По влиянию, приобретенному Филиппом-Августом в не принадлежавшей ему Лотарингии, нетрудно догадаться, как он должен был вести себя в зависевшей от него Фландрии. Теперь, наконец, он пожал здесь плоды своих двадцатилетних трудов. Днем его триумфа был день, когда Феррана пленником ввели в тот самый Париж, на мосту которого Филипп Эльзасский льстил себя надеждой водрузить свой стяг. Иоанне, правда, предоставлено было владение графством, но на каких условиях! Она должна была обещать срыть укрепления Валансьена, Ипра, Оденарда и Касселя и оставить все остальные укрепленные пункты в том состоянии, в каком они были до сих пор[431]. Крупные города страны должны были дать заложников[432]. Знать письменно обязалась не служить впредь графу и внесла в обеспечение верности своего слова определенные залоги[433]. Вожди французской партии во Фландрии, кастеляны Брюгге и Гента, вместе со своими приверженцами вернулись в страну, и в октябре король приказал графине вернуть им их земли.

Филипп-Август, по-видимому, решил пожизненно держать Феррана в плену. Сыну Филиппа-Августа, родившемуся от Изабеллы Генегауской, принадлежало право наследования во Фландрии в том случае, если Иоанна умрет бездетной, и это порождало соблазн присоединить когда-нибудь графство к владениям французской династии[434]. Однако этот сын, став королем, вернул Феррану свободу. Герцог Бретани подумывал о женитьбе на Иоанне и добился от папы расторжения ее первого брага. У Людовика VIII не было никаких других способов помешать осуществлению этого плана, который создал бы нового опасного врага французской короне, чем освободить побежденного при Бувине противника. Иоанна и Ферран обвенчались вторично после того, как графиня обещала заплатить выкуп в 50 000 парижских ливров и согласилась признать условия Меленского договора (5 апреля 1226 г.)[435]. Этим договором установлены были вплоть до конца XII века отношения между Фландрией и Францией. Граф и графиня обязались верой и правдой служить своему сюзерену, не возводить новых крепостей поч эту сторону Шельды и обновлять старые укрепления лишь с его прямого разрешения. Они должны были заставить рыцарей и все фландрские города, под страхом изгнания или конфискации имущества, принести присягу на верность королю и обещать ему помогать словом и делом, если упомянутые обязательства будут нарушены. Наконец они обязались получить от папы буллу, угрожавшую им отлучением от церкви в случае, если они нарушат эти условия.

Ферран вернулся во Фландрию после двенадцатилетнего плена. Следом за ним прибыли «метр» Альберик Корню и Гуго Атисский, присланные из Парижа для объявления во всеуслышание текста договора и принятия присяги от дворян и городов. Никто не оказал никакого сопротивления, и во французских архивах до сих пор еще сохраняются грамоты, в которых бароны, рыцари, бальи и эшевены доносили о том, что они принесли на мощах присягу поддерживать короля против их «весьма любимого государя», если он, упаси господи, нарушит данное им слово[436].

Ферран был с этого времени самым покорным и самым преданным из крупных вассалов Франции. Он не только не принял никакого участия в восстании французских князей против Бланки Кастильской, но сделал даже диверсию „в Артуа в пользу королевы[437]. Его честолюбие было сломлено, и он чувствовал, что его влияние подорвано. После его смерти (1233 г.) Иоанна согласилась отдать на попечение Людовика IX свою дочь и единственную наследницу Марию, как только ей исполнится 8 лет, с тем чтобы она воспитывалась при дворе до своего брака с Робертом Артуа, братом короля[438]. Но для Фландрии еще не пробил час, когда ей предстояло получить французского государя: смерть Марии в 1236 г. привела к крушению возлагавшихся на нее надежд.

С начала XII века и до начала XIV в. к Франции, освободившейся от соперничества Англии и Германской империи, перешла гегемония в Западной Европе. Она заняла господствующее положение не только в политическом, но и в духовном отношении, и Нидерланды раньше и больше, чем все другие страны, испытали на себе последствия этого. Французское влияние при Людовике Святом и Филиппе Красивом было в Нидерландах сильнее, чем когда-либо впоследствии, если не считать очень близких к нам времен правления Наполеона I.

Феодальные династии Фландрии и Лотарингии сумели искусно воспользоваться в XII веке войнами, происходившими между великими нациями Западной Европы. Они становились по очереди на сторону то вельфов, то гибеллинов, то французов, то англичан, переходя от одной партии к другой, в зависимости от игры случая и смотря по тому, что им было выгоднее, с точки зрения их интересов. Самым типичным представителем этой системы был, как мы видели, Генрих Брабантский. Но у него не оказалось последователей. После сражения при Бувине пришлось перейти к другой политике. Теперь покончено было с тактикой союзов, которые то заключались, то расторгались, с постоянными переменами фронта, с непрерывным балансированием. Отныне единственной целью князей было добиться расположения французского короля, привлечь его на свою сторону и поссорить его со своими врагами. Все они стали придворными льстецами, и многие старались сделаться его подзащитными. Они получали от него феоды и денежные пенсии. Они добивались для себя самих или для своих детей чести вступления в королевскую семью. Они имели при дворе своих доверенных людей, а иногда шпионов, обязанных держать их в курсе происходивших там интриг, к которым они нередко причастны были сами. Париж перестал быть для них чужим городом, они часто живали в нем и некоторые даже обзавелись в нем дворцами.

Французским королям, начиная с Филиппа-Августа и до Филиппа Красивого, не приходилось больше прибегать к вооруженному вмешательству в дела Нидерландов. Не покидая своей столицы, они улаживали дела этих, почти всегда столь податливых и сговорчивых по отношению к ним, князей. Они держались с ними как повелители, вызывали их ко двору и сообщали им через простых рыцарей свои приказания, которые они должны были принимать со всеми знаками уважения и повиновения. При Филиппе Красивом, герцог Иоанн Брабантский, гордившийся своим каролингским происхождением, не стеснялся заискивать милости у мессира Муша, одного из итальянских советников короля, и слыть в Париже лицом, пользующимся его покровительством[439].

Это постоянное вмешательство Франции было первой характерной особенностью политической истории Нидерландов в XIII веке, но она была не единственной. Наряду с внешнеполитическим влиянием Капетингов большое внутриполитическое значение приобрели города. Князья увидели себя вынужденными все больше считаться с ними. Разоренное падением земельных доходов рыцарство несло теперь военную службу только за деньги и не могло поставлять достаточного количества войск. Армии пришлось усилить за счет наемников и иностранных вспомогательных отрядов. Война стала, таким образом, очень дорогим делом. Чтобы справиться с вызывавшимися ею расходами, для покрытия которых не хватало доходов с собственных доменов, князья обращались за помощью к городскому населению. Они требовали с него налогов или просили его гарантировать заключавшиеся ими займы. В силу этого их политика зависела теперь не только от их усмотрения, но и от доброй воли их подданных. Раньше они воевали с помощью военного сословия, всегда готового двинуться по первому их приказанию. Теперь невозможно было воевать без согласия городов. Интересы страны стали учитываться наряду с интересами князя. Войны стали происходить несколько реже, но они были более продолжительными и приводили к более решительным последствиям, так как они развязывали более грозные силы. Они завершались новыми территориальными перегруппировками и приближали таким образом Нидерланды к тому единству, которого им предстояло добиться в XV веке.