Эта позиция его обусловливалась глубокими изменениями, совершившимися за это время в экономическом положении Брабанта. Во время правления Готфрида II (1142–1190 гг.), под влиянием все более оживленных торговых сношений, завязавшихся между фламандским побережьем и долиной Рейна, промышленность и торговля сделали здесь значительные успехи. Лувен, Брюссель, Антверпен стали соперничать с фландрскими городами, и вокруг них быстро вырос целый ряд пунктов второстепенного значения, как Нивелль, Тирлемон, Лео, Вильворд и т. д. Мы уже видели, что Генрих постоянно заботился о преуспевании этих городов. Он не ограничивался только предоставлением им муниципальных вольностей, но озабочен был также развитием их торговли, и именно поэтому он вынужден был серьезно ввязаться в войну с Льежским княжеством.
По своему географическому положению епископское княжество находилось как раз посередине между Брабантом и Рейном. Епископ был хозяином рынков сбыта, лежавших на большом торговом пути из Кельна в Брюгге, и распоряжался, кроме того, средним течением Мааса. Словом, он мог закрыть по своему усмотрению те пути, по которым богатство притекало с востока в Брабантское герцогство. Таким образом Льежское княжество занимало такое же положение по отношению к Брабанту, как графство Голландия по отношению к Фландрии[416], и борьба, которую фландрские графы вели в XII веке против своих соседей, чрезвычайно походила на войну, разразившуюся в начале XIII века между герцогом Генрихом и Гуго Пьеррпонским.
Сигналом к началу военных действий послужило примирение Генриха с Филиппом Швабским в 1204 г. Епископ, повинуясь приказам из Рима, отказался принести присягу на верность Филиппу и по-прежнему стоял на стороне Оттона IV. Это давало великолепный повод для похода против него. Герцог направил армию в Маастрихт, который только что уступлен был ему германским императором, и должен был отдать в его руки путь на Кельн, проходивший по мосту этого города. Но епископу удалось очень ловко отвести угрожавший ему удар. Он покорился Гогенштауфенам, и Генрих, обманувшийся в своих надеждах, вынужден был отступить. Но убийство Филиппа Швабского (21 июня 1208 г.) позволило ему вскоре вернуться к своим прежним планам. Он подумывал одно время об использовании помощи французского короля, чтобы добиться германской короны, о которой он помышлял еще при жизни Генриха VI и которая отдала бы в его руки вею территорию Нидерландов[417]. Но он почти тотчас же убедился, что план этот неосуществим, и принес присягу на верность Оттону. Он вернулся, таким образом, снова в вельфскую партию, порвав с Филиппом-Августом, чтобы сблизиться с Иоанном Безземельным. Отлучение от церкви Оттона (18 ноября 1210 г.) не изменило его позиции, наоборот, это послужило для него поводом возобновить войну с льежским епископом, который, снова подчинившись решению папы, отошел от императора. Он добился, чтобы ему поручили привести епископа к повиновению. Он тайно собрал армию, затем, под предлогом похода против замка Моа, неожиданно двинулся на Льеж, плохо укрепленный земляными валами и заграждениями, и, захватив его врасплох, отдал его на разграбление (3 мая 1212 г.). Что касается Гуго Пьеррпонского, бежавшего сначала в Гюи, а затем в Динан, то он оставлен был в покое. Герцог, по-видимому, был очень мало заинтересован в том, чтобы он принес присягу на верность императору. Возложенное на него поручение послужило лишь поводом, чтобы нанести удар в самое сердце враждебной ему страны, разрушить ее столицу, завладеть переходом через Маас и захватить в свои руки большой торговый путь из Германии в Нидерланды.
Победа герцога Брабантского привела к союзу Гуго Пьеррпонскго в французским королем. Он искал помощи у Филиппа-Августа для борьбы с Генрихом, ставшим опять вождем англо-вельфской партии в Лотарингии. Он надеялся таким образом привлечь на свою сторону графа Феррана, только что получившего во владение Фландрию и натравить ДРУГ на друга, как это уже бывало, Генегаускую династию на Брабантскую. Но он просчитался. Через год после разграбления Льежа произошло полное изменение политической ситуации. Генрих Брабантский снова стал союзником французского короля, на дочери которого он женился (апрель 1213 г.)[418], меж тем как Ферран, порвав со своим сюзереном, принес присягу верности Иоанну Безземельному. Можно было думать, что неожиданно вернулись времена Филиппа Эльзасского и Балдуина IX.
Прибыв во Фландрию, Ферран Португальский убедился, что Эр и Сент-Омер захвачены были силой Людовиком, сыном Филиппа-Августа, и вынужден был присягнуть, что он отказывается от этих городов, совсем еще недавно уступленных Балдуину IX по Пероньскому договору. Эта грубая ловушка сулила новому графу печальное царствование. Однако она была лишь предвестницей еще более горьких испытаний. Во время слабого регентства Филиппа Намюрского французский король сумел повести во Фландрии очень ловкую политику. Он привлек на свою сторону, путем пожалования феодов и денежных пенсий, значительную часть влиятельнейших баронов страны. Он сумел вновь оживить у аристократии ее стремление к независимости, в которой он видел столь же надежное, сколь и удобное средство парализовать на будущее время могущество фландрских графов.
Поощренные этой французской политикой, фландрские сеньоры стали присваивать себе права и владения графов. Под их непрерывными ударами правительство, столь крепкое во времена Эльзасской династии, очутилось теперь под угрозой гибели. Образовалась дворянская партия, которая являлась одновременно продуктом и орудием французского влияния и представителей которой можно было, уже во времена Филиппа-Августа, назвать «Leliaerts» (приверженцами лилии), названием, нашедшим себе столь широкое распространение в конце XIII века.
У Феррана был только один способ справиться с образовавшимся против него союзом своих вассалов с его сюзереном. Это — противопоставить приверженцам Франции приверженцев Англии. Чуждый стране, он не мог рассчитывать на горячую преданность, которая поддерживала в тяжелые минуты Филиппа Эльзасского и Балдуина IX. Но золото Иоанна Безземельного могло помешать росту числа новых сторонников французской партии, и граф пошел таким образом на то, чтобы на его глазах во Фландрии завязалась борьба влияний между Капетингами и Плантагенетами. Сам же он озабочен был только тем, чтобы не скомпрометировать себя и соблюсти внешний декорум.
Нидерланды являли в это время странное зрелище. Все чувствовали, что между Францией — с одной стороны, и Англией и Германией — с другой, вот-вот разразится война, и каждый старался продать свою помощь тому, кто подороже заплатит. Повсюду шли интриги и препирательства о цене. Подобно тому, как это повторилось 150 лет спустя, в начале Столетней войны, эмиссары английского короля, запасшись стерлингами и заманчивыми посулами, проникли во все области между Северным морем и Маасом. Они вербовались из самых различных общественных классов. Среди них можно было встретить наряду с графом Рено Булонским, смертельным врагом французского короля, отнявшего у него его землю[419], простых горожан, вроде Вальтера Спронка и Симона Сафира из Гента[420]. Иоанн Безземельный не брезговал никакими средствами, чтобы привлечь на свою сторону князей, дворянство и города[421]. Он послал поздравление герцогу Брабантскому по случаю его победы над льежцами, ссужал деньги графине Фландрской[422], давал охранные листы купцам, вел переговоры с коммунами, покупал услуги рыцарей, находившихся в стесненном положении, ввиду уменьшения их доходов, и жадно протягивавших руки к блестящим денье, непрерывно притекавшим из его сундуков.
