— Бог мой, что творилось! — говорил, оживленно жестикулируя руками, молодой солдат. — Мы бросились в укрытия. А с неба посыпались бомбы. Тут же вышло из строя орудие. Пятнадцать минут ваша авиация совершенно безнаказанно бомбила нас.

Позже некоторые гитлеровские батареи стали оживать, главным образом южнее Севастополя. Но они для самолетов были неопасны.

Теперь через каждые двадцать минут в небе появлялись наши эскадрильи. И каждый раз специально выделенные батареи по команде с наблюдательного пункта давали огневой шквал по немецким зениткам. Поэтому бомбардировщики беспрепятственно сбрасывали смертоносный груз.

Однако последний налет показал, что гитлеровцы все же разгадали нашу тактику. Когда летчики повернули обратно, зенитчики открыли огонь и подожгли один бомбардировщик. Летчик бросал самолет из стороны в сторону, стараясь сбить пламя, но это ему не удалось. Обожженный, теряя сознание, он приземлился на поле аэродрома.

Пришлось спешно вносить коррективы в свои планы. Теперь мы не позволяли немецким зенитчикам стрелять не только во время бомбежки, но и в те минуты, когда самолеты разворачивались, идя на свои аэродромы.

Почти одновременно с ударами авиации открыли огонь и наши орудия большой мощности. Они методически разрушали доты и дзоты врага.

Контроль пристрелки вместе с постепенным разрушением дотов продолжался.

Так прошло два часа. Эти два часа решали в конечном счете успех прорыва обороны противника малой кровью. Наконец внезапно ударила тысяча наших орудий и минометов. Все слилось в общий гул. Это был пятиминутный налет по первой траншее и опорным пунктам противника.

Открытым текстом по радио командир 50-й немецкой дивизии доложил Альмендингеру, что русские начали генеральный штурм. Однако новый гитлеровский командарм не захотел и слушать встревоженного подчиненного. Очевидно, он не знал, что тот пережил на Перекопе. И Альмендингер тоже открытым текстом ответил: «Передайте вашим солдатам и офицерам: сзади их ждет смерть, а впереди — жизнь и победа»..

Пять минут бушевал мощный огневой шквал. Потом на какое-то мгновение наступила пауза. И опять также, как на Перекопе, половина всех орудий обрушила огонь на вторую траншею.

И здесь пригодились показания пленных. От них мы своевременно узнали, что на Перекопе, где ложный перенос длился всего пять минут, не все солдаты успевали выбраться из убежищ и блиндажей. Поэтому мы увеличили паузу до десяти минут.

Теперь в полный голос заговорили немецкие батареи. С наблюдательного пункта мы видели, как от их мощного заградительного огня поднялась перед нашей первой траншеей сплошная завеса из дыма, пыли, кусков камня и земли.

Пришла пора подавлять гитлеровскую артиллерию. С гулом разрывая воздух, понеслись снаряды на батареи неприятеля. И так же, как на Перекопе, стал заметно редеть вражеский заградительный огонь. Однако семь-восемь батарей продолжали стрелять. Видимо, они не были засечены звукометристами.

Маршал Василевский с интересом наблюдал за действиями артиллерии. Александр Михайлович, улыбаясь, сказал Толбухину:

— А ведь гвардейцы обманули-таки Альмендингера. Наверняка он считает, что артподготовка началась только часа полтора назад. А на самом деле за три часа редким огоньком немало его укреплений уже ликвидировано.

Два раза повторялся ложный перенос огня. Лишь после этого пехота поднялась в атаку. Следуя за огневым валом, она захватила первую и вторую траншеи врага.

Завязались ожесточенные бои. 54-й корпус, сковывавший противника огнем, в основном выполнил свою задачу.

Следуя за огневым валом, 24-я и 87-я гвардейские стрелковые дивизии 13-го гвардейского корпуса ворвались в первую и вторую линии окопов. Здесь начался упорный траншейный бой.

Было около трех часов дня, когда немцы при поддержке авиации пошли в контратаку. События развивались стремительно. Первый удар немецкие бомбардировщики нанесли по своим войскам, так как район Мекензиевых гор был плотно окутан дымом. Контратаки следовали одна за другой. Четырнадцать раз бросались гитлеровцы на позиции гвардейцев.

Чанчибадзе волнуется, время от времени звонит мне:

— Добавляй, пожалуйста, артиллерии, не жалей металла, дорогой!

К вечеру, когда обстановка накалилась до предела, к нам в плен попало несколько солдат. Одни из них сошли с ума, другие истерически рыдали. Не выдержали нервы. Потом один солдат рассказал, что между Бартеньевкой и Инкерманским маяком в укрытиях сидят пулеметчики-эсэсовцы, получившие приказ без предупреждения расстреливать отступающих. Очевидно, это и имел в виду командарм Альмендиигер, предупреждая свои войска, что «сзади — смерть!».

Наступили сумерки. Солнце падало в море, трепетным пунцовым отблеском освещая волны. Грохот разрывов, гул самолетов стали постепенно стихать.

Первый день наступления закончился неплохо. Прочно удерживаются вторые траншеи противника, захвачено много важных опорных пунктов. Однако вершины Мекензиевых гор и железнодорожная станция еще не взяты.

Толбухин доволен:

— Еще один такой день, и Альмендингер потащит сюда все свои резервы.

Василевский задумчиво смотрит на него:

— Почем знать, может быть, Альмендингер и не станет ожидать завтрашнего дня, а еще нынешней ночью двинет на Мекензиевы горы новые силы.

Маршал оказался прав. Командующий 17-й немецкой армией кроме резервов стал перебрасывать на наше направление войска и с других участков фронта.

Утром 6 мая артиллеристы нанесли новый удар. Пехота пошла в атаку. Гитлеровцы немедленно обстреляли наступающих из орудий, потом сами перешли в контратаку. И только днем после повторного артиллерийского налета и подавления батарей противника штурмовой авиацией наши части несколько продвинулись, улучшив свои позиции.

На наблюдательном пункте снова маршал Василевский, генерал Толбухин. Александр Михайлович поглядел на хмурящееся небо.

— Нужна более активная поддержка пехоты с воздуха. А день-то сегодня неподходящий — облачность. Трудно будет использовать штурмовую авиацию.

— Я только что запрашивал генерала Хрюкина, — доложил представитель штаба 8-й воздушной армии, полковник Харебов. — Все будет по плану. Высота облачности около двухсот метров.

Справа над морем послышался гул. Эскадрилья Ил-2 7-го штурмового авиационного корпуса вылетела на подавление вражеской батареи. Вскоре над Севастополем возникли разрывы. Одно за другим потянулись туда новые звенья бомбардировщиков и штурмовиков.

Сопротивление гитлеровцев увеличивалось. Среди пленных стали попадаться уже солдаты из резервных частей и с других участков фронта.

— Альмендингер благодаря удачным действиям второй гвардейской поверил, что главный удар наносится именно здесь, — говорил Толбухин маршалу Василевскому. — Мы на это и рассчитывали. Обман удался.

— Посмотрим, как будут развиваться события дальше, — сдержанно отозвался Александр Михайлович.

2-я гвардейская армия вклинилась в оборону неприятеля. Это взволновало не только Альмендингера, но и самого фюрера.

Немцы стали усиливать 17-ю армию. Вечером 6 мая разведчики сообщили нам о том, что из Бухареста на херсоиесские аэродромы прибыло около ста самолетов. В ночь на 7 мая из Констанцы отправились четыре быстроходные баржи с маршевыми ротами. Но только одна дошла до Стрелецкой бухты. Остальные были потоплены в открытом море подводниками.

Утром начался общий штурм Севастопольской крепости всеми войсками 4-го Украинского фронта. Главный удар наносили 51-я и Отдельная Приморская армии. Пехота, поддержанная артиллерией и всеми силами 8-й воздушной армии, двинулась в наступление с востока. В нескольких местах были захвачены важные позиции противника.

Сопротивление гитлеровцев на участке 2-й гвардейской армии значительно усилилось. Наши дивизии почти весь день отражали контратаки.

— Все идет по плану, — говорил командарм своим помощникам. — Завтра будем в Севастополе.

Однако к вечеру командир 55-го стрелкового корпуса генерал Ловягин неожиданно доложил: