Я разглядываю велюровые шторы на окнах, иконы вперемешку с фривольными японскими календарями, дорогой ворсистый ковер на полу, золоченый журнальный столик из арабского гарнитура, усыпанный журналами „Плейбой“, „Пари матч“ и на этом фоне почти родной „Америкой“, верчу в руках ронсоновскую зажигалку размером с хорошую книгу и все вспоминаю это слово.
Наконец вспомнила: путана.
В переводе с итальянского — шлюха, проститутка.
Почему-то я совершенно уверена в этом выводе. И хотя до сих пор мне не приходилось сталкиваться вплотную с этой категорией, но если что меня и удивляет, так только то, как все соответствует рассказам о них. Но рассказы одно, а личное впечатление — совсем другое. Пока же я испытываю наибанальнейшие чувства: любопытство и брезгливость.
Написать о проститутке кажется чрезвычайно заманчивым. Попытаться проанатомировать этот уродливый, с опрокинутыми понятиями мир, этот во все века и во всех странах презираемый образ существования и уяснить, как же это получается сейчас, да еще у нас — на фоне, так сказать, всех совместных педагогических усилий семьи, школы и комсомола. Что называется, на ярком примере. Короче, я уже хорошо понимаю, что мне нужно от нее. Остается понять самую малость: ей-то что от меня надо?!
Она появляется на пороге комнаты с подносом, на котором дымятся две чашки кофе. Я вижу, что вся краска уже смыта с ее лица, а на плечи накинут изящный халатик в цветах и змеях. Из маленького бара возле кровати она извлекает бутылку ликера, две малюсенькие рюмочки, кидает на стол через всю комнату пачку „Пэл Мэл“. Потом усаживается с ногами в кресло напротив, закуривает, пускает облако дыма и, прищурившись, вперивается в меня. Похоже, она не очень-то представляет, о чем со мной говорить.
— Меня зовут Ольга, — говорю я, в основном чтобы начать разговор.
— Дура, — с искренним огорчением стучит она себя по лбу. — Познакомиться забыла! Я — Саша. А вообще-то все зовут меня Шу-шу. Ну надо же, как здорово, я тебя встретила! Хотела уже завтра в „Волшебницу“ ехать, у девчонок про тебя спрашивать, представляешь? И тут ты идешь!
— А зачем ты меня искала? — любопытствую я. У Шу-шу скучнеет лицо. Несколько секунд она туповато разглядывает остатки ликера на дне рюмки, потом тянет:
— Да вот… думала… Вдруг мы, правда, с тобой сестрички, а? Вот кайф будет! — Шу-шу оживляется: — Тебе сколько сейчас?
— Двадцать пять.
— А мне двадцать четыре! Вообще-то, маманя с папаней у меня в порядке, всегда твердили, что я у них единственная и неповторимая. Свет в окошке! — Она хохочет. — Хотя папаня кобель был — будь, здоров! Ты-то насчет своего как, в курсе?
Меня почему-то даже веселит эта ее наглая бесцеремонность.
— В курсе, — успокаиваю я ее. — И кстати, я не в Москве родилась. И вообще, мне совсем не кажется, что мы так уж похожи.
— Как „не похожи“? — хмурится она. Вскакивает, выбегает в прихожую, я со своего места вижу, как она роется в стенном шкафу. Возвращается Шу-шу с двумя вязаными шапочками, не спрашивая моего согласия, одну натягивает мне на голову, другую нацепляет сама. Хватает за руку, вытаскивает меня из кресла, ставит рядом с собой перед зеркалом. Вглядывается, сосредоточенно сдвинув брови, и наконец говорит удовлетворенно: — Похожи…
Совершенно ясно, что чем-то это ей очень важно. Но так же очевидно, что говорить, чем именно, она не расположена. Поэтому я решаю отложить выяснение этого вопроса до лучших времен, а пока приступить к своим служебным обязанностям.
— Это что, фирмачи там с тобой были? Шу-шу презрительно кривит губы:
— Какие фирмачи! Деловые… Откуда-то из Ростова. Гуляют… Пятьсот рублей только в оркестр засадили.
— Чего ж ты таких клиентов бросила? — с невинным видом закидываю я две удочки сразу и тут вижу, как глазки у моей Шу-шу настораживаются. Она смотрит на меня исподлобья, словно увидела впервые, только что, и сейчас быстренько прикидывает, что со мной делать.
Не исключено, что так оно и есть. Хмель на глазах отпускает ее, возбуждение спадает, она зябко передергивает плечами, крепко сжимает ладони между коленок. Зачем-то я ей нужна, вернее, нужна наша с ней похожесть, вот она и притащила меня к себе — спьяну, в ажиотаже от нашей негаданной встречи, притащила и только теперь задумалась: кого?
Написала я все это и сама себя устыдила. Пожалуй, если честно, я задним умом крепка. Это только теперь я знаю, какие виды она на меня имела, а тогда ничего толком не понимала. Просто почуяла носом, что лезу во что-то интересное — ну и лезла…
(Товарищи офицеры! Прошу простить последний абзац — привычка интриговать читателя. Ежели совсем невтерпеж, можете залезть в конец, я всегда так с детективами поступаю.)
Да, сейчас-то я знаю, что ей было нужно. Для того, что она задумала, ей мало было со мной познакомиться, мало подружиться. Чтобы я послезавтра согласилась сделать то, что она хочет, надо было меня приручить. И как я теперь понимаю, моя новая подружка взялась за это самым простым для нее, близким и гарантированным способом. Имею теперь все основания предполагать: тем самым способом, каким когда-то приручили ее.
Впрочем, для начала проводится небольшое анкетирование: кто, что, откуда. Ну, слава Богу, профессий разных у меня в жизни хватало: я называюсь медсестрой. Про маму, папу и трудное детство в далеком Свердловске даже врать не приходится — рассказываю все как есть. Конечно, я рассчитываю на ответную откровенность… Но даже представить себе не могу, до какой степени эта откровенность дойдет.
Уже довольно поздно, мы выпили уйму кофе, пересказали друг другу в общих чертах свою жизнь (в основном прошлую), согласно обругали всех мужиков чехом, когда я начинаю замечать, что с Шу-шу что-то неладно. Глаза у нее попритухли, на скулах выступил хоть на этот раз и натуральный, но какой-то нехороший румянец, губы стали пунцовыми, словно их обметало лихорадкой. Она теперь говорит затрудненно, как если бы в горле у нее пересохло. И ко всему прочему ее временами сотрясает короткая дрожь, несмотря на то что она давно уже принесла себе плед, плотно закуталась в него.
Перехватив мой взгляд, она криво улыбается и говорит жалобно и непонятно:
— Кумарит…
И вдруг будто решилась на что-то, сбрасывает плед. Из тумбочки возле кровати достает совершенно неожиданную в ее квартире пачку „Беломора“, в другой руке у нее небольшой бумажный кулек.
Снова, как тогда, взглянув на меня настороженно, оценивающе, спрашивает якобы небрежно:
— Покурим? Я знаю, вы осудите меня, мой генерал, но я говорю: „Да!“
Нет, сама я, конечно, не курю, еще чего! Вернее, делаю вид, что курю, но даже не пробую затянуться. В дни туманной юности, когда у нас, дворовых мальчишек и девчонок, не курить значило быть не как все, и я научилась довольно натурально имитировать этот процесс — и вот сейчас пригодилось.
Шу-шу ловко высыпает табак из папиросы на листок бумаги, осторожно достает чуть дрожащими пальцами из кулька комочек наркотика, поджигает его на спичке, потом тщательно перемешивает с табаком и аккуратно, не проронив ни крошки, ссыпает обратно в гильзу. Прикуривает и первую глубокую затяжку делает со свистом, втягивая дым вместе с воздухом. Потом передает папиросу мне. Дым кисло-сладкий на вкус, больше я, слава Богу, ничего не ощущаю.
Но зато как буквально через несколько минут преображается моя новая подружка! Глазки снова блестят, голос окреп. Перемена такая быстрая и разительная, что я пугаюсь: до какой зависимости от этой дряни может довести себя человек! Но тогда я еще не знала по-настоящему — до какой…
Теперь в основном она говорит, а я слушаю, иногда только подкидываю какой-нибудь вопросик. Шу-шурочка словно слетела с тормозов: наверное, минут тридцать болтает, не переставая, перескакивает с пятого на десятое, начинает одним, кончает совсем другим, но все равно за эти полчаса я многое узнаю про нелегкую жизнь путаны. Кто и сколько платит ей, кому и сколько платит она. Про швейцаров, что берут за вход по червонцу, про официантов и метрдотелей, которым тоже надо отстегнуть, про таксистов-тралеров, подбирающих клиентов, про проклятых ментов, не дающих жить спокойно, про чертовых коодовцев. Про то, что лучше всего иметь дело с фирмой, но страшновато брать валютой, на валюте-то как раз и можно погореть, поэтому надо утром тащить фирмача в „Березку“ и там отовариваться. И про многое другое, о чем я, надеюсь, напишу в своем материале.
