– Лора?

Она снова заплакала, чувствуя себя дурой – нелепой, жалкой и вместе с тем счастливой только оттого, что снова видит его. Все эти взаимоисключающие чувства разом.

Соломон постучал в дверь. Он слышал, как визжит внутри Катаржина, плачет ее ребенок. Дверь она не открыла, но, похоже, разговаривала с кем-то внутри квартиры. Разговаривая, она вскрикивала и рыдала, маленький мальчик вторил ей. Соседи выходили из своих квартир и сонно взирали на Соломона, который молотил кулаками в дверь, – похоже, главным виновником переполоха сочли его. Но он ни на кого не обращал внимания. Главное – попасть в ту квартиру.

– Кася! – крикнул Соломон еще громче, и плевать на шиканье и шипение соседей.

Наконец Катаржина открыла дверь. Испуганные глаза покраснели от слез, двумя ручьями стекавших по щекам, она усиленно шмыгала носом, укачивая на руках младенца и прижимая к уху телефон. Старший мальчик цеплялся за ее ногу.

– Я Соломон, ваш сосед, – заговорил Соломон, и ужас на лице польки сменился растерянностью. Они не были знакомы, обменивались на ходу приветствиями, если сталкивались на площадке, и ничего более.

– На балконе грабитель, – прорыдала она и вновь пулеметной очередью выстрелила по-польски в телефон. Оставив дверь открытой, Катаржина ушла внутрь квартиры, держась при этом как можно дальше от балкона – видимо, страшась того грабителя, что сидел, оказавшись в ловушке, на каменном полу, уткнувшись лицом в ладони.

– Вы полицию вызвали? – спросил Соломон.

– Что?

– Полицию.

– Нет! Мужа! Друзья приедут.

– Нет-нет, – заговорил он и попытался отобрать у нее телефон, объяснить все тому человеку, с кем она говорила, но соседка сильно ударила его по руке, застала врасплох. Младенец взвыл громче прежнего, а мальчик исхитрился пнуть чужака. – Кася, послушайте же! – взмолился Соломон, спеша ее успокоить, чтобы она перестала орать в трубку. – Это ошибка. Это не взломщик. Моя подруга. На балконе не взломщик. Это моя подруга.

Катаржина смолкла наконец и подозрительно уставилась на Соломона.

– Это недоразумение. Моя подруга хотела сделать мне сюрприз. Перепутала балкон.

По правде сказать, Соломон понятия не имел, зачем Лора влезла на этот балкон, может, и правда ограбить квартиру задумала, но в любом случае он будет стоять за нее до конца. Мужа Катаржины ему довелось как-то раз увидеть. Иметь дело с его друзьями – врагу не пожелаешь.

– Ошибка! Она влезла на ваш балкон по ошибке!

– Зачем она лезла на ваш балкон?

– Это… Это… Романтика, понимаете? Шекспир. «Ромео и Джульетта». Балкон. Знаете? Честное слово, она не воровка. Это недоразумение. Скажите мужу, не надо звать друзей.

Катаржина обдумала услышанное и снова выпустила в трубку пулеметную очередь гневных слов.

Пока она трещала, Соломон открыл раздвижные двери и, сев на корточки, окликнул Лору. Та съежилась на полу, обхватив себя руками, и еще больше сжалась, когда заскрипела дверь. Ноги подтянула к животу, обхватила руками, уткнулась лицом в колени.

– Все в порядке, – шепнул он, придвигаясь ближе, пытаясь заглянуть ей в лицо.

– Я хотела ее освободить, – ответила она сквозь слезы.

– Кого освободить? – нахмурился он.

– Птицу. – Она подняла наконец глаза. – Я слышала птицу. Это меня разбудило. Она хочет на волю. Я пыталась ее освободить, но ее тут нет…

Так вот что она хотела сделать!

– Ох, Лора! – Он обнял ее, прижал к себе, крепко прижал, почувствовал прикосновение обнаженной кожи там, где топ высоко задрался на ее талии. Поцеловал Лору в макушку, вдохнул аромат ее волос. Так бы и стоял вечность. Она прижималась к нему с тем же отчаянием, с каким он обнимал ее. Всем своим существом он отдался этим объятиям, растворился в этой минуте.

Она оторвала мокрое лицо от его груди и заглянула ему в глаза. При этом движении ее лоб скользнул по его обнаженной груди – его кожу кололо иголками, от ее кожи исходил жар. Сердца их стучали в унисон. Она задрала подбородок, чтобы смотреть ему прямо в глаза, их губы оказались так близко, что дыхание смешивалось. В его глазах она нашла тот ответ, который был ей нужен. Увидела желание в его расширенных зрачках. Улыбнулась ему.

И тут к двери подошла Кася. Младенец все еще рыдал у нее на руках.

– Пошли, – шепнул он.

Никуда идти ему не хотелось, но надо выбираться, пока не явился муж. Лора покорно двинулась следом, их руки сами нащупали друг друга, сцепились. В этот момент, распрямившись, Соломон увидел фигуру на соседнем балконе. На балконе своей квартиры. Бо. Наблюдала за ними.

– Ох, простите! – шмыгала носом Лора, свернувшись в кресле, поджимая под себя ноги. Даже укрывшись одеялом, она все еще дрожала. И не могла смотреть в глаза ни Соломону, ни Бо.

Они оба смотрели на нее с дивана. И хотя они снова образовали треугольник, позиции в нем сместились – Бо как можно дальше отодвинулась от Соломона, на самый край дивана.

– У меня был кошмар. Я проснулась и почувствовала, что я в клетке, и я услышала птицу.

– Что именно услышала? – уточнила Бо в надежде вызвать у нее звук.

Лора подумала и покачала головой – ни звука.

– Наверное, я схожу с ума. – Она устало потерла глаза. – О чем я только думала!

– Нет, ты совершенно нормальная, – тихо ответила ей Бо. Соломон от нее такого не ожидал.

Не обращая внимания на Соломона, Бо принесла из кухни стул и пододвинула его вплотную к креслу, села напротив Лоры. То ли нарочно загородила от него женщину, которую он с первой встречи пожирал глазами, то ли не хотела смотреть на него, чтобы не сбиться, – этого Соломон не знал.

– Вокруг тебя творилось безумие – вот в чем дело. Как можно было ожидать, что ты с этим справишься? Вот ты и нашла выход. Стала по балконам лазить.

Лора изумленно вытаращилась на Бо, и обе они расхохотались, дав выход нервному напряжению.

– Это канарейка. У меня такая в детстве была. Они живут в клетках. А по ночам их уносят в дом, в тепло, – пояснила Бо.

– Ох! – в очередной раз хлюпнула носом Лора. – Мне следовало это знать.

– Думаю, дело не столько в желании выпустить канарейку, сколько в твоих ощущениях – ты попала в ловушку, ты хочешь освободиться, – подсказала Бо.

Соломон был ошеломлен этим разговором. Сидел тихо, впервые поверив, что Бо может справиться и с этой проблемой – с Лорой.

– Все были так добры, – сказала Лора. – У меня ни единой причины не было сходить с ума. И ты, и Соломон были так добры ко мне, внимательны, гостеприимны. – Она быстро глянула на Соломона и тут же отвела взгляд, не желая предавать Бо, которая так хорошо все понимала. – Я не хотела вам все портить. Не хотