Эта чайная церемония была далеко не первой, которую я проводила после смерти отца. Я научилась искать утешение в его образе: воспоминания о нем оказались настолько тесно связаны с чайным домиком, что казалось, будто он все еще рядом, что следит за моими движениями, готовый помочь мягкими наставлениями. Однако в этот раз образ отца казался мне строгим и суровым, словно он знал обо всем. Я послушно отвечала на вопросы заместителя бургомистра о картинках на стене, предлагала приготовленные по всем правилам сладости и заварила крепкий чай — все, как он и хотел. Но мне никак не удавалось обрести спокойствие, которого требовала сосредоточенность во время церемонии.

Тяжко нести бремя нарушенного обета. Тяжко пытаться умилостивить мертвых, но еще сложнее не делать этого.

После церемонии наступило опустошение. Поздно вечером я закрыла двери чайного домика и вернулась по темной дорожке домой. От усталости тело казалось тяжелым и хрупким, как стекло. В слабом ночном свете раннего лета я рухнула на кровать и провалилась в сон.

В дверь постучали.

— Нориа! — позвала меня Санья. — Есть тут кто-нибудь?

— Подожди! — крикнула я в ответ и поднялась с кровати. Солнце стояло высоко. Я надела сандалии и, пошатываясь, пошла открывать дверь. На крыльце стояла Санья, в руках — четыре связанные между собой бутылки.

— Я уже послала тебе сообщение. Потом подумала, вдруг ты просто забыла ответить, в общем, пришла, как и договаривались.

Ах да, я же совсем забыла, что она должна прийти. Посмотрела на транслятор — индикатор мигает. Откинула с лица волосы и сказала:

— Я совсем ничего не слышала. А который час?

— Все в порядке, еще нет и девяти. Наверное, я пришла раньше времени, — ответила Санья.

Я распахнула дверь и пропустила ее в комнату со всеми бутылками. Только сейчас я заметила, что она принесла еще большой плотный конверт.

— По дороге к тебе встретила почтальона. Он как узнал, что я направляюсь сюда, попросил передать тебе вот это, чтобы не делать специально крюк.

Взяв конверт, я сразу его распечатала, так как знала, что он от мамы. Внутри лежал транслятор — немного подержанный, хотя в хорошем состоянии, и никакого письма.

— Странно, — задумчиво сказала я.

Похоже, Санья подумала то же самое.

— Ты уверена, что это для меня?

— Так сказал почтальон.

Я попробовала включить транслятор, но экран не загорался.

— Скорей всего, он просто разрядился, — предположила Санья.

У меня вдруг засосало под ложечкой, я ведь не ела со вчерашнего утра.

— Хочешь чаю? — спросила я.

Санья кивнула и пошла за мной на кухню. Я положила транслятор на подоконник на солнце — так он зарядится быстрее. Вскоре вскипела вода, мы разлили чай, и я приложила ладонь к экрану. Тот мигнул. Санья оказалась права: транслятор включился и считал мои отпечатки. В этом не было ничего особенного, все такие устройства позволяли открывать личный профиль пользователя или семьи на основании отпечатков пальцев, и в принципе любой гражданин, числящийся в государственном реестре населения, имел возможность входить в систему в любом месте, с любого прибора. Однако… На экране высветилось не мое имя. Транслятор сообщил: «Айно Ванамо». Год рождения был такой же, но число другое. Местом рождения был указан Синджинь.

— Что там? — спросила Санья и встала из-за стола, чтобы рассмотреть получше. Когда она увидела надпись на экране, то изменилась в лице.

— Давай ты попробуешь? — предложила я.

Санья приложила ладонь к экрану, и на нем высветилось: «Санья Валама». Тогда я опять положила ладонь, и вновь появились данные Айно Ванамо.

— Гениально! — выдохнула Санья. — Это же поддельный транслятор!

Да-да, я очень хорошо знала такое выражение ее лица: она, наверное, уже соображает, как был взломан этот транслятор и, главное, получится ли у нее так же.

— Он синхронизирует чужие личные данные с твоими отпечатками пальцев. А так, в руках кого угодно другого это совершенно обычный транслятор.

