Я молотил эту тушу со всей возможной силой и яростью. А ему хоть бы хны. Разве что щекотно было.

Но природа взяла своё. Спустя полчаса борьбы медведь сдох. Я, кажется, сломал ему шею, когда озверел (или отупел) настолько, что полез обниматься.

Что зверь уже не сопротивляется и даже не шевелится, и что я бью, со всей дури, кулаками по остывающему трупу, до меня дошло минут через десять.

Я будто пьяный водил глазами. И, пошатываясь, встал на ноги. Бешенство ушло. Была опустошённость и адреналиновая передозировка.

Я медленно пошёл в сторону озера. Всё тело трясло крупной и мелкой дрожью, как девчонку в оргазме. Возможно, это и был оргазм. Только другой. Боевой оргазм. Если так вообще можно выразиться.

Я медленно проковылял мимо бледной, как смерть, Ритки к озеру. И стал отмываться от собственной крови, покрывавшей меня от пяток до макушки. Кошмарное должно быть зрелище.

Смывая кровь, медленно приходил в себя. И мог уже немножко анализировать свои чувства.

Наверное, именно в тот момент, я безОбразно, бессловесно, на одном глубинном восприятии поклялся не повторять такого. Не убивать больше. Это было слишком сладко. Ярость и сила были слишком приятны. Кровь слишком пьянила. В тот момент я отчётливо понимал кем, а точнее чем, могу стать, скользя по этой дорожке. Чудовищем из ночных кошмаров. Ненасытной кровавой смертью. Страшной и неостановимой. Бессмертный кровавый маньяк, убивающий ради кровавого оргазма. Это слишком для этого мира. Это слишком для всех миров. И я не хочу в него превратиться.

Позднее, я выяснил про себя ещё одно маленькое свойство. Моё тело, как таковое не константно, как это могло бы казаться. Нет. Оно эволюционирует. Эволюция идёт вслед за сознанием. В основном. Но есть и автоматические процессы. В частности мозг. Каждый раз, восстанавливаясь после испытанной боли, он становится лучше. Не хочу объяснять тонкости и механизмы. Просто лучше и совершеннее. И чем сильнее боль и серьёзнее повреждения тела, тем сильнее меняется мозг. Выражаясь понятными образами, связи между нервными клетками крепнут. Скорость прохождения сигналов возрастает, а интенсивность их увеличивается. Да и самих клеток становится немного больше. Но в том же объёме, что и прежде. Структура становится плотнее.

То есть константна форма. Тогда как содержание подвержено изменениям. И это касается всего тела. Всех его тканей.

Иными словами, если я надолго останусь в воде, жабры у меня не вырастут и кожа чешуёй не покроется. Но плавать стану лучше.

После случая с медведем, я никогда больше не впадал в ярость. Злился, но всегда контролировал себя. Всегда.

* * *

И снова я поставил три звёздочки. Стало быть, как уже было написано ранее, мне не хочется продолжать.

А теперь представьте состояние Риты. Если я, отполоскавшись в озере, в себя худо-бедно пришёл, то ей даже это пока ещё не грозило.

Распахнутые на всю ширину глаза. Синюшная с зеленцой бледность. Неприятные симптомы, особенно когда прошло уже минут пять после окончания концерта, а картинка не меняется.

Я вылез из озера, чуть встряхнулся, наскоро вытерся футболкой и оделся. Естественно меня ещё слегка потряхивало. Но уже не столь яростно как вначале.

-- Рит. Рит, ну ты чего? - осторожно спросил я, подходя к ней. Она чуть попятилась. Споткнулась о валежину, валявшуюся под ногами, и начала падать. Я бросился вперёд и еле успел подхватить её.

Её всю трясло, будто под током. Что было вовсе не удивительно после пережитого. У меня-то возбуждение и стресс уже кое-как вышли. А у неё только набирали обороты. Поэтому я просто крепко её к себе прижал и не отпускал, шепча что-то успокаивающее её на ушко.

Видимо, метод я выбрал правильный, поскольку минут через пять её уже почти не трясло. Только иногда ещё плечи тихонько вздрагивали, и слышался жалобный всхлип.

Наверное, пора было отпускать её. Но мне не хотелось. Она была тёплая, а я после купания в ледяной воде, малость, замёрз. Да ещё не стоит забывать, что я вообще-то парень, а она девушка. И девушка со всем, что и полагается (т.е. минимум второй размер на ощупь). А с ориентацией у меня всё в полном порядке.

То, что ситуация перерастает во что-то другое, она тоже почувствовала. Сперва, замерла, а потом начала эдак аккуратненько высвобождаться. Но куда там! Я в таких объятьях только что медведя задушил. И руки ещё не успели вспомнить, что они вообще-то слабые и нежные человеческие руки. А не жуткие стальные захваты монстра.

Поняв бесплодность своих попыток, она перестала дёргаться.

-- Может, ты меня уже отпустишь? - спросила она. - Я уже в порядке!

-- Не а! - с удовольствием отозвался я. - Ты тёплая! А я замёрз.

-- Я-то может и тёплая, а ты мокрый! Отпусти! - возмутилась она.

-- Не мокрый, а слегка влажный! - поправил я её, впрочем, не погрешив против истины.

-- Пофиг! Пусти, говорю!

-- Не а! Ты тёплая! А я замёрз, - по новому кругу начал я и поперхнулся словами. Эта зараза, врезала мне коленом по самому уязвимому месту мужчин.

Я охнул и, отпустив её, упал на траву, согнутой буквой 'зю'. Не сказать, что было больнее, чем десять минут назад, когда меня в куски рвал ныне мёртвый медведь. Но было больно. Плюс к тому, не хотелось, чтобы Рита меня начала бояться. Поэтому я не столько от настоящей боли страдал, сколько играл на публику. Не хочешь, чтобы тебя боялись - будь смешным и беспомощным. Вот я и был.

-- А я предупреждала! - победно вскинув голову, сказала она.

-- Ну, ты зверь, Ритка! - простонал я с земли.

-- Сам напросился! Извращенец!

-- Почему я ещё и извращенец-то? - возмутился я. - У меня были, самые что ни на есть, честные намеренья! Честные и гетеросексуальные!

-- Вот теперь и лечи свои 'намеренья'! - язвительно отозвалась она. - Поприседай, говорят, помогает, -- уже с некоторой долей сочувствия к моим страданиям, сказала она.

Боль, естественно, давным давно прошла. Свойство у меня такое - боль, как и сами раны, долго не задерживается. Но побыть в позе незаслуженно пострадавшего бывает удивительно приятно.

Я честно приседал, охая и постанывая. Заваливался на левый бок и выкатывал глаза. В душе я сам над собой ухахатывался. Но видимо со стороны это выглядело не так уж и смешно. Потому как Ритка настолько разжалобилась, что даже добровольно предложила собственное плечо раненому бойцу.

Так мы и ковыляли вместе с ней вдоль берега. Пока не наткнулись на тропку. После чего ковыляли уже по тропе. Где-то на втором километре, я таки поимел совесть (или, что точнее, совесть поимела меня). И я слез с плеча Риты и потопал уже самостоятельно.

Тут хочу заметить, что пешие походы по лесу не являлись для меня чем-то необычным. Родители (а так же бабушка с дедом) брали меня с собой чуть ли не с годовалого возраста. Естественно, что тогда я ходить не мог. Но вот позднее мы ходили уже все вместе. А с седьмого, где-то, класса, пешая прогулка менее двадцати, двадцати пяти километров - являла собой для нас с отцом нечто неправильное и незавершённое. Обычно же мы с ним наворачивали около тридцатника, после чего слегка утомлённые и довольные ехали домой на автобусе.

Конечно же наши пригородные леса - это даже и не совсем леса, а больше парки. Но всё же. Были там участки и очень похожие на те, какие мы проходили теперь с Ритой.

А вот ей, похоже, такие приключения были вновинку.

-- Рит, а Рит, -- осторожно начал я. - А что мы местным скажем?

-- А что мы можем сказать?

-- Что заблудились, естественно.

-- Стало быть, так и скажем, -- пожала плечами она.

-- А как мы назовёмся? - осторожно продолжил я.

-- А как мы можем назваться?

-- В принципе, как угодно, -- предположил я. Она задумалась.

-- Нет. Как угодно, пожалуй, не пойдёт, -- наконец выдала она результат своих размышлений. - Я много разного фэнтези читала. Там главный герой вечно как-то непонятно своё настоящее имя коверкает. Не хочу так. Буду зваться Ритой!