Движение было слишком всеобщим, чтобы не втянуть в конце концов Феррана, озлобленного против своего сюзерена и вынужденного из-за измены части дворянства пойти на союз с Англией. Он отказался принять участие в походе, подготовлявшемся Францией против Великобритании. Это был разрыв. За невозможностью напасть на Иоанна Безземельного, ввиду вмешательства папы, Филипп двинул свою армию и флот против Фландрии. Его войска вторглись во фландрское графство с юга, а французские военные суда появились на рейде в Дамме (май 1213 г.). Это неожиданное нападение застало страну врасплох. Большинство городов было в это время защищено еще только рвами и, за исключением Гента, никто из них не оказал сопротивления. Задуманный поход превратился в действительности в военную прогулку. Не встречая препятствий на своем пути, король продвинулся в глубь Фландрии и дошел до болотистых берегов Западной Шельды, которые его панегирист, Вильгельм Бретонский, в пылу восхищения перед столь далекими завоеваниями торжественно сравнивал с покрытыми льдами полярными странами[423]. В то время как солдаты из Пуату и Бретани грабили Брюгге и «как саранча» набросились на товары, хранившиеся в порту в Дамме, Ферран, заключив договор с Иоанном Безземельным, укрылся на острове Вальхерен. Вскоре в Звине появился английский флот. Французские суда, на которых находились бочки с золотом для уплаты жалования войскам, подверглись нападению и были преданы огню. Король, наложив колоссальные военные контрибуции на города, вынужден был отступить. Результаты французского завоевания исчезли так же быстро, как они были достигнуты. Ферран преследовал по пятам отступавшего короля, отнимая у него пядь за пядью завоеванные части страны. Филипп надеялся, по крайней мере, сохранить за собой валлонскую часть Фландрии. Уходя, он оставил гарнизон в Лилле. Но едва только он удалился, как горожане открыли свои ворота графу. Зато, [вернувшись сюда обратно, французская армия предала город огню, чтобы отомстить ему за «измену»[424].

Генрих Брабантский не мог помочь Филиппу-Августу в его походе на Фландрию. Он опять всецело поглощен бы войной с Льежским княжеством. В октябре его армия проникла в Газбенгау. На этот раз он натолкнулся на всеобщее сопротивление. Действительно, в этих областях постепенно развился сильный местный патриотизм. Войны происходили — теперь уже не только между князьями, но и между группировавшимся; вокруг них населением. Мы только что видели, как застигнутая врасплох вторжением Филиппа-Августа Фландрия сумела собраться с силами и; свернуть чужеземное иго. Теперь льежцы, в свою очередь, тоже восстали поголовно против брабантцев. Проходя через деревни, отлученный год тому назад герцог находил в церквях заросшие терниями распятья, лежащие на плитах перед алтарями. Церковная служба прекратилась, звон колоколов умолк. Когда он очутился перед Льежем, то нашел его готовым к обороне, защищенным крепкими стенами, с башнями по краям. Так как он не в состоянии был взять его внезапным ударом, то он удалился в направлении на Монтенакен. Здесь именно льежская армия, подкрепленная фландрскими частями, прибывшими из графства Лооз[425], заставила герцога принять бой на равнинах около Степпа (14 октября 1213 г.). Она состояла, главным образом, из отрядов городской милиции. Из пятисот рыцарей, насчитывавшихся тогда в Газбенгау, на призыв епископа откликнулось не больше пятнадцати[426], так как все остальные, нанявшись на службу Англии, отправились во Фландрию. Впервые в Нидерландах городским войскам предстояло сразиться с феодальной армией. Они блестяще выдержали это испытание: атака брабантской конницы, натолкнувшейся на воткнутые в землю пики пехоты, состоявшей из горожан Льежа, Гюи и Динана, потерпела неудачу.

Сражение при Степпе, было предвестником, хотя и в более скромной обстановке, происшедшего спустя сто лет сражения при Куртрэ. Оно не только показало силу городской пехоты, когда во главе ее стоят искусные вожди и когда она умеет держаться оборонительной тактики, но льежская армия обязана была своей победой, главным образом, моральным причинам. Мы ясно видим в возникших в связи с этим сражением легендарных преданиях непосредственное выражение подлинных патриотических чувств и тон автора Triumphus Sancti Lamberti (Торжество св. Ламберта) не менее восторженный, чем тон ван-Вельтема, воспевшерр впоследствии сражение при Куртрэ. Передавались рассказы о предзнаменованиях и явлениях, предвещавших победу, и путешественнику проходившие ночью по полю сражения, якобы слышали, как души мертвецов продолжали битву[427]. Хоругви св. Ламберта, развевавшиеся над льежскими отрядами, стали с тех пор национальным знаменем страны, долгое время в Льеже ежегодно происходило торжественной богослужение в память этого дня.

В то время как льежцы, используя свой успех, вторглись в Брабант сжигая на своем пути деревни и разграбив город Лео, Ферран, сочетая свой план действий с епископом, в свою очередь вторгся в герцогство и дошел до ворот Брюсселя. Герцог вынужден был вступить в мирные переговоры. Ему пришлось унизиться перед Гуго Пьеррпонским, явиться просителем в его столицу и умолять на коленях о снятии с него отлучения от церкви (28 февраля 1214 г.). Но, уже целуя в знак мира епископа, он замышлял новые козни. Неожиданно переменив фронт, он переметнулся от Филиппа-Августа и заключил союз с Отгоном Брауншвейгским, направлявшимся в это время в Нидерланды для соединения во Фландрии с английской армией, предназначенной для военных действий против Франции. Подобно тому, как когда-то он в качестве союзника Гогенштауфенов женил своего старшего сына на дочери Филиппа Швабского и сам взял себе в жены дочь Филиппа-Августа, точно так же теперь он устроил. обручение императора Отгона со своей дочерью Марией (19 мая 1214 г.). Эта Брабантская династия, состоявшая одновременно в родстве с Вельфами, гибеллинами и Францией, вполне была под стать потребностям зигзагообразной и непрерывно меняющейся политике ее главы[428].

Впрочем, последняя перемена фронта Генриха столь же мало была бескорыстной, как и предыдущие. Герцог видел в своем новом зяте лишь помощника против льежского епископа. Он предусмотрительно остерегался слишком сильно связываться с ним. Он не порывал отношений с французским королем и, если можно верить Вильгельму Бретонскому, то как раз накануне сражения при Бувине он якобы сообщил Филиппу-Августу о передвижении союзных войск[429]. Тем временем императорский лагерь был центром интриг против Гуго Пьеррпонского, владения которого князья заранее делили между собой. Генрих заставил признать за собой Гюи, Рено Булонский получал Динан, Ферран требовал освобождения его от вассальной присяги, принесенной им епископу в отношении графства Генегау[430].

Но все эти заманчивые планы рассеялись, как дым. Победа Франции при Бувине (27 июля 1214 г.) нанесла смертельный удар англо-вельфской коалиции и одним ударом уничтожила всю сеть созданных ею территориальных комбинаций. Сложилась совершенно новая ситуация. Теперь было надолго покончено с политикой балансирования, применявшейся до сих пор князьями, переходившими поочередно от Капетингов к Плантагенетам и от Плантагенетов к Капетингам, от Гогенштауфенов к Вельфам и от Вельфов к Гогенштауфенам. Они оказались теперь лицом к лицу с единственной державой — Францией, настолько превосходившей их и доминирующей, что всем попыткам сопротивления ей пришел конец. И до конца XIII века Нидерланды, казалось, превратились в простой придаток к монархии Капетингов. Генрих Брабантский сейчас же примирился с победителем. Он не решался больше ни на какие выступления против льежского епископа и почитал себя счастливым, что ему удалось принести присягу новому германскому императору, Фридриху II, и получить от него признание своих прав на город Маастрихт.