Французский язык, уже глубоко укоренившийся во Фландрии, благодаря обычаям и потребностям торговли, нашел могучее орудие для своего распространения в системе государственного управления. На помощь ему пришло мощное и быстрое развитие муниципальной жизни и княжеского чиновничества. Действительно, эшевены отказались, подобно бальи, в своих распоряжениях и счетах от латинского языка и начали пользоваться общераспространенным французским языком, лучше отвечавшим тому новому практическому духу, которым они были проникнуты. Движение началось, конечно, с романских частей графства. Для, социального и политического состояния Фландрии характерно то, что первый известный нам на французском языке документ происходит из Дуэ (1204 г.). В течение всей первой половины XIII века французский язык непрерывно вытеснял латинский в судебных и административных актах. До 1250 г. он был как в валлонских, так и во фламандских областях страны единственным общеупотребительным языком во всех отраслях управления. Этот официальный французский язык Фландрии представлял довольно странное наречие, лишенное часто гибкости и правильности и до того перегруженное нидерландскими словами, что германские филологи могли бы здесь сделать иногда счастливые находки. Впрочем, он был менее странным, чем романское наречие, которым пользовались в это же время в Англии, и удивительно даже, что он не исказился еще более под пером фламандских писцов. Действительно, многие из тех, кто писал на нем, несомненно, научились ему в результате упорного труда и прилежания. Если можно допустить, что бальи, принадлежавшие почти все к мелкому дворянству, знали его с детства, то этого наверное нельзя сказать об эшевенах и низших судьях, вышедших из народа. Так как графские чиновники употребляли лишь французский язык, то все те, кто имели сношения с правительством, должны были научиться понимать его и писать на нем. Впрочем, следует заметить, что этого результата здесь добились, не прибегая к принуждению и насилию[642]. Начиная с середины XIII века, когда фламандская проза настолько развилась, что стала годиться для изложения официальных распоряжений, власти, имевшие непосредственные сношения с публикой, начали пользоваться фламандским языком, не встречая никаких препятствий со стороны графа. Однако французский остался вплоть до правления Людовика Мальского единственным языком, которым почти исключительно пользовалась центральная администрация. Княжеские чиновники продолжали употреблять язык князя, так что даже для эшевенов, переставших им пользоваться как постоянным языком, знание его все же было обязательно. Чтобы составить себе точное и живое представление о лингвистической обстановке во Фландрии до конца правления Гюи де Дампрьера, достаточно перелистать наугад какой-нибудь тогдашний сборник документов или реестр. Здесь встречаются вперемежку тексты на латинском, на французском и на фламандском языках, и подобно тому, как от историков Фландрии требуется теперь знание этих трех языков, так оно требовалось в самой Фландрии 600 лет тому назад от всех чиновников и государственных писцов[643].

Несмотря на свое необычайно широкое распространение среди дворян, представителей крупной буржуазии, чиновников и даже богатых крестьян[644], французский язык не проник в гущу народных масс. Низшие слои городского населения, как и крестьяне, продолжали говорить по-фламандски. Так, например, из ипрских архивных актов видно, что в XIV веке городские низы в те периоды, когда они захватывали муниципальную власть, заменяли французский язык в административных делах фламандским[645]. Словом, французский язык был в XIII веке во Фландрии языком двора, дворянства и деловым языком. Если в XIII веке благодаря ему в военный, юридический и торговый лексикон проникло множество чужеродных слов, то в отличие от того, что имело место в Англии, он не изменил, по существу, ни повседневного, ни литературного языка. Он не исказил их, а стал рядом с ними[646].

Подобное существование в одной и той же стране двух языков, на каждом из которых говорила одна часть населения, не могло, разумеется, не вызвать довольно серьезных затруднений. В 1175 г. папа Александр III подтвердил старое обычное право гентцев вести тяжбы по церковным делам лишь перед своим деканом и разрешил им не являться в суд турнэского официала, в котором пользовались иностранным языком[647]. Позже, в конце XIII века, среди доводов, приводившихся фламандцами, чтобы добиться от Бонифация VIII создания особого диоцеза, можно найти ссылку на то, «что большая часть графства пользуется фламандским языком и не может руководствоваться наставлениями своих епископов, не знающих их языка»[648].

Французский язык проник в Брабант, как и во Фландрию, но в более слабой степени. Подобно графам, герцоги жили в окружении людей, говоривших на романском языке[649], и людей, говоривших на нидерландском языке, ибо они, подобно им, управляли отчасти валлонским, отчасти фламандским населением. Но благодаря влиянию Франции и авторитету ее культуры, существовавшее при их дворе равновесие между обоими языками вскоре было нарушено. Покровительство, которое оказывала в Англии французской литературе Алиса Лувенская (1121–1135 гг.), супруга короля Генриха I, позволяет думать, что она научилась ценить ее еще раньше, на своей родине[650]. В XIII веке французский язык стал, бесспорно, излюбленным языком герцогского дома. Правда, у этой древней местной династии он не достиг такого исключительного значения, как у чужеземных князей, правивших после Теодориха Эльзасского на другом берегу Шельды. Герцоги пользовались им в своей переписке и в своем домашнем быту, но не для сношений со своими подданными. Во фламандских областях Брабанта чиновники перестали составлять документы по-латыни, лишь для того, чтобы начать пользоваться фламандским языком. Впрочем, народный язык стал употребляться в Брабанте позже, чем во Фландрии, что является лишним доказательством более замедленного развития Брабанта[651]. Древнейшая французская хартия герцогства относится к 1253 г., а древнейшая фламандская — к 1275 г.[652] Но если власти остались верными национальному языку, то зато французский язык утвердился среди высшей аристократии одновременно с «придворными нравами», от которых он был так же неотделим, как в настоящее время английский язык неотделим от всего, связанного со спортом.

Но известно, что брабантцы «считались в чисто германских странах образцовыми представителями рыцарских совершенств и их часто ставили в воздававшихся им похвалах в один ряд с французами»[653]. Вольфрам фон Эшенбах говорит о тех, кто знает французский язык, «что они французы или брабантцы», а Адне ле Руа пишет, со своей стороны, что:

(«В то же самое время, которое я вам описываю, во фламандской стране был обычай, что все вельможи, граф и маркизы имели около себя французов, чтобы научить своих сыновей и дочерей французскому языку».)