— Килда, — спросил мальчик, — а где мы теперь будем жить? В нашем доме ведь больше нет мебели. Ничего нет…

Вейджил улыбнулся ему.

— Ну, об этом не волнуйся, сынок. У нас есть дом для всех вас. У меня внук примерно твоего возраста, и в убежище есть еще двое вроде него, и девочки тоже есть, — добавил он для Бартаре. — Наши семьи ведут хозяйство вместе, и не так уж нам плохо. Нас пятьдесят человек, у нас ресурсы целого города, плюс еще около сотни ломящихся от избытка складов с одеждой, едой и всем прочим…

— Бывало, колонии распространялись по всей планете с поселений значительно меньших, — заметила я.

— Именно так. Большинство из нас это понимает. Мы ведем наблюдение в порту. Некоторые из нас, как Кьюри, верят, что это всего лишь временное положение вещей. Остальные… — Он пожал плечами. — Мы не лелеем пустые надежды. У нас много чего есть, намного больше, чем бывало у выживших в космических катастрофах, которые начинали в новом мире. И мы растем: десять из нас — дети, и будет еще больше. Мы выкарабкаемся.

С таким начальником как Вейджил, наверное, выкарабкаются. А как же мы — где осядем мы? Неужели нам так и суждено быть Между, не принадлежа ни одному из миров?

Косгро снова показался на лестнице. Как только он ступил на землю, трап быстро поднялся, и крышка люка захлопнулась.

— Работает, но нужен новый топливный элемент. Этот уже непригоден.

— Что ж, неплохо. А теперь — пойдемте назад в убежище. Бролстер уже связался с остальными, и им не терпится с вами познакомиться.

Кьюри был все еще без сознания, когда его обмякшее тело как багаж загрузили в машину. Снова мы проехали по тихим улицам, направляясь обратно к порту и примыкающим к нему зданиям убежища оставшихся жителей.

Разношерстная группа с нетерпением ждала знакомства с нами. Женщины почти набросились на Оомарка, Бартаре и меня. Я уже и забыла простые радости: вымыться в освежителе, оттереть глубоко въевшуюся за дни скитаний грязь, постоять под струей, излечивающей царапины и синяки. Странно было снова смотреться в зеркало, полностью одеться, пахнуть духами, которые мне предложила дочь Вейджила — все это было прекрасно. Но знать, что меня больше не отягощают гири страха и ответственности, которые висели на мне тяжким грузом — это было лучше всего.

Наш рассказ казался удивительным почти для всех слушателей (ведь сейчас мы рассказывали его в подробностях), как и их история для нас. Под нажимом Вейджила, хотя теперь это уже никогда бы не дошло до библиотеки Лазка Волька (и как там дела на Чалоксе? было ли собрание Волька все еще в целости и сохранности, служа источником знаний для цивилизации — какой бы эта цивилизация ни была?), я начала без сокращений записывать на ленту наш рассказ. Потом свои впечатления добавил Оомарк, но когда я подошла с этим к Бартаре, она поначалу даже не ответила.

Хотя она держалась со своими сверстниками не полностью особняком, как раньше, но и не стала она и полностью родственной Алисе или Вензи из убежища. Когда я спросила ее во второй раз:

— Ты сделаешь это, Бартаре? Ты ведь знаешь о мире фольков намного больше, чем мы…

— С чего бы? — резко спросила она.

— Потому что это знание, а любое знание следует сохранять для будущего. — Я выдала ей кредо Лазка Волька, которое он внушал мне с детства.

— Они думают, это выдумка. — Она жестом обозначила местных жителей. — Многим хочется верить, что этого на самом деле не было. И через некоторое время так и произойдет, это будет всего лишь странная сказка рассказ. Кому вообще нужна твоя запись? Твой Лазк Вольк никогда ее не услышит. Он, наверное, умер уже давно.

— Это не важно. Но я могу тебя только попросить, Бартаре, заставить тебя я не могу.

И тут маска, которую она носила, окончательно раскололась.

— Она больше не придет, — шепотом сказала Бартаре. — Она никогда больше не придет!

— Мелуза? — Но мне и не нужно было подтверждение. Я знала, о ком она говорит.

