Понемногу становилось понятно, что в маминых книгах со всеми их схемами, чужими словами и подробными комментариями не было всего нужного. А мне хотелось знать, каково это — ощущать снег на ладони до того, когда он растает, или как выглядит лед в зимний день, когда слепит низкое солнце, рисуя четкие тени, но это приходилось искать в других томах. Высокая полка со всем ее содержимым разочаровала, обещая многое, она не раскрывала самого главного. Да и что за радость, знать в подробностях структуру кристалла льда, если нет никакой возможности ощутить его холод или увидеть, как он сверкает?

Сейчас разговор родителей слышался отчетливо. Мама говорила так, когда взывают к разуму, отец отвечал коротко. Я поднялась, чтобы закрыть дверь: под ногами заскрипели половицы, из окна прохладный воздух донес сосновый аромат. Огромный овод бился о сетку окна.

Из другого конца дома послышался сигнал о пришедшем сообщении. Я поднялась и пошла в прихожую, где на стене мигал красный огонек транслятора и надпись на экране: «Кому: Нориа». Сняла прибор с подставки и положила пальцы на экран для входа в систему. Появилась фамилия Саньи — Валама. Вообще, это было несколько неожиданно, ведь Санья редко пользовалась транслятором. У их семьи был один общий аккаунт, и устройство они купили подержанным, так что оно чаще было сломано, чем в порядке, несмотря на все усилия Саньи или благодаря им. Выбрала «прочитать» и подождала, пока не высветится сообщение, написанное прыгающими буквами (как обычно!). Она написала: «Приходи завтра и возьми с собой все свои TDK! ЭВРИКА!»

«Эврика»… Это было одним из ее самых главных слов. Обычно оно означало, что какую-нибудь найденную на свалке вещь она пускала в дело. Подозреваю, что это не всегда могло совпадать с тем, для чего эта вещь предназначалась, но, признаться, мне всякий раз было любопытно: что же такое Санья выдумает. Написала ей, что увидимся завтра утром.

Я стояла совсем рядом с приоткрытой дверью на кухню. В воздухе пахло рагу из морской капусты, и я уже повернулась, чтобы пойти в комнату, как услышала слова мамы:

— …почему бы тебе не рассказать ей обо всем, пока не слишком поздно?

Отец пробурчал что-то невнятное.

— Он мог бы позаботиться, чтобы нас оставили в покое, — продолжила она, — ведь если армия узнает… — Тут она понизила голос, и конца ее фразы я так и не расслышала.

Отец молча начал ходить по кухне взад и вперед, а когда он ответил, его голос прозвучал решительно:

— Я доверяю Болину ровно настолько, насколько можно доверять военному.

Это не было неожиданностью. Отец не сомневался, что большая часть армейских офицеров тащили все, что плохо лежит, и, на мой взгляд, в этом он не слишком ошибался, но ответ мамы удивил меня:

— Когда-то ты доверял ему куда больше.

Помолчав, он сказал:

— Давно это было.

Я не успела понять, что это значит, как мама что-то тихо произнесла, и я услышала свое имя.

— Но ведь я думаю о ней, — сказал отец. — Ты хочешь, чтобы она стала одним из чайных мастеров города? Они все — продавшиеся за грош армейские содержанки. А еще многие считают, что женщина не может быть мастером. Ее место — тут.

— Она могла бы получить другую профессию, — сказала мама.

А что же я, может, спросите у меня, чего я хочу?

— Неужели ты предлагаешь мне теперь нарушить семейную традицию? — возмущенно сказал отец.

Я не разобрала, что именно ответила мама, но ее голос стал тверже.

— Ведь речь идет не о дочери и даже не о сокровенном источнике, я говорю о твоем исследовании: тебе нужно добиться финансирования, — продолжил отец.

Мне стало интересно, я подошла поближе к двери. Мама была спокойна:

— Я не на их стороне, но хочу, чтобы они поверили, что это так. Ведь после катастрофы никто толком не занимался изучением водных ресурсов Утраченных земель. И если проект будет успешным… — Она понизила голос. Ее слова вновь размылись, мне удалось разобрать лишь конец последней фразы: —…это менее ценным, чем твои стародавние убеждения и бессмысленные традиции.

Тут я испугалась, что родители услышат мое громкое дыхание.

— Возможно, тебе все это кажется бессмыслицей, конечно, ты же не мастер чайной церемонии, — отчеканил отец. — Есть непостижимые и недостижимые вещи — такие, как вода, а она, ты хорошо это знаешь, не принадлежит никому. И даже военные не имеют на нее никакого права. Так что мы просто обязаны сохранить тайну.

Тишина протянулась сквозь сгустившийся мрак, легла между ними и мной, стоявшей по другую сторону двери. И когда мама заговорила вновь, ее голос звучал все также кристально чисто:

— Если вода никому не принадлежит, какое ты имеешь право делать сокровенный источник своей собственностью? Ведь многие семьи строят нелегальные водопроводы, только чтобы выжить. Чем же ты отличаешься от офицеров Нового Киана, если поступаешь так же, как они?

Он не ответил. Я услышала мамины шаги и бросилась обратно к транслятору. Она вышла из кухни, увидела меня и остановилась.

— Я просто хотела прочитать сообщение и новости, — сказала я и, не оборачиваясь, ушла в комнату. Солнце по-прежнему висело на дымчатом небе в окружении лохмотьев света. Только я забралась в постель, как в коридоре скрипнули половицы и в дверь постучали. На пороге, вопросительно глядя на меня, стояла мама: я кивнула, и она вошла.

— Нориа, тебе не стоит притворяться, будто ты ничего не слышала, — сказала она, вздохнув устало. — Наверное, нам давно стоило поговорить с тобой об этом. Знаешь, о чем мы говорили, ведь так? — Она вытащила табурет из-под стола и села.

— Вы говорили о сокровенном источнике, — ответила я.

Мама кивнула:

— Времена становятся все тяжелее, но что бы ни случилось, каких бы решений мы с отцом ни принимали, ты должна запомнить раз и навсегда: все делается тебе во благо.

Я не смотрела на нее, делая вид, что ищу в книге место, на котором остановилась. Страницы казались ужасно тяжелыми, они не хотели переворачиваться у меня в руках.

— А что, если нам перебраться в город? Как тебе, скажем, Новый Петербург, или Мос-Куа, или Синджинь?

Я подумала о двух городах, где мне приходилось бывать, — Куолоярви на востоке и Куусамо на юге. Какое это было удовольствие ходить по запруженным людьми улицам посреди огромных зданий с крышами из солнечных панелей, где верхние этажи были полностью переустроены под гигантские фонари с прозрачными стенами и теплицами внутри. Я пребывала в полном очаровании от множества ларьков на узких улочках, в них продавались всякая чудная еда и напитки — их терпкий и порой неприятный запах можно было уловить за много кварталов. С мамой мы зашли в датский квартал Куусамо и купили домой в качестве гостинцев кучу разноцветных пакетиков со сладостями. А еще отец повел нас в дорогой ресторан — я как раз окончила школу, — где подавали природную воду из разных уголков мира.

Конечно, такое хотелось увидеть заново, но потом мне вспомнились все эти высокие стены, пункты контроля, отделявшие улицы, всегдашних военных и комендантский час. Вспомнились и усталость, охватившая меня уже через два дня, и желание вырваться из толпы, и тоска по просторам, тишине и одиночеству. Конечно, побывать в городе было бы здорово, но жить там — никогда!

— Не знаю, — ответила я.

Мама пристально посмотрела на меня:

— А что, если ты не будешь чайным мастером? Пошла бы учить языки или математику или стала бы моим ассистентом.

Признаться, вопрос меня несколько озадачил, и я ответила:

— Чайная церемония мне знакома до мелочей, я училась этому всю свою жизнь. А чем еще я могу заниматься?

Мама долго молчала, но было видно, что она взволнованна — она хуже отца умела скрывать свои чувства. Наконец я нарушила тишину:

— Знаешь, в деревне есть один дом, помеченный знаком аквапреступления.

— А, синий круг? И что с того? — Она вздрогнула, как вздрагивают от страха.

— Что стало с жителями? — спросила я.