Отправляясь на Восток, Балдуин оставил беременную жену, которая несколько месяцев спустя родила дочь, названную Маргаритой. В двухлетнем возрасте она, как и ее старшая сестра Иоанна, отдана была на попечение льежского епископа. Смерть их матери, отправившейся в 1203 г. к своему мужу и погибшей по дороге от сирийской лихорадки, и последовавшая за этим адрианопольская катастрофа, приведшая к гибели Балдуина, сделали юных княжен сиротами и одновременно наследницами самых богатых и обширных владений в Нидерландах. Филипп-Август тотчас же пустил все в ход, чтобы получить этих девочек в свои руки. Обстоятельства благоприятствовали ему. Граф Филипп Намюрский, брат Балдуина, назначенный им при отъезде регентом Фландрии и Генегау, не сумел заставить вступиться за судьбу своих племянниц ни Англию, ни Германию, которые были в это время всецело поглощены происходившей в них гражданской войной[409]. Он чувствовал себя изолированным перед лицом исконного врага своей династии, герцога Брабантского, поведение которого становилось все более угрожающим. Он видел единственное спасение во Франции. В 1206 г. он принес присягу на верность Филиппу-Августу[410], обязавшегося выдать за него замуж одну из своих дочерей, а через два года (1208 г.) он, в результате новых обещаний, передал в руки короля судьбу обеих девочек, опеку над которыми он успел за это время откупить у льежского епископа[411].

Все бельгийские историки единодушно осуждали поведение Филиппа Намюрского, как преступление, и не подлежит никакому сомнению, что оно имело роковые последствия для Нидерландов. Между тем оно попросту объяснялось тогдашней ситуацией и господствовавшими в то время взглядами. Регент, как бы он того ни хотел, никак не в силах был противостоять воле французского короля. Как граф Намюрский, он к тому же чужд был Фландрии и Генегау, и нет ничего удивительного в том, что он пошел на комбинацию, всего значения которой он не мог предвидеть и которая вместе с тем давала ему множество преимуществ. Он поступил просто как феодальный князь, не поднимавшийся над узким кругом своих династических и территориальных интересов, не способный провидеть вперед и подняться до более высоких политических, а тем более национальных идей. Он не думал, что совершает государственную измену, передавая Иоанну и Маргариту на попечение французского, короля, который был им таким же дядей, как и он сам.

Он слишком поздно убедился в последствиях своей уступчивости и умер, терзаемый угрызениями совести. Ходил слух, что в момент своего последнего издыхания он умолял аббатов Маршьена и Камброна, чтобы его труп волокли с веревками на шее по улицам Намюра, «так как собаке — собачья и смерть»[412].

Тем временем Филипп-Август успел добиться в Нидерландах благодаря своей дипломатии больших успехов, чем ему удавалось добиться с оружием в руках. Возможность располагать по своему усмотрению судьбами наследниц Балдуина позволила королю подчинить своему влиянию одно временно оба берега Шельды. Не только находившейся в феодальной зависимости от Франции Фландрии, но и находившемуся в такой же зависимости от Империи Генегау предстояло перейти в руки князя, которого французскому монарху угодно будет послать им из Парижа. Он остановил свой выбор на Ферране Португальском, племяннике графини Матильды, вдовы Филиппа Эльзасского. Этот выбор, несомненно, до известной степени объяснялся ливрами парижской чеканки, которыми старая графиня щедро осыпала Филиппа-Августа, но он определялся главным образом политическими соображениями. Казалось, что Ферран, не будучи совершенно связан с Фландрией и Генегау и незнакомый с нуждами и обычаями их жителей, никогда не в состоянии будет добиться здесь власти, которая могла бы внушать опасения. Таким образом его слабость должна была явиться гарантией его повиновения.

Брак Иоанны и Феррана состоялся в королевской часовне в Париже, в январе 1212 г. Новый граф принес феодальную присягу и, в свою очередь, заставил присягнуть своих баронов и свои города, что в случае его неверности они будут помогать французскому королю в борьбе с ним. Филипп-Август принял все необходимые меры предосторожности и мог поэтому со спокойным сердцем смотреть, как молодая чета направилась во Фландрию.

Сражением при Бувине открылся длинный ряд европейских битв разыгравшихся на территории Нидерландов. Результатом его было, не только установление надолго политического равновесия в Западной Европе. Оно привело также к необычайно важным последствиям для Бельгии, и потому стоит несколько подробнее остановиться на ходе предшествовавших ему, в течение нескольких лет, событий.

Генрих Брабантский, как мы уже видели, был во время правления Фридриха Барбароссы и Генриха VI ожесточенным врагом императоров и постоянным союзником Англии. Но после победы Филиппа-Августа над Иоанном Безземельным и после победы в Германии Филиппа Швабского над его соперником, вельфом Отгоном Брауншвейгским которого поддерживала Англия, он отступился от, казалось, заведомо обреченного дела и сблизился с французским королем и Гогенштауфенами. Филипп Швабский щедро вознаградил эту перемену фронта: он уступил ему в 1204 г. сохранившиеся еще за Империей права на Нивелльское аббатство, на Маастрихт и Нимвеген и объявил, что в случае отсутствия мужского потомства дочери тоже будут иметь право наследования в герцогстве Брабантском[413]. В следующем году Генрих принес присягу на верность Филиппу-Августу и получил от него ежегодную ренту в 200 марок серебром. Он стал с этого времени, и вплоть до получения Ферраном Португальским в 1212 г. Фландрии и Генегау, самым влиятельным князем в Нидерландах. Смерть Балдуина IX, освободив его от единственного соперника, способного помешать его планам, позволила ему сосредоточить все свои силы и все свои способности на одной цели: создании в самом сердце Лотарингии единого сплоченного государства, которое настолько распространило бы свое владычество вокруг, что Брабантский дом стал бы главой и судьей всей совокупности территорий, тесно переплетенных друг с другом в бассейнах Рейна и Шельды. Авторитет, которым он пользовался благодаря герцогскому титулу, но в особенности центральное положение его земель, облегчали ему его планы, давая ему очень часто возможность вмешиваться в дела и раздоры своих соседей. Он выступал в роли посредника в епископстве Камбрэ, поддерживал в Голландии Вильгельма I против его соперника Людовика Лоозского, снова выдвинул свои притязания на приморскую Фландрию и заставил регента Филиппа Намюрского принести ему присягу на эту область. Но главные свои усилия он направил на Льежское княжество. В первые же годы XII века его предшественники всячески стремились подчинить это княжество своей власти. Для них было необычайно важно распространить свое владычество в центре диоцеза, обнимавшего большую часть их земель, и освободиться от юрисдикции суда божьего мира[414].

Со времени смерти Отберта (1119 г.) не было ни одних епископских выборов, при которых они не пытались бы доставить победу ставленнику своих интересов. В своей борьбе с герцогами епископы опирались то на Лимбургскую династию, то на Генегаускую. Но первая примирилась в 1165 г. с Брабантской династией, а что касается второй, представленной двумя находившимися под опекой детьми, то она не могла внушать никому никаких опасений. В связи с этим Льежское княжество оказалось изолированным, и тогда пробил час решительных действий против него. Генрих хотел теперь не только подчинить его своему влиянию, но решил уничтожить его. Он носился с мыслью, — сообщает Эгидий Орвальский[415], — перенести созданную еще в VIII веке в Льеже епископскую резиденцию в какой-нибудь другой город, само собой разумеется — брабантский.