— Она… Она сказала, что мне не добраться до нее, там, на холме, и я не добралась. Так что я никогда и не была для Нее настоящей дочерью — вообще никогда! — Слова вырывались все быстрее и быстрее. — Раньше у меня всегда была Она — а теперь у меня нет никого!

— У тебя есть я, Бартаре, правда, у тебя есть я. — Я предложила ей все, что могла.

Она покачала головой.

— Ты этого хочешь, Килда, дать мне что-нибудь, потому что тебе меня жалко, потому что ты чувствуешь, что должна обо мне заботиться. Но тебе нечего мне дать. Ты — это ты, а я — это я, и мы слишком разные.

Она выражала в словах то, что я всегда чувствовала.

— Нет. Она не вернется, Килда. Я уже слишком много забыла. Я лежу ночью с открытыми глазами и пытаюсь вспомнить слова заклинания и что я делала, чтобы вызвать то или другое. Но они ускользают от меня. И очень скоро это и для меня станет только выдумкой. Когда это время придет, я надеюсь, мне будет уже все равно. И ведь это самое худшее, Килда, — надеяться, что мне будет все равно.

Она взяла меня за руку.

— Но не проси меня записывать это, Килда, потому что если я это сделаю, то, может быть, потом однажды мне захочется прочитать. И я кое-что вспомню, но никогда не вспомню всего, никогда!

Я понимала ее. Выбор Бартаре сделан, раз уж в сером мире за нее его сделали другие. Если она и отбросит в сторону все, что это для нее значило, то сейчас. Так что я никогда не просила ее сделать запись, хотя, согласись она, архив многим бы обогатился. Я думала о том, какое удовольствие это доставило бы Лазку Вольку… Но, как она правильно заметила, он уже никогда не может это прочитать.

С того дня Бартаре все больше и больше походила на других детей; может, поначалу она намеренно пыталась этого добиться. Но вскоре явное напряжение в этих попытках прошло. Ее былая невидимая спутница давно исчезла.

Нет, не Оомарк и не Бартаре не смогли полностью вписаться в жизнь крошечной колонии Дилана. Не смогла — я. Оказавшись выкинутой из жизни больше чем на пятьдесят лет, я так и не смогла наверстать их, хотя искренне верила, что, как и Бартаре, изо всех сил стараюсь вписаться в общество, членом которого теперь была. Я думала, что когда вернусь из серого мира, все будет в порядке. Но теперь поняла, что ошибалась.

Вейджил привлек меня в качестве специалиста по записям для сохранения в порту официальных данных. Если колония не выживет (а над нами всегда тенью висела угроза, что неожиданная эпидемия, нападение или какое-то стихийное бедствие сметут нас с лица земли), то наши останутся для грядущих поколений. Но эта деятельность не занимала все мое время.

Как за незамужней женщиной, за мной ухаживали и настаивали на браке пятеро холостых мужчин колонии. И я знала, что рано или поздно мне придется повторить судьбу остальных представительниц моего пола на Дилане — муж, дети, узкая тропинка возможного будущего. А с этим я еще не могла смириться. Я всеми силами стремилась оттянуть необходимость принятия окончательного решения.

А Джорс в это время работал на своем корабле. Топливных элементов на складах было хоть отбавляй, но все они предназначались для военных кораблей. Это означало, что понадобится много времени и мастерства, чтобы переделать под них намного меньшее исследовательское судно. Ему предоставляли любую помощь, какой только располагала колония, потому что они видели в нем свой последний шанс установить внепланетный контакт. Как Вейджил и говорил нам, большинство колонии принимало вещи, как они были, оставили надежды на межзвездные контакты и тратили силы, чтобы как можно лучше обустроить то, что их окружает. Но были и другие, не смирившиеся. Кьюри, начавший с попытки подраться с Косгро, стал его самым преданным помощником. Я предполагала, что смотритель рассчитывает оказаться в корабле, когда тот поднимется в воздух.

Теперь я видела своего недавнего спутника очень редко. Он усердно работал и возвращался в убежище только чтобы поесть и поспать. Но кульминации его и мои проблемы достигли в один и тот же день.