— Я сейчас вернусь, господин!

Едва он выскочил наружу, как старик вдруг вытянул худую, дрожащую руку в сторону Джоя и повелительным тоном, довольно громко произнес короткую фразу. Не знаю, что она означала, но звучала так:

— Ehelemai! E hele mai ia iaʻu, ilio, au e kauoha aku i ka inoa o Tlaloc!

И обращался он при этом, ни к кому другому, а именно к Джою. Надо сказать, что пес с того самого момента, как мы вошли в хижину, полностью игнорировал старика, а тот наоборот, не сводил с него глаз. Повторив несколько раз эту фразу и не добившись ровным счетом ничего, тот повернулся ко мне с изумленным и растерянным взглядом.

— Mea, aole ia i malama i ka ke Tlaloc! Ua 'aʻole i waiho i ka inoa o Tlaloc ...

— Простите, я ничего не понимаю и ответить не могу. Давайте дождемся Микото.

Услышав знакомое имя, старик успокоился, видимо сообразив, что без переводчика нам общего языка никак не найти. Он глубже зарылся в свои тряпки и затих, лишь изредка что-то неразборчиво бормоча.

Через несколько минут в хижину ворвался улыбающийся мальчишка, с какими-то мешочками и свертками в руках. Вскоре, он уже раскладывал на тростниковой циновке свое богатство — полоски вяленого мяса, несколько лепешек, мешочек с зернами кукурузы и еще один, с какими-то длинными розоватыми клубнями, размером с картофелину. Вручив деду лепешку и глиняную чашку с водой, Микото принялся перетирать зерна в тяжелой каменной ступке.

— Буду варить похлебку. Купил немного вяленой оленины. Хотел взять капибару, Дорито продавал — поймал только сегодня утром, да передумал. Ее надо сразу есть, а то завоняет, а оленину можно надолго растянуть.

Глядя, как ловко Микото управляется с готовкой, я поневоле вспомнил мальчишек района Хакни. Те тоже были вынуждены становиться взрослыми очень рано, и в восьмилетнем возрасте уже работали так же, как взрослые. Ну, или воровали.

— Твой дедушка что-то говорил, пока тебя не было. Я ничего не понял, но он несколько раз повторил слово «Тлалок»…

Как только я сказал это слово вслух, старик вновь начал выкрикивать что-о непонятное, раз за разом повторяя: «Тлалок, Тлалок!». Микото несколько раз переспросил у него что-то, затем повернулся ко мне.

— Дедушка говорит, что ваша собака не послушала, когда он приказал ей подойти именем Тлалока. Он говорит, что все дети Тлалока подчиняются тому, кто повелевает именем его, но ваш пес не захотел. Поэтому дедушка спрашивает, есть ли у вашей собаки душа, или она подобна пустой оболочке, лишь похожей на божественное дитя?

Божественное дитя? Это что еще за бред, старик не шутит ли? Однако тот не был похож на шутника, с вопросительным лицом ожидая ответа, отложив в сторону лепешку. Но что же ему ответить? Есть ли у Джоя душа… Знать бы еще, что она вообще из себя представляет.

— Скажи своему деду, что у Джоя есть душа, но он вовсе не дитя Тлалока, кто бы там тот Тлалок не был. Скажи, что сделал его великий мастер, мой учитель, так что, можно сказать, что это его дитя, а не Тлалока.

Микото, на переставая орудовать пестиком, повернулся, и бойкой скороговоркой перевел деду мои слова. Тот замер, еще раз внимательно всмотрелся в Джоя, затем вновь развернулся ко мне и, пожевав беззубыми деснами, снова что-то сказал.

— Дедушка просит, чтобы господин приказал собаке подойти к нему. Потом он расскажет все, что он знает о детях Тлалока и об амулете, который висит у вас на шее.

— Джой, это друг. Иди, поздоровайся! — Пес, приветственно виляя хвостом, направился к закутанному в тряпье старику. — Скажи деду, что пса зовут Джой, и он рад с ним познакомиться.

Мальчишка перевел мои слова, а я в это время потрясенно наблюдал, как старик, высвободившись из вороха тряпья, со слезами на глазах обнимает Джоя, гладит его, и что-то бормочет на ухо.

Микото принялся разводить огонь в очаге, а я уселся на одну из циновок, так как стоять, согнувшись, чтобы не упираться головой в крышу, было довольно утомительно. Поставив на огонь большой глиняный горшок с водой, мальчик объявил, что он готов переводить слова деда. И за последующий час, слушая его рассказ и задавая уточняющие вопросы, я узнал удивительнейшую историю, которая сама достойна того, чтобы о ней была написана книга.

Старик, которого звали Ашихта, попал в Белиз около сорока лет назад, обессиленный и голодный, выйдя к побережью после недели блуждания по джунглям. Его выгнали из родной деревни, без оружия и припасов, и то, что он вообще дошел до обжитых мест, было большим чудом.

Но самым удивительным было вовсе не это, а тот факт, что родился и вырос он в племени последних почитателей живого бога Тлалока. И, если я правильно понял то, что мне переводил Микото, то Тлалок умел создавать механических зверей, таких, как Джой. Только отличались они от Джоя тем, что, будучи пробуждены к жизни «дыханием Тлалока», четко выполняли приказы, отданные с использованием его имени. Поэтому-то старик и пытался заставить Джоя подчиниться, взывая к своему богу.

Сам Тлалок был не просто идолом или каким-то образом, существующим только в головах людей — это реально живущий в туземной деревне бог, ну, опять-таки, если доверять словам старика. Он был очень большой, вдвое выше любого из жителей деревни. Даже учитывая то, что туземцы довольно низкорослы, это все равно выходило никак не меньше трех метров. На просьбу описать Тлалока, старик довольно долго молчал, затем сказал, что бог похож на человека, только у него голова ягуара, и сам он сделан из сияющего солнечного металла. Честно сказать, услышав это описание, я похолодел. Именно так выглядела ожившая статуя, найденная Томасом и Ребеккой в храме, в книге «Мистическая экспедиция».

Оказалось, что много лет назад, сколько точно, старик сказать затруднялся, но уточнил — когда его дед был ребенком — выходило, около ста, Тлалок сражался с каким-то другим богом и победил, но был сильно ранен. И сейчас он больше не мог творить чудеса, вернее, вообще ничего не мог, лишившись раздробленных в бою рук и ног. С тех пор племя растеряло почти все свое богатство и власть, так как больше некому было делать выносливых и сильных зверей — детей Тлалока.

Со временем, все начало приходить в упадок, а бог постепенно сошел с ума. Когда-то добрый, он превратился в настоящее чудовище, требуя все новых и новых жертв. Жрецы, в надежде вернуть прежнюю благодать, исправно заливали его алтарь свежей кровью. В первую очередь, это касалось врагов племени, но в их отсутствие годились и соплеменники.

Амулет, который я показал старику, не просто так назывался сердцем механического дракончика. Когда-то, этот дракончик и подобные ему парили над джунглями, охотясь для племени и устрашая врагов. Со временем они исчезли, так как в силу своей хрупкости, намного чаще остальных животных приходили в негодность. Чинить же эти создания никто из племени не мог, да и не посмел бы, ведь это была священная работа бога.

— Я помню этот осколок, — переводил Микото слова старика. — Охотник Ратуун принес его из джунглей. Я просил отдать его мне, как память о моем народе, но у меня не было ничего взамен. Он продал его богатому белому, который потом уплыл на огромной лодке.

Профессор Стейнвик, не иначе! На вопрос об охотнике, старик туземец пообещал, что Микото отведет меня к нему, но, когда я спросил о родителях и дяде, тот только отрицательно покачал головой.

— Если твои родные попали к вайтукку, то ты больше никогда их не увидишь. Они используют последних детей Тлалока, чтобы добывать для него жертвы. Это единственное, что им осталось, — лицо Микото выражало искреннее огорчение. — Мне очень жаль, господин, но это именно то, что он сказал.

Хижина охотника Ратууна, на мой неискушенный взгляд, ничем особо не отличалась от жилища самого Микото, ну, разве что была чуть просторнее. Но мальчику она явно казалась едва ли не дворцом. Монетки, который я ему дал, были пересыпаны в мешочек, висевший на тонком шнурке, на шее. И теперь, позвякивая этим мешочком, Микото с явным превосходством в голосе заявил, что построит для них с дедом новый дом, не хуже, чем у Ратууна.