— Это был… 2422 год После Посадки…

— 2422 год, — повторил он. — Но, Килда, когда я здесь приземлился, был 2301 год После Посадки.

— На сто двадцать один год раньше! Не верю! — Мне хотелось отрицать это, я на такое была не согласна! И все же, оглядевшись, увидела, что доказательства очевидны. Я снова со страхом встретила его взгляд. — А… а какой год может быть сейчас? Как долго?..

— Здесь этого уж точно не выяснишь. Надо добраться до какого-нибудь поселения.

— Ближайшее очень далеко отсюда. — Я провела языком по неожиданно высохшим губам. — Без флиттера до Тамлина не доберешься.

— Но не с моим кораблем, — возразил он. — Даже сто двадцать лет не смогут повлиять на судно первооткрывателя. Пошли.

Я охотно приняла его предложение. Чем скорее я покину это место, тем лучше, пока не привыкну к мысли, что время — наш враг. Но я видела, что Косгро был молодым человеком — конечно, усталым и истощенным, но молодым. И дети — они тоже остались такими же, какими были, когда мы прошли сквозь врата. Моя собственная кожа была гладкой — на ней не было следов старения. Я провела кончиками пальцев по лицу. Полной уверенности не было, но на ощупь кожа была такой же гладкой и без глубоких морщин, — как на руках.

— Куда мы идем?

— Обратно… туда…

— Килда, где флиттеры? Почему все разрушено? — вмешался Оомарк. — Я хочу поехать домой.

Бартаре налетела на него:

— Нет никаких флиттеров, а может, и города тоже нет, — пронзительно закричала она. — Все исчезло — все, все! Вы хотели вернуться? Так смотрите, что из этого вышло!

— Прекрати! — В первый раз за долгое время я заговорила с ней резко. — Мы ни в чем не уверены, Бартаре. Оомарк, мы пойдем на корабль Косгро. В нем или в разведческом флиттере он отвезет нас в Тамлин.

И хотя все мы ускорили шаг, ведь всем хотелось побыстрее попасть на корабль, мы его так и не нашли. Вместо этого мы вышли на открытое место, и там Косгро резко остановился, оглядываясь вокруг, очевидно в поисках ориентиров. Когда он повернулся ко мне и заговорил, его голос был мрачным и пустым.

— Исчез.

— Я знаю. Он в парке музея в Тамлине.

Мы оба уставились на Оомарка.

— Что? Откуда ты знаешь? — хором спросили мы.

— Потому что когда джентльхомо Ларгрейс вез нас сюда, он по дороге рассказал о таинственном корабле. Когда поселенцы только прибыли, они нашли здесь брошенное разведывательное судно. Оно тут было уже давно, потому что было такой разновидности, какой они никогда не видели. Но о нем так ничего и не выяснили — оно было заперто. Так что в конце концов его перевезли в город в музей. Он обещал взять нас посмотреть на него во время следующей экскурсии.

— Если это в городе, придется идти туда пешком.

— Как? У нас нет припасов, а это долгий путь по незаселенной местности до ближайшего землевладения — если землевладения еще есть.

— А разве у нас сейчас есть выбор? — спросил он, и я знала, что он прав. Выбора не было — разве что остаться здесь и умереть на месте. А какими бы усталыми мы ни были, конец — это был не наш выбор.

Остаток этого кошмарного путешествия превзошел все, с чем мы сталкивались в сером мире. Не то чтобы нам угрожали чудовища из тумана, но голод не оставлял нас ни на секунду. Косгро применял свою подготовку на выживание, и только благодаря его умениям мы остались живы.

Мы жили мясом животных, которых он ловил в ловушки, убивал метким попаданием камня или ударом палки. Он сражался с животными и птицами за ягоды — почти иссохшие ягоды. Лохмотья нашей прежней одежды превратились в тряпки, которые уже не закрывали наших тел, и мы носили очень непрочные заменители одежды из травы и тростника. Ноги все сильнее и сильнее болели, а потом постепенно становились все более и более огрубелыми; в отношении времени мы только подсчитывали дни с того момента, как нашли развалины станции.

