Поздоровавшись, Харламов доложил о героях артиллеристах 59-го полка и 6-й тяжелой гаубичной артиллерийской бригады.
— Ребята успешно отразили атаку танков. Захватили исправную самоходную пушку.
— Вот и приехал бы на ней сюда, — пошутил Селиверстов.
— Опасно! На ней кресты, свои подобьют. Пусть уж пользуются артиллеристы, — улыбаясь, ответил Харламов.
Порадовало нас его сообщение о новом успехе Петра Болото, командира роты противотанковых ружей.
— Знаете, трудно им стало нынче бороться с танками. Средний танк из противотанкового ружья в лоб не возьмешь, можно стрелять только в борт, и то с близкого расстояния. Так и поступают все бойцы роты. Они подбили шесть танков, когда те уже переползали траншею, — взволнованно делился своими впечатлениями подполковник, и в его словах звучала неподдельная гордость за простых людей, ставших в эти дни героями в борьбе с танками.
Голос подполковника вдруг показался мне более громким. Между тем он говорил по-прежнему спокойно и неторопливо.
— Слышите, это уже другая музыка, — вмешался в разговор Селиверстов. — Опять бомбардировщики идут. Видимо, враг готовится к новому удару на нашем участке.
На фронте мгновенно все стихло. Замолкла и артиллерия противника.
Увлеченный рассказом Харламова, я не обратил внимания и на плавный гул самолетов, и на внезапно смолкнувшую «музыку» вражеской артиллерии. Оттого-то и голос подполковника зазвучал сильнее.
— Подготовить сосредоточение огня артиллерии не менее четырех артполков перед фронтом тридцать третьей дивизии! — поспешил я отдать приказание по телефону своему начальнику штаба.
А заботливый адъютант уже дергает меня за плечо:
— Товарищ генерал, скорее в щель!
Самолеты над нами. От них отделяются сотни продолговатых бомб и с воем несутся вниз. Опять то же ощущение, будто земля под тобой ходит ходуном.
В глубокой узкой щели набралось человек двенадцать. Рядом со мной Алексей Иванович, он тяжело вздыхает. Прочитав в моих глазах вопрос, Харламов признается:
— Боюсь за истребительно-противотанковый полк. Он стоит на участке восемьдесят восьмого стрелкового, от которого остался, по существу, один номер. Сумеют ли пехотинцы прикрыть артиллеристов, если враг снова пойдет в атаку?
— Думаю, что не подкачают, — успокаиваю его. — Это не сорок первый год.
Не меньше часа все новые и новые армады бомбардировщиков терзали небольшой клочок земли. Район наблюдательного пункта бомбили сравнительно немного. Главный удар наносили по полковым участкам обороны.
Харламов недаром беспокоился за 1255-й истребительно-противотанковый полк. После бомбежки немецкие танки атаковали пехотинцев. Те не смогли удержаться, и, несмотря на энергичные меры командиров, батальоны отошли. Противник вклинился в нашу оборону километра на полтора-два. Нависла угроза и над истребительно-противотанковым полком.
Селиверстов волнуется:
— Надо контратакой выбить противника из захваченных траншей, а нечем.
— Что у вас в резерве?
— Один батальон, а в нем не больше шестидесяти — семидесяти штыков.
Наш разговор нарушает телефонный звонок. Беру трубку. Слышу голос Чанчибадзе:
— Почему артиллерия не стреляет? Не жалей, дорогой, давай огня!
Действительно, наш артиллерийский огонь слабеет. Даже на участке 33-й дивизии, которую поддерживали четыре артполка, стреляет не более двадцати орудий.
Пока запрашивали по телефону артиллерийские бригады о подвозе снарядов, стало известно, что возле Калиновки пехота 49-й гвардейской стрелковой дивизии отошла на огневые позиции армейской и корпусной артиллерии. Это значит, что противник и на юге плацдарма углубился в нашу оборону на три-четыре километра. Я представил себе положение гаубичных полков. Их орудия стоят на позициях в оврагах. Видимость не более 200–300 метров. Теперь им страшны не столько танки, сколько автоматчики. Нужна пехота, а ее нет, она сзади. Вот и дерутся сейчас артиллеристы как пехотинцы. Потому-то так мало огня дает артиллерия перед фронтом дивизии Селиверстова.
Это предположение подтвердил внезапный звонок командира 6-й пушечной артиллерийской бригады полковника П. Г. Медведева:
— Пехота отошла за ниши огневые позиции и окапывается. Батареи ведут бой в полуокружении.
Скрепя сердце я приказал комбригу оставаться на месте, отражать атаку до ночи и помогать пехоте восстанавливать положение. Доложив обстановку командарму, я выехал на свой наблюдательный пункт.
В пути увидел два орудия 1255-го артиллерийского полка. Они уже отслужили свой короткий век: щиты разорваны, противооткатные приспособления перебиты. А «виллисы», которые их везли, шли без резины, на одних дисках. На машинах сидели только раненые, у некоторых сквозь повязки сочилась кровь.
— В районе села Мариновка вторая батарея полка ведет бой в окружении, — четко доложил командир орудия, молодой паренек, отпустивший для солидности жиденькие усы.
Спустя много лет я нашел в архиве отчет командира 1255-го полка. Он писал: «Вторая батарея, попав в окружение и расстреляв все снаряды, погибла во главе с командиром батареи».
На наблюдательный пункт мы добрались быстро. Земля и тут буквально перепахана снарядами и бомбами. Когда я уезжал отсюда утром, передний край находился в трех километрах. А сейчас здесь спешно окапывается пехота. В километре от нас, в лощине, идет бой. Слышны орудийные выстрелы и автоматные очереди. Это солдаты 5-й гаубичной бригады и 1095-го армейского артполка настойчиво отражают атаки врага. Из оврага тянутся столбы густого черного дыма — горят фашистские танки.
Генерал-лейтенант Крейзер по телефону просит передать благодарность артиллеристам.
— Любой ценой надо удержать огневые позиции. А с наступлением сумерек пехота перейдет в контратаку и займет свои траншеи. Вы же знаете фашистов, — в голосе Крейзера звучит ирония, — ночью они боятся воевать. Авиация их не поддержит в темноте, а своим артиллеристам они не очень-то доверяют по ночам.
В телефонной трубке слышу крики: «Воздух! Воздух!» — и почти одновременно мембрана доносит характерные звуки близких разрывов бомб… Начался очередной налет на командный пункт Крейзера. Я уже хотел положить трубку, но с противоположного конца провода донесся спокойный голос:
— Чанчибадзе и Миссан просят помощи. Продумайте использование армейского противотанкового резерва сто тринадцатого истребительного полка.
Наши офицеры-артиллеристы шутили: у майора Ф. М. Долинского, командира 113-го истребительно-противотанкового полка, какой-то особый нюх: он чувствует на расстоянии, когда речь идет о нем. И на сей раз майор очень кстати оказался на наблюдательном пункте. Как всегда, Долинский был одет подчеркнуто опрятно, с каким-то кавалерийским «шиком». Фуражка с высокой тульей, по-видимому сшитая на заказ, надета чуть набекрень. Защитная гимнастерка с широкими рукавами туго подпоясана, галифе хорошо отглажены, новые сапоги блестели. Все, начиная с порывистых движений, четкого доклада о положении в полку и кончая аккуратностью в одежде, говорило о его исключительной энергии. Четыре ордена Красного Знамени украшали широкую грудь офицера. Столько орденов в то время никто из знакомых мне артиллеристов не имел.
— Будьте готовы к выходу на помощь Чанчибадзе или Миссану, — на ходу сказал я Долинскому.
— А Долинский всегда готов, товарищ генерал, — громко ответил он и, красиво приложив правую руку к фуражке, звонко щелкнул каблуками.
— Это хорошо. Однако еще раз проверьте все на месте.
— Есть! — Он лихо повернулся и выбежал из блиндажа.
Бой не прекращался. Неприятель спешил до заката солнца прорвать позиции артиллеристов. Командиры полков подполковники Щеголихин, Казачков, Тихонов и другие возглавили оборону своих батарей. Временами гитлеровцам удавалось захватить то или иное орудие. Тогда командир полка собирал, где мог, бойцов и с небольшим отрядом контратаковал и отбивал пушки или гаубицы.
По телефону и по радио на наблюдательный пункт непрерывно поступали то радостные доклады об отражении атак противника, то печальные вести о гибели батарей и их замечательных бойцов.
