Может, к Сысою двинуть? Он тоже вроде бы человек, не очень понятный, отшельник, но все лучше, чем этот ужас! Кажется, тот где-то здесь обитает". Он попытался достать навигатор, но громоздкий прибор намертво застрял в кармане штанов, зацепившись за шов, а нога, соскользнув с кочки, по колено погрузилась в топкую болотную хлябь. "Единый, помоги" - он рванулся, понимая, что на этот раз влип крепко. Никакого результата. Нога зажата, как в тисках. И тут на полянку, с которой он и упал, прямо перед ним, выскочили его преследователи. Пять мерзких черно-бордовых фигур, их огромные псевдоруки заканчивались острыми, как ножи, когтями. Твари, понимая, что человек в их полной власти, уже не торопились, медленно окружая свою жертву со всех сторон. "Неужели все? Нет уж"- он еще крепче, до боли в онемевших пальцах, сжал рукоятку резака - "я еще вам, гадам, прощальную песню спою". С трудом сдерживая дыхание, он ждал, кто из душегубов кинется на него первым, понимая, что заряда резака на всех не хватит. Вот, стоящее правее и самое крупное из страшилищ, испустив жуткий вопль, вытянуло в его сторону увенчанный острым когтем черный палец, и вдруг рухнуло в грязь, пронзенное десятком огромных, внезапно невесть откуда появившихся, иссиня-черных стрел. От неожиданности он выстрелил длинной очередью из резака в тушу душегуба, находившегося прямо перед ним, и тот, дико воя, исчез в огненной вспышке. Резак еще раз дернулся в руке и замер, хотя он по-прежнему жал на кнопку. "Все, разрядился. Конец". Но огонь уже и не был нужен. Три сумрачные фигуры оставшихся в живых душегубов, только что стоящих перед ним, с непостижимой скоростью и абсолютно бесшумно скрылись во мраке. "Жив, неужели жив?"- он пытался ухватиться руками за жухлую траву и вытащить, наконец, злополучную ногу из трясины.
