Особенно трудно приходилось личному составу 114-й пушечной артбригады и 1095-го армейского артполка. Их орудия, возвышающиеся над окопами, противник хорошо видел.

Командир 114-й пушечно-артиллерийской бригады, умный и волевой полковник Л. И. Митюрев, доложил по телефону:

— Танки и пехота атакуют наши батареи. Много потерь. Разрешите перейти на запасные позиции.

— Переводить батареи в тыл сейчас нельзя.

— Разрешите тогда пойти мне самому на батареи.

— Это можно.

Позже я узнал, что Митюрев не раз возглавлял небольшие группы штабных разведчиков и связистов по освобождению огневых взводов, попавших в окружение.

Самоотверженно руководил самообороной батарей командир 217-го гвардейского полка подполковник Нестеренко. Ему удалось отбить три сильные атаки танков. Командир орудия коммунист старший сержант А. П. Подопригорин и сержант А. А. Тягущин подбили «королевский тигр».

В эти дни героизм артиллеристов стал массовым. Старший лейтенант В. К. Журавлев был тяжело ранен, но не согласился покинуть поле боя и до вечера продолжал командовать батареей. Командир батареи 4-го пушечного полка лейтенант А. Г. Костюков вместе со своими солдатами за день отбил три атаки, уничтожив при этом три танка и одну самоходную пушку.

В трехстах метрах от нас трактор ЧТЗ вез снаряды. Вокруг него стали рваться мины. В задней части прицепа вспыхнуло пламя. Сидевшие наверху бойцы спрыгнули и разбежались. Занялись снарядные ящики и дополнительные пороховые заряды. Огненные языки уже подобрались к трактору. Казалось, промедли еще мгновение, и в воздух взлетит сотня снарядов, а от трактора останется одно воспоминание. В этот момент из кабины выскочил человек с курткой на голове. Он подбежал к прицепу, охваченному огнем, отсоединил его и, прыгнув к рулю, рванул вперед трактор. Сзади раздался оглушительный взрыв.

С опаленным лицом, усталый, мимо наблюдательного пункта ехал этот бесстрашный воин. Я вышел ему навстречу.

— Сержант Васильев, — доложил он, сойдя с трактора.

Это был тракторист из 1100-го пушечного полка. Поблагодарив за спасение трактора, я спросил, почему он пошел на такой страшный риск. Васильев достал из кармана обгоревшей куртки паклю, неторопливо вытер руки и только после этого стал отвечать:

— Так им что до трактора, товарищ генерал? Они же за него не отвечают. А с меня спрос. Что я сказал бы своему командиру, если бы пришел к нему пешком? А у нас с тракторами беда. Вчера фашисты пять машин уничтожили. Сейчас в полку по одному трактору на два орудия. Как же его не спасать?

День на исходе. Наступают сумерки. С минуты на минуту можно ожидать прекращения атак гитлеровцев. Вот уже доложили Ионов и Петюшкин, что на их участках схватки затихают.

— Все идет как по расписанию, — замечает Ионов. — Фашисты готовятся к отдыху и… — Не успел полковник высказать свое предположение, как на огневые позиции гаубичных полков обрушился град снарядов. Огонь, видимо, вели не менее двухсот орудий.

Доложил командарму.

— Эге, — сказал он, — немцы изменяют своим привычкам, хотят, видимо, воевать и ночью. Либо их артиллеристы опоздали с подготовкой к налету, как, между нами говоря, и у нас с вами иногда бывает, либо они собрали все силы на одном направлении и хотят прорваться до ночи к Миусу. Следите и в случае необходимости самостоятельно используйте армейский противотанковый резерв. Где он сейчас?

— Долинский здесь! — внезапно раздался его звонкий голос.

Все рассмеялись.

— Откуда узнали, что о вас разговор будет?

— Обстановочка, товарищ генерал, — весело ответил майор.

Почувствовав запах водки, я спросил:

— Выпили?

— Так точно! Законных сто грамм…

Огневой налет артиллерии противника вскоре прекратился. Началась атака танков и пехоты. До двух батальонов автоматчиков под прикрытием пятидесяти танков атаковали 1095-й армейский артиллерийский полк. Здесь, пожалуй, был наиболее слабый участок нашей обороны. Следовало немедленно помочь полку.

