Мы вовремя добрались до парковки флиттеров, и оказалось, что будем лететь с двумя матерями и одной тетей. Случайные контакты для меня, из-за собственного происхождения, были в лучшем случае трудны. А теперь, при моем внутреннем напряжении, это было еще большим бременем. Но все же, похоже, я достаточно хорошо сохранила внешнюю оболочку, что они приняли мой отчет о Гаске, в ответ на их расспросы и болтовню; наверное, я неплохо справилась со своей ролью.
Бартаре снова правильно играла маленькую девочку, вежливо отвечая на предложение одной из матерей встретиться с ее дочерью. Она несла — настояв на этом — записывающее устройство, старательно не выпуская его из рук.
Путешествие длилась дольше, чем я предполагала: сначала мы пролетали над сельской местностью, разделенной на секции и поля с обильным почти созревшим урожаем, а потом над ненаселенными землями. Именно здесь становилось совершенно очевидно, что Дилан — малозаселенная пограничная планета.
Всю свою жизнь я жила на перенаселенной планете, где единственное, что что-либо росло только в специальных садах, о которых тщательно заботились на протяжении длительного времени. И хотя усердные дизайнеры садов ощутимо преуспели в искусстве визуально увеличивать маленькое до довольно большого, они были просто ничтожными островками растительности по сравнению с тем, что мы сейчас видели.
Здесь была открытая местность, какую я видела ранее только на визио-лентах. И она производила тяжелое впечатление. Было что-то пугающее в этих длинных полосках открытой земли, над которой мы неслись. Земля здесь была не так плодородна, как ближе к Тамлину. Росло мало деревьев, да и те больше напоминали кусты. За равниной начались холмы. Все чаще и чаще скалистые породы вырывались сквозь почву на поверхность. Мы пронеслись над водоемом, из которого поднимался пар от горячих источников, пропитанных минералами. Странное это было место — оно завораживало и приковывало взгляд. Но не думаю, что у меня могло возникнуть желание прогуляться здесь.
Дальше шли зубчатые горные цепи. Солнце ярко освещало кристаллические пласты. Должно быть, когда-то землю перевернуло мощным вулканическим взрывом. И произошло это в самом центре этой очень негостеприимной страны, над которой мы пролетали.
Бартаре смотрела очень внимательно, ее лицо прижималось к пластиковому экрану окна. Складывалось впечатление, что она ищет ориентир, который обязательно должна найти. Но я не доверяла собственным впечатлениям о Бартаре. Но из-за той оборонительной позиции, что я заняла по отношению к ней, мне легко было прочесть в ее действиях больше, чем, возможно, в них действительно было.
Мы приземлились на древнюю посадочную полосу: плато, выровненное как отличный насест. Там смотрители объединяли прибывающих в группы и провожали к верхним выступам, откуда можно было наблюдать за деятельностью луграанцев.
Признаю, там я потеряла бдительность — как потом выяснилось, роковым образом. Бартаре была рядом со мной, а Оомарк маячил вдалеке, стоя между инструктором и своим лучшим другом — хозяином Гриффи. Он явно старался не смотреть в нашу сторону, с того момента, как группы посчитали и направили к этому возвышению. Я очень остро чувствовала, что он нас избегает, хотя, возможно, другие этого и не замечали.
Бартаре и шагу не сделала, чтобы присоединиться к брату. Когда мы подошли к выступу, она протянула мне записывающее устройство. А так как никак нельзя было допустить, чтобы она догадалась, в каких целях я включала его раньше, я начала настраивать визио-линзы прибора на панораму под нами.
Луграанцы не проявляли к нам никакого интереса. Возможно, вообще не видели нас, пока были заняты. Они были негуманоидами, хотя и прямоходящими. На их пухлых тельцах имел место контраст между длинными и тонкими верхними и короткими и толстыми нижними конечностями, и украшал их широкий мясистый хвост, которым они, когда время от времени останавливались друг напротив друга, будто разговаривая, прочно опирались о землю, так что их ноги и хвост образовывали устойчивый треножник.
Они были темно-красного цвета; все тело покрывала поросль жестких, похожих на перья, волос. Голова крепилась на теле шеей, такой гибкой и длинной, что напоминала шею рептилий; на голове красовался ярко-желтый клюв и гребешок более длинных волос на макушке.
Их передние лапы отчасти напоминали человеческие руки, и они ими хорошо пользовались — судя по хижинам, сложенным из камней, настолько хорошо выбранных и подогнанных друг к другу, что стояли очень прочно. Они занимались и сельским хозяйством, представленным выращиванием грибов и разведением каких-то гигантских насекомых, служивших им эквивалентом крупного скота.
Уж конечно, они были достаточно необычны, чтобы приковывать внимание — слишком сильно, как я неожиданно поняла, когда огляделась по сторонам и увидела, что Бартаре исчезла. Среди группы ее тоже нигде не было. И, пытаясь отыскать ее, я выясняла, что и Оомарк тоже пропал.
Я отошла от края выступа; моя первая вялая тревога перерастала в уверенность, что детей надо найти, и быстро. Но когда я захотела поговорить со смотрителем, или с инструктором, или даже с кем-то из других детей, то обнаружила — к растущему страху, — что то сдерживание, мешавшее мне обратиться за помощью и справиться с Бартаре там, в городе, вернулось. Я могла думать о том, что мне надо было сделать; однако сделать это было невозможно. Но, казалось, ничто не мешало мне уйти с выступа. Я вернулась по тропинке. Никто даже не голову не повернул посмотреть мне в след, или что-нибудь спросить, хотя мне очень хотелось, чтобы это случилось.
Должно быть, я обнаружила уход Бартаре и Оомарка несколько раньше, чем этого ожидала девочка, так как я все же заметила их впереди, но не по дороге на парковку флиттеров, а карабкающихся по скалам вверх и вправо. Из-за наложенного на меня сдерживания я не могла привлечь к себе внимание, поэтому все, что мне осталось, это следовать за ними.
Ясно было, что, чтобы взбираться наверх, мне нужны свободными обе руки, так что мне следовало сделать выбор между записывающим устройством и сумкой с провиантом. У последней был крепкий несущий ремень, потому я поставила записывающее устройство на землю у поворота, где собиралась свернуть за детьми. Я надеялась, это будет отметкой пройденного пути.
Еще я боялась, что то, что сдавило мои способности бить тревогу — чтобы это ни было, — не даст мне оставить и этот маленький указатель. Но нет, я смогла оставить его там. Я даже могла без помех идти за детьми.
Они уже исчезли из виду, и если я не хотела потерять их где-то среди этого нагромождения скал, нужно было спешить. Хотя я была в хорошей физической форме — благодаря воспитанию в детском доме, — но, возможно, никогда не взобралась на первый выступ, если б не суровая необходимость, потому что это оказалось намного труднее, чем выглядело снизу. Склон был ненадежным, со скользящими камнями, которые каскадом обваливались, если потерять осторожность. И я полностью сконцентрировалась на том, что было прямо передо мной.
Я добралась до вершины подъема и оглядела путь передо мной, чтобы убедиться, что еще не полностью потеряла детей. Они уже взбирались на следующий уступ. Правда, Оомарк отставал, и время от времени Бартаре останавливалась его подождать. Что она говорила, мне не было слышно, но каждый раз этого хватало, чтобы ненадолго обеспечить ему короткий прилив энергии. Я оставалась на месте, следя, как они добираются до вершины того другого холма, потому что очень сильно подозревала: увидь Бартаре, что я преследую их так близко, она предприняла бы шаги, чтобы остановить меня. Я могла следовать только в некотором отдалении, пока мы не достигли местности, рельеф которой способствовал более легкому путешествию.
Как только они оказались на гребне горы, я продолжила преследование. Затем наконец смогла глянуть вниз на длинную полоску относительно ровной территории. Правда, скалистые породы здесь были так многочисленны, а земля так неровна, — зарубки изборожденных скал, груды обдуваемых ветром обветшалых больших валунов — что ходить здесь нужно было медленно и осторожно, такое это было место.
