После мощной артиллерийской и авиационной подготовки войска Южного фронта начали наступление. Наша армия во взаимодействии с 5-й ударной армией наносила главный удар.

Пехотинцы, окрыленные поддержкой артиллеристов и авиаторов, дружно кинулись вперед. Нейтральную полосу преодолели быстро и почти без потерь. Две линии траншей достались нам без особых усилий. Враг потерял управление. Лишь отдельные немецкие пулеметы, минометы и артиллерийские батареи обстреливали наступающие войска.

В полдень пехота и танки противника начали ожесточенные контратаки, продолжавшиеся до темноты. Усилился и огонь артиллерии.

Стало ясно, что нам не удалось полностью подавить вражескую артиллерию: большинство батарей успело переехать на запасные позиции и таким образом уйти из-под обстрела. Причин здесь много. Главная — мы не имели еще достаточного опыта контрбатарейной борьбы такого крупного масштаба и не изучили повадок артиллеристов противника.

Тем не менее к концу первого дня штурма армия вклинилась в главную полосу обороны врага на глубину до двух километров. 19 августа неприятель попытался выправить положение. Особую активность проявляли его артиллерия и авиация. Но сломить наступательный порыв гвардейцев им не удалось.

Зенитная артиллерия и истребители умело и настойчиво отражали ожесточенный натиск противника с воздуха, помогая наземным войскам метр за метром продвигаться вперед. Немецкие бомбардировщики, испытывая чувствительные удары советских истребителей и артиллеристов, часто вынуждены были отклоняться от намеченных целей, беспорядочно и с большой высоты сбрасывали бомбовый груз.

В тот день противник потерял на участке 2-й гвардейской армии двадцать «юнкерсов». Наибольший успех выпал на долю истребителей, которыми командовал генерал-майор авиации Е. Я. Савицкий. Они смело атаковали сильного противника. На этот раз превосходство в воздухе было на нашей стороне.

19 августа наступающие части и соединения отвоевали у врага еще километр сильно укрепленной полосы. Один километр! Мало? Да. Но ведь каждый метр этого пространства брался с бою. Густая сеть ходов сообщения, пересекавшая в глубину многочисленные траншеи, давала возможность гитлеровцам скрытно и очень быстро накапливать свежие подкрепления и контратаковать наступающих. Наша артиллерия не всегда успевала оказать поддержку. Бойцам приходилось отражать контратаки только своими силами. Помогали им, когда это было возможно, лишь полковые орудия.

По мере продвижения войск перемещался и наш штаб. Однажды, направляясь на новый наблюдательный пункт, мы въехали в широкий овраг, где совсем недавно отсиживались гитлеровцы в добротных землянках. Шофер, смеясь, показал на позолоченную вывеску, прикрепленную над входом в блиндаж. На квадратном листе железа красовался мифический бог вина Бахус верхом на бочке, с пивной кружкой в руках. Здесь же стояла группа пленных, которых допрашивал наш офицер. Остановив машину, я спросил пленного немецкого обер-лейтенанта:

— К чему сей балаган на войне? Вытянув руки по швам, он ответил:

— Выдумка полковника фон Бюлова и генерала Кунтце[7], господин генерал. Они устроили «Берлин на Миусе». Один ряд блиндажей, как видите, имеет табличку: «Унтер-ден-Линден». Здесь было два кабачка и один публичный дом. Другой ряд назывался «Фридрих-штрассе», где размещались кафе с девицами.

— Совершенно верно, — подтвердил другой пленный, командир 1-й роты 687-го пехотного полка. — Мы были убеждены, что «Миус-фронт-колоссаль» неприступен. Недаром он объявлен «зимней линией обороны рейха». К тому же и попытки ваши прорваться зимой и летом, извините, не удались…

Давал показания сухопарый, с бесцветными серыми глазами командир роты 294-й пехотной дивизии. С этой дивизией мы познакомились на Миусе еще в феврале 1943 года. Она почти сплошь состояла из нацистов. Офицер угрюмо сообщал:

— Солдаты наши могут побеждать, а вот генералы, возможно, проиграют войну. Нет в войсках доверия ко многим из них. Поэтому нам и трудно выдержать серьезное испытание. Во Франции и Голландии мы легко побеждали, а у вас в России наткнулись на крепкий кулак.

Прямота командира роты дала повод разоткровенничаться плотному унтер-офицеру с выразительным, красивым лицом.

— Наш командир дивизии генерал-майор фон Блок, подражая фюреру, произносил истерические речи, а солдат совсем не жалел! — резко выкрикивал унтер-офицер. — Сколько у нас ничем не оправданных потерь! И все это видят и знают. А сколько Блок вынес смертных приговоров! Насаждал прусскую дисциплину. А что толку? Мы в плену, а дивизия разбита…

В результате упорных боев 2-я гвардейская армия прорвала главную полосу обороны на Миусе и устремилась вслед за отступающим противником к реке Крынка. Перед нашими войсками открылись дороги в Донбасс.

Соотношение сил в августе изменилось в нашу пользу. Небом владели советские летчики. Превосходство в танках было на нашей стороне. Оперативные резервы 6-й немецкой армии перешли под Харьков, где в это время развернулись ожесточенные бои.

Эти благоприятные условия учитывала и умело использовала Ставка Верховного командования. Она крепко держала инициативу в своих руках, диктовала свою волю противнику и оперативно создавала на решающих направлениях необходимое превосходство в силах и средствах наступающих войск.

Большую помощь 2-й гвардейской армии оказал 4-й механизированный корпус под командованием генерала Т. И. Танасчишина. Ему удалось нащупать слабый участок в обороне противника и прорваться в тыл врага. Танкисты освободили населенные пункты Надежный, Белояровку и Колпаковку.

Командующий немедленно воспользовался этим и ввел в образовавшийся коридор 2-й механизированный корпус генерала К. В. Свиридова.

Бойцы и офицеры гвардейской армии дрались отважно. Многие из них достойны похвалы.

Перед штурмом на наш командный пункт приехали командир 2-го гвардейского минометного полка майор И. И. Рышкевич с замполитом Г. К. Смирновым. Четко представившись, Рышкевич стал докладывать о состоянии части.

В руке держит рапортичку, а докладывает на память исчерпывающе, точно. На вопросы отвечает уверенно. «Полк, видимо, хорошо сколочен, и командир молодец», — думаю я.

— Как, по-вашему, будет драться полк? — спрашиваю Смирнова.

Замполит сначала подумал, потом не торопясь ответил:

— Хорошо будет драться. Он — на своем пути.

— Что это значит?

— Что значит? — Смирнов опять помолчал и потом дал обстоятельный ответ: — Здесь, на юге, мы два года назад начали войну. Семнадцатого сентября сорок первого прибыли из Москвы. Костяк полка — московские рабочие. Разгрузились в Большом Токмаке. На второй день пошли в бой. Тяжело тогда было воевать. Много несли потерь, особенно от авиации. Но еще тяжелее стало, когда пришлось отступать. Оставили Донбасс, покинули Ростов, докатились до самых берегов Волги. В степях Таврии и Дона остались могилы наших бойцов. Так что мстить, и жестоко будут мстить оккупантам наши бойцы за сорок первый и сорок второй годы. Они возвращаются старой дорогой и уж не свернут с нее.

23 августа минометный полк «катюш» подивизионно поддерживал наступление бригад 2-го механизированного корпуса. Соседняя стрелковая дивизия заняла село Кринички, но гитлеровцы потеснили ее. Создалась угроза правому флангу армии. Рышкевич получил приказ: немедленно перебросить в район села Кринички дивизион «катюш».

— Тебе выпала честь помочь пехотинцам, — сказал майор командиру 2-го дивизиона капитану М. И. Якубу.

— Благодарю за доверие, — весело ответил тот и, не теряя времени, направил в указанный район батареи старших лейтенантов М. П. Сулимина и К. А. Французова. За четверть часа машины прошли десять километров и заняли позиции у подножия кургана Калмыцкого.

Якуб выскочил на курган, быстро окинул взором передний край неприятеля. Там, в лощине, шумели моторы танков и автомашин. Мотопехота под прикрытием танков сосредоточивалась для контратаки.