— Где же Долинский? — спрашиваю адъютанта.

— Он здесь! — выскочил вперед лихой майор.

— Выводите полк немедленно! Занимайте рубеж возможно ближе к тяжелым орудиям для отражения атаки. Положение очень серьезное. И всему командному составу находиться на позициях. Поняли, командир?

— Так точно! За Долинского можете быть спокойны! Долинский танки не пропустит!

Меня и радовало боевое настроение майора, и в то же время вызывали тревогу его излишняя самоуверенность и манера говорить о себе в третьем лице.

Минут через десять «студебеккеры» с подпрыгивающими на пахоте пушками промчались мимо нас. Орудийные выстрелы и автоматные очереди слились в сплошной гул.

Выход полка на противотанковый рубеж был своевременным. Танки противника уже прорвали оборону тяжелого полка и устремились дальше. В этот момент они и были встречены бронебойными снарядами 113-го истребительно-противотанкового артиллерийского полка.

Уже стемнело.

Гитлеровцы начали поспешно окапываться, чтобы утром вновь повторить все сначала.

Мы же считали ночь своим союзником. Генерал Чанчибадзе любил повторять: «Ночь — это наше время». Под покровом темноты стрелковые полки дружными контратаками выбили противника с захваченных им позиций. Пехота вновь заняла свои траншеи, правда, не первые и вторые, а третьи, последние перед огневыми позициями артиллерии. Но и это — шаг вперед.

К рассвету артиллеристы перегруппировались с таким расчетом, чтобы помочь пехотинцам противотанковым и массированным огнем.

С группой офицеров я находился на своем наблюдательном пункте. Внезапно позвонил командующий армией:

— Прошу срочно ко мне.

— Нельзя ли повременить? Танки атакуют. Сосредоточиваю огонь гаубичной артиллерии, чтобы отбить напор танков.

— Нет и нет! Приезжайте немедленно!

— Что случилось?

— По телефону не могу.

Ничего не поделаешь, надо ехать. Минут через сорок прибыл на командный пункт генерала Я. Г. Крейзера.

— Жив? Ну, слава богу! А мне только что доложили, что десять минут назад ваш НП взлетел на воздух, — дружелюбно встретил меня командарм. — Видишь сколько начальства набралось?

Присмотревшись, я только теперь заметил в темноватом углу землянки Маршалов Советского Союза С. К. Тимошенко, А. М. Василевского, генералов Ф. И. Толбухина, К. А. Гурова и еще нескольких человек, неизвестных мне. «Надвигается что-то большое», — мелькнула у меня мысль.

Маршал Василевский предложил выйти на свежий воздух.

— В блиндаже душно, — заметил он.

Я истолковал эти слова по-своему: приближается гроза.

Возле землянки командарма, рядом с глубокой щелью, поставили походные столики. С одной стороны сели гости, с другой — Крейзер, Субботин, Разуваев, Свиридов и я.

На какое-то мгновение все смолкли, ожидая начала большого и важного разговора. Молчание нарушил С. К. Тимошенко. Сурово и предостерегающе прозвучали его первые слова, обращенные к командующему армией Якову Григорьевичу Крейзеру:

— Я прибыл по поручению Ставки. Вы должны объяснить причины невыполнения приказа. Почему армия не вышла на реку Крынка?

Генерал встал. Без малейшего замешательства, уверенно и четко он доложил о все возрастающем воздействии противника с воздуха, о контрударе его свежих танковых дивизий.

Однако этот ответ не удовлетворил маршала:

— Если армия не в состоянии выполнить задачу, виноват командарм.

А в воздухе, как бы подтверждая слова Крейзера, свирепствовала вражеская авиация. Самолеты усердно бомбили старый командный пункт, откуда мы ушли вчера. Справа раздавались раскатистые взрывы полутонных бомб.

К столу подбежал оперативный дежурный офицер с красной повязкой на рукаве. Забыв спросить разрешение у маршала, он взволнованно зашептал что-то Крейзеру на ухо.

В общий гул канонады вдруг ворвались длинные и короткие, как щелканье бича, пулеметные очереди. Все с тревогой смотрели на командарма. Лицо его оставалось невозмутимым.