Я замялся. Откровенно говоря, мы с Севериным не пришли на этот счет к общему мнению. Поэтому я ответил осторожно:
— С одной стороны, очень хочется задержать их прямо сейчас. А с другой — есть соображения за то, чтобы подождать…
Промямлив все это, я выжидательно взглянул на Комарова. Но номер не прошел: наш начальник иронически хмыкнул и беззвучно похлопал раза два в ладоши, изображая аплодисменты.
— Отличный пример инициативного, самостоятельно мыслящего оперуполномоченного. «С одной стороны, с другой стороны…» А решает пусть тот, у кого зарплата больше, так, что ли?
Я попытался хотя бы изобразить смущение.
— Так ведь правда непонятно, что делать, Константин Петрович. Первый вариант: брать немедленно, как только выйдут, потому что если книги у них, то нельзя допустить, чтобы они их куда-нибудь дели, — ищи потом ветра в поле. Даже если книг при себе у них нет, то для задержания уже достаточно факта спекуляции: у Троепольской в блокноте есть цены, по которым они покупали у Горбатенькой, в магазине есть квитанции с совершенно другими ценами, налицо скупка, умысел на перепродажу и нажива. Получим постановление на обыск… Короче, главное — ввязаться в бой, а там посмотрим.
Это было предложение Северина.
— Но тут есть «но», — продолжал я. — Если Цаплин или Овсов, или оба они вместе имеют отношение к убийству, то книжки из комнаты Троепольской за эти три дня могли оказаться где угодно, даже в другом городе. А если к тому же бабушка-старушка по старости лет начнет путаться, что и за сколько она продала, что вполне возможно, то мы вообще окажемся с носом…
— Давай второй вариант, — потребовал Комаров.
— Погодить. Поработать за ними, постараться получить более крепкие зацепки. — Я сам склонялся больше к этому мнению, но честно прибавил: — Здесь тоже есть свои минусы, прежде всего — время. У нас на руках труп неизвестной женщины и черт знает куда пропавшая журналистка. И еще: «Вальтер». Если один из них ходит по городу с этой штукой…
Замолчав, я не без злорадного удовлетворения стал наблюдать за своим глубоко задумавшимся начальником.
— Вот что, — наконец прихлопнул ладонью по столу Комаров. — Свяжись с Севериным, скажи, пусть пока поводят по городу этих книголюбов, я сейчас распоряжусь, чтобы им подослали в помощь еще кого-нибудь. А сам езжай-ка к этому Потапенко, машину тебе дам. Вот если и там ничего, тогда посмотрим.
От Комарова я вышел, сделав твердый вывод: если решать самостоятельно надо уметь при любой зарплате, то откладывать решение — слава Богу, прерогатива тех, у кого зарплата выше.
Впрочем, понадобилось всего каких-нибудь минут сорок, чтобы мой жизненный опыт пополнился еще одним любопытным рассуждением: большую зарплату, по крайней мере в МУРе, зря не платят. Я сидел за огромным обеденным столом красного дерева, прихлебывал великолепный липтонский чай из тончайшего майсенского фарфора, слушал рассказы о великих книжниках прошлого и вертелся как на иголках. Меня интересовали книжники современные, и с Николаем Ивановичем Потапенко, очаровательным стариканом, бывшим летчиком-испытателем, мне совершенно не пришлось хитрить, искать обходные пути, применять тонкие маневры. Едва я заговорил о своем интересе к старым книгам, он первым делом словоохотливо вывалил мне все свои свежие, но уже наболевшие проблемы.
— Ух, эта молодежь! — весело кричал он, увесисто пристукивая по столу сухоньким, но крепким кулачком, так что майсенский фарфор угрожающе звякал. — Звери! И откуда берут-то? За последние два месяца весь мой обменный фонд распотрошил! Я уж думал — все, успокоился, так нет! Позавчера является ко мне, приносит: Пушкин прижизненный, «Евгений Онегин», Радищев, еще Бог знает что! Откуда берут, ну скажите вы мне! И ведь знает, подлец, на чем подловить старика! «Я у вас оставлю все это, Николай Иванович, посмотрите, дескать, в спокойной обстановке, подумайте!» Да какая тут может быть спокойная обстановка — я две ночи не сплю, все полки облазил, что им отдать, что продать? А сегодня, представьте, является и все забирает: у меня, говорит, еще покупатель появился, думайте до вечера, а то уйдет в другой город. И ведь уйдет же, уедет! Как вы думаете, а?
