К утру 25 апреля 13-й гвардейский стрелковый корпус прибыл в долину Качи и расположился в десяти — двенадцати километрах от переднего края немецкой обороны. К этому времени 2-я гвардейская армия в составе трех корпусов и артиллерийской дивизии сосредоточилась для штурма северной стороны Севастополя.

Бои за расширение плацдарма в районах Бельбека и Мекензиевых гор, проводившиеся 54-м и 55-м стрелковыми корпусами во второй половине апреля, вскрыли огневую систему обороны врага. Особое внимание гитлеровцы уделяли этим горам, по-видимому считая, что только здесь возможен наш главный удар. Тут не было ни одного метра, не простреливаемого двумя-тремя пулеметами из дотов и каменно-земляных огневых точек.

На этом участке наступления нашей армии оборону занимала 50-я пехотная дивизия противника, пополненная после разгрома на Перекопе, и 53-й запасной батальон. Имелись здесь еще пять батальонов 2-й горнострелковой дивизии румын, 999-й штрафной батальон увеличенного состава, пять батальонов морской пехоты — всего около двадцати семи тысяч человек.

Танков было немного, около двадцати, и то главным образом в районе Мекензиевых гор. Артиллерия насчитывала свыше пятидесяти батарей, а также до двадцати шестиствольных и тридцать тяжелых минометов.

А что имели мы? Этот вопрос в последние апрельские дни не раз обсуждался в блиндаже командующего. Вот и сегодня здесь собрались член Военного совета генерал-майор В. И. Черешнюк, начальник штаба полковник П. И. Левин и другие.

— Очень хорошо, что вы пришли, — сказал Г. Ф. Захаров. — Сейчас говорил с Бирюзовым. В пополнении людьми нам отказано. Артиллерии дополнительно не получим. Танков тоже не дадут.

— А вы, товарищ командующий, сообщили Бирюзову о том, что в стрелковых ротах пятьдесят четвертого и пятьдесят пятого корпусов осталось очень мало людей? — поинтересовался Левин.

Захаров нервно почесал затылок:

— Эх, Левин, Левин! Вы же знаете Бирюзова. Он предвидел, что я скажу об этом, и опередил меня. Чтобы не было разговора, Сергей Семенович назвал вчерашние цифры укомплектованности всех наших дивизий, прибавил сюда переданную снова нам тридцать третью гвардейскую дивизию и сказал: «С этим и пойдете».

Черешнюк сочувственно посмотрел на нас:

— А вот в запасном полку остались нераспределенными две тысячи мобилизованных в Крыму. В свое время служили в армии.

— Это наш последний резерв, — сказал Левин. — Дайте, товарищ командующий, все это пополнение в тринадцатый гвардейский корпус. Тогда у нас хотя бы в трех дивизиях роты будут более или менее укомплектованы.

Артиллерию усиления тоже договорились отдать на поддержку 13-го корпуса. При этом он становился мощной силой, способной нанести решающий удар по врагу.

Противник тоже наращивал резервы в районе Севастополя. За несколько дней до штурма генерал Бирюзов позвонил Захарову:

— Знаю, что вы сейчас будете объявлять приказ на штурм. Поэтому хочу передать свежие данные, полученные от наших разведчиков и от партизан. Еннеке отстранен. Новый командующий семнадцатой армией Альмендингер получил вчера от Гитлера новые инструкции. По существу-то они старые: во что бы то ни стало удержать Севастополь. Но есть кое-что практически важное для нас. Фюрер послал в Крым пополнение. Подготовлены еще и маршевые батальоны, которые из Констанцы и Варны направляются морем в Севастополь. Так вот, надо вам, Георгий Федорович, принять меры, чтобы не допустить подхода этих транспортов.

— Очень вам благодарен, Сергей Семенович, за весьма ценную информацию, — улыбнулся Захаров. — Наши артиллеристы кое-какие меры уже приняли. Вчера на позиции поставлены два дивизиона дальнобойных пушек тысяча девяносто пятого и двести семнадцатого артполков — специально для обстрела кораблей у входа в бухту.

4 мая мы выехали на армейский наблюдательный пункт. Это оказалось оригинальное сооружение.

В трех километрах к югу от когда-то красивого военного городка Качи на обрывистом берегу моря высилось бетонное здание. Под землей — две сохранившиеся комнаты с железобетонными стенами и покрытием. Сверху — тоже две комнаты, полуразрушенные в 1942 году. Еще выше — ровная площадка с бетонными перилами.

Ночью разведчики доставили приказ Альмендингера. Новый командующий 17-й немецкой армией самоуверенно писал: «Нам предоставляется возможность обескровить на севастопольском плацдарме превосходящие силы русских. Я требую, чтобы все солдаты оборонялись до последнего. Плацдарм на всю глубину сильно оборудован в инженерном отношении, и противник, где бы он ни появился в сети наших оборонительных сооружений, будет уничтожен. Никому из нас не должна даже в голову прийти мысль об отходе с этих позиций. 17-ю армию в Севастополе поддерживают мощные воздушные и морские силы. Фюрер нам даст достаточно боеприпасов, самолетов, вооружения и подкреплений. Честь армии зависит от защиты каждого метра порученной нам территории».

Медленно тянулись дни подготовки к штурму.

Наши тяжелые батареи с утра до вечера разрушали укрепления противника.

На рассвете 5 мая у нас все было готово к штурму. В этот день 2-я гвардейская армия начинала наступление на двое суток раньше 51-й и Приморской армий, наносивших главный удар. Задача гвардейцев сводилась к тому, чтобы отвлечь с главного направления возможно больше сил врага и этим способствовать общему успеху.

Когда прогремели первые выстрелы наших орудий, в блиндаж торопливо вошел адъютант командарма и озабоченно доложил:

— Позвонили с Качи. К нам выехали представитель Ставки и командующий фронтом.

Часто бывало и в мирное время — в полку все в порядке, а стоит появиться начальству, и начинаются всякие непредвиденные происшествия. Так получилось и сегодня. Из штаба фронта выехали к нам маршал А. М. Василевский, генералы Ф. И. Толбухин, Н. Е. Субботин и другие. На шоссе образовалась целая колонна автомашин. Гитлеровцы заметили ее. Налетела четверка «мессершмиттов» и начала охотиться за цепочкой легковых машин.

Один «виллис» с генералом успел проскочить открытое место и благополучно достиг лощины в полутора километрах от нашего наблюдательного пункта. Остальные машины вынуждены были задержаться в селе.

Генерал оставил машину и в сопровождении лейтенанта решил прямиком добраться до наблюдательного пункта. Лейтенант что-то робко говорил ему о минном поле на этом участке, но он, отмахнувшись, продолжал упрямо идти вперед.

Мы все это видели. Бросив свои дела, стали кричать, показывая ему, что надо идти только по тропке у берега моря. Сильный ветер относил наши голоса, и генерал, туговатый на ухо, не слышал нас. Адъютант бросился навстречу и с трудом убедил его идти тропинкой.

Через полчаса пришли А. М. Василевский и Ф. И. Толбухин.

Приближалось начало артиллерийско-авиационной подготовки. Все непосредственно не связанные с управлением огня вышли на холм. Еще не было и восьми часов, но солнце уже пригревало. А. М. Василевский подозвал меня и приказал вкратце доложить планирование артиллерийского обеспечения штурма. Когда я сообщил, что перед каждым «визитом» нашей авиации в Севастополь артиллерия будет проводить пятиминутный огневой налет на зенитки противника, он одобрительно сказал:

— Атаке авиации предшествует артиллерийская подготовка! Это очень хорошо!

Толбухин, улыбаясь, заметил, что во 2-й гвардейской армии много всяких «чудес» бывает, но о таком и он еще не знал.

В это время представитель штаба воздушной армии доложил, что через пять минут двадцать семь наших самолетов берут курс на Севастополь. Они должны нанести удар южнее Любимовки и Мекензиевых гор. Этим и начиналась наша необычная артиллерийско-авиационная подготовка атаки. За несколько минут до подхода самолетов к указанному району артиллеристы израсходовали на каждую зенитную батарею противника до пятидесяти 76-миллиметровых снарядов.

Пленные зенитчики позже рассказывали, что, когда они изготовились к стрельбе по самолетам, неожиданно кругом начали рваться снаряды.