И за все это время мы ни разу не видели флиттеров, вообще никаких свидетельств, что на этой планете все еще обитают люди. Я даже представить не могла, что же произошло. Когда я исчезла с Дилана, на нем был небольшой, но стабильный приток эмигрантов. С каждым годом создавалось все больше и больше плантаций и пастбищ. А сейчас мы несколько раз натыкались на травоядных животных, но быстро научились избегать их. Они совершенно одичали и стали меньше, сильнее и настороженнее, будто научились защищаться, чтобы выжить.

На двадцатый день нашего скитания мы наткнулись на первый признак того, что человек когда-то приручил эту часть земли. Вдоль холма тянулись вьющиеся виноградники, и плоды все еще свешивались с ветвей сухими увядшими гроздьями, опустошенными птицами и насекомыми; очевидно, урожай так и не собрали. Мы срывали и ели сморщенные, морщинистые плоды. Они были горькими и намного меньше, чем те, которые мне помнились, но это была еда, и мы не только наелись досыта, но и сделали сумки из листьев, сколотых шипами, чтобы унести с собой припасы.

Эти виноградники обросли дома и сделали их почти недоступными. Стены их были так оплетены и скрыты, что мы и не пытались проникнуть внутрь. Ясно было, что не осталось ничего, что могло бы нам пригодиться.

Но даже после этого доказательства крушения цивилизации Дилана я не теряла надежды, что город и порт все же сохранились. Если бы мы до него добрались, то нашли бы там людей, если и не тех, кого оставили — давно ли? — то все-таки людей.

Довольно странно, но чем дальше мы продвигались, тем больше Бартаре утрачивала то, что проявлялось в ней от того серого мира, все больше становилась нормальным ребенком. И хотя Оомарк поначалу задавал беспокойные вопросы, он тоже начал принимать эти странные обстоятельства. И я подумала, что и он, и она — еще маленькие, и потому могли лучше адаптироваться, чем я и Косгро. Для меня это был бесконечный кошмар, и я изо всех сил старалась проснуться и сбросить его с себя.

К счастью для моего рассудка, а, возможно, и для душевного равновесия Косгро (хотя он, в силу своей профессии, был лучше подготовлен к встрече с такими странными ударами судьбы) наши дни наполняло само стремление к выживанию, продвижение вперед и присмотр за детьми, их здоровьем и благополучием. Но я почти сломилась, когда мы пробирались через заброшенные и заросшие землевладения и шли к окраинам Тамлина.

Здесь все та же бурная растительность еще не успела посеять столь страшное опустошение. Дома стояли целыми, хотя то здесь, то там недоставало крыши или виднелись другие признаки долгой заброшенности и запущенности. Казалось, Дилан погрузился в пустоту и тишину волей какого-то удара судьбы или катастрофы. Мы подошли к дому, из которого когда-то вышли, чтобы поехать на экскурсию в долину. Я вошла в сад — прямо передо мной были закрытые двери. Я нерешительно позвала. Как и ожидалось, ответа не последовало. И все-таки я подошла и открыла дверь комнаты Гаски. В ней не было даже мебели.

— Килда, все исчезло — моя одежда — моя ракушка — все! Все пропало! — Оомарк выбежал ко мне из комнаты, которая когда-то была его. Бартаре даже не подошла к своей двери — она стояла у высохшего бассейна.

— А ты на что надеялся? — В голосе снова зазвучало ее былое нетерпение. — Все исчезло, давно исчезло! — Может, смысл всего того, что мы видели до сих пор, не так уж поражал Оомарка до этого момента. Он побледнел. Потом подошел к Косгро и спросил дрожащим голосом: — Значит, это правда? Нас не было долго-долго?

Косгро не пытался его утешить. Вместо этого он ответил, как ответил бы мальчику намного старше или мужчине:

— Это правда, Оомарк.

— Жаль… жаль, что моя ракушка не сохранилась, — сказал он. — Папа, она была у него, когда он был маленьким. Он хотел, чтобы я всегда ее хранил. Я хотел бы, чтобы хоть она осталась…

Он медленно пошел к воротам, и, повернувшись, спросил:

— А если здесь никого не осталось, что нам делать?

— Мы еще не были в порту. Если кто-то и остался, то его — или их — следует искать именно там.

Мы не заходили в другие дома. Теперь мы спешили по улицам города. А вокруг нас были только молчаливые руины.