В углу начал мигать красный индикатор. Я щелкнула по нему пальцем.

«Если ты получишь это, важно, чтобы ты сделала так, как я тебя прошу. Ты не можешь оставаться там, где ты сейчас находишься, — это небезопасно. Свяжись с Болином, он поможет тебе взять билет на поезд. А когда будешь знать о своем приезде, пошли мне весточку с этого транслятора и не пользуйся другим. Оставь его дома, как уедешь. Надеюсь, что увидимся очень скоро».

И никакой подписи. Почерк был мамин.

— Поедешь? — спросила после некоторой паузы Санья.

— Не знаю, — ответила я. Только сейчас стало понятно, почему она просила меня прислать какую-нибудь вещь — ей нужны были отпечатки моих пальцев, чтобы подделать личный номер. Сказать об этом напрямую она не могла, опасаясь, что вся переписка контролируется военными, и, скорее всего, ей пришлось кого-то подкупить, чтобы транслятор обязательно дошел до меня. Судя по всему, обратная почта шла несколько недель.

Наверное, мне следует обрадоваться маминому предложению, ведь она просит меня приехать, это значит, что Синджинь относительно безопасное место, несмотря на войну. Да и жизнь будет куда проще без постоянного страха за источник: не нужно следить за уровнем воды, не нужно видеть, как лица жителей деревни становятся с каждым днем все бледнее, и ждать со страхом, на чьих воротах завтра может появиться синий круг. Мне не придется носить воду из тундры, возить ее Санье, убираться в доме, ухаживать за садом и печь сладости к чаю. Все это, ну или отчасти, мы могли бы делать вместе с мамой, как делали раньше, до ее отъезда и до смерти отца. Ах, опять эта усталость, что еще вчера сковала меня, — захотелось прямо тут лечь на пол и не шевелиться. Захотелось, чтобы кто-нибудь другой взял на себя ответственность за меня и мою жизнь, за все, что мне приходится нести на своих плечах. И вот Синджинь встает передо мной вдали, окруженный призрачным мерцанием, манящим и радостным.

Однако все, от чего я хотела убежать, призывало меня остаться. Кто позаботится об источнике? Где Санья будет набирать воду для семьи? Ведь ее схватят и казнят, если я оставлю источник на нее и военные каким-нибудь образом прознают про него, а я буду в это время далеко — на другом конце континента! Нет, я не могу позволить ей оказаться в такой беде.

Вдруг я поняла, что иду, как по тропинке, к той самой единственной возможности: вода на Утраченных землях. Да, я могу послушаться маму и поехать в Синджинь или послушаться отца и остаться здесь, стать навсегда хранителем сокровенного источника. Или же я могу поступить по своей воле и выбрать свой путь, не продиктованный ни одним из родителей.

Сначала все эти возможности казались мне одинаковыми, но потом одна из них начала брать верх над другими, склоняя меня в свою сторону.

Мы пили чай на кухне, ели хлеб из амаранта, макая его в подсолнечное масло, я видела, как Санья пыталась сдерживаться и не слишком налегать на еду.

— Мне всегда было жутко интересно, можно ли сломать систему идентификации личности, — вдруг выпалила она. — Теоретически есть одна идея, думаю, что я смогу.

Конечно, я знала, что Санья с удовольствием забрала бы поддельный транслятор с собой в мастерскую и досконально изучила бы его, но она не хотела просить об этом напрямую, а я, в свою очередь, не хотела ей предлагать такого. Мне нужен новый личный номер, если я решу поехать в Синджинь, и поэтому я опасалась, что она случайно может удалить фальшивые данные.

Чай закончился, и Санья наполнила из крана свои бутылки. На следующей неделе надо перекрыть второй водопровод. Загрузили воду. Мы оборудовали тележку солнцевела большим сундуком из камыша с двойным дном: сначала укладывались бутылки, а потом устанавливалось второе дно, на него мы складывали старые бутылки — якобы для починки — и тряпье, из которого мама Кира с удивительным искусством шила мне на заказ всякие вещицы, нужные в чайном домике. Если акваинспекторы ее случайно остановят, как это порой случалось, они не найдут в сундуке ничего, кроме обычного хлама.