Потапенко полушутливо, полувсерьез хватался за голову, а я, хоть у меня самого все внутри дрожало так, что даже чашку пришлось поставить, чтобы не кокнуть ненароком, ужасно хотел его успокоить: не волнуйтесь, Николай Иванович, не уйдет и не уедет. Но тут же мне пришло на ум, что обоснуй я ему как следует мою уверенность, она, пожалуй, мало его утешит. Вот почему вместо этого я дождался паузы, извинился и попросил:
— Можно мне от вас позвонить? Меня товарищ на улице ждет, надо ему кое-что срочно передать. Что было чистой правдой.
— Слушайте, Овсов, — спросил Северин, — а откуда у вас такая странная кличка — Лошадь?
К тому времени, как я подъехал к Балакину в отделение, куда Северин доставил задержанного, беседа между ними была в разгаре и шла, как видно, с переменным успехом. У Стаса был угрюмый вид, он расхаживал по кабинету, заложив руки за спину. Круглое, щекастое лицо Альберта расцветилось пятнами, сделавшись похожим на подмокшую перезрелую клубнику, которую забыли вовремя снять с грядки. Сейчас он страдальчески скривил пунцовые губы и умоляюще прижал ладони к груди.
— Ну, почему сразу кличка, братцы? Вы что, правда, считаете, будто я уголовник какой, а? — Его узкие глазки-щелочки из-под припухших век тревожно перескочили с Северина на меня, потом на Балакина, сидевшего за своим столом в углу, потом снова на Стаса. — Ей-богу, братцы, по-моему, вы меня с кем-то спутали! А что Лошадью… Друзья прозвали. Долго объяснять. — Он безнадежно махнул рукой и совсем понурился. — Это… ну, в общем, из классики…
— Понятно, — буркнул Северин. — Оно, конечно, милиционерам про классику объяснять без толку. Они книжечками не торгуют, стало быть, их и не читают. — И неожиданно поинтересовался: — А что, прижизненный Чехов тоже в хорошей цене, да?
Овсов запунцовел окончательно, замекал что-то оправдательное. Но Северин прервал его.
— Стоп! Поехали по второму кругу. Значит, вы утверждаете, что это ваши книги?
— Мои, — уныло согласился Альберт.
— Как они к вам попали?
— Я их купил…
Северин бросил на меня быстрый многозначительный взгляд.
— Так. У кого?
— У… у женщины…
— Это мы уже слышали. Но я так и не понял: она ваша знакомая?
Не надо было быть крупным психологом, чтобы по лицу Лошади определить, что сейчас он судорожно пытается принять, как ему кажется, очень важное решение. Я даже знал какое. Руку даю на отсечение, он прикидывал, задержали мы его в связи с Ольгой или по какому-нибудь другому поводу. Если по другому, то ему нет никакого смысла самому лезть в петлю, связывать книги с Троепольской. А если все-таки в связи с ней, ложь начнет играть против него.
И тут, подобно шахматисту, в безвыходной ситуации узревшему вдруг лежащее, оказывается, на виду у всех простое решение, я увидел спасительный ход и похолодел. Ибо спасительным ход был для Овсова. А в следующую секунду я обреченно понял, что и он, похоже, нашел его.
— Знакомая… — выдохнул Альберт.
— Имя? Фамилия? — напористо расспрашивал Северин. И Овсов ответил окрепшим голосом:
— Троепольская Ольга Васильевна.
Наверное, я бы дрогнул. Но Стас (то ли еще не понял, к чему клонится дело, то ли нервы у него железные) продолжал как ни в чем не бывало:
— И сколько вы за них заплатили?
Мне показалось, что Овсов содрогнулся всем телом. Я буквально ощутил, как его сейчас раздирает страшная мысль: «Неужели не угадал?!» Но отступать теперь было некуда. И он пролепетал еле слышно уже известную мне минимальную каталожную цену:
— Четырнадцать тысяч…
— Отлично! — Северин плюхнулся на стул, придвинул к себе лист бумаги. — Дайте-ка нам теперь координатики этой — как вы говорите? Троепольской!
Я уже понял, что Стас блефует, но этот блеф был того сорта, который принято иначе называть хорошей миной при плохой игре. Овсов тем временем услужливо продиктовал адрес Ольги, ее домашний и рабочий телефоны. Записав, Северин поднялся, бодро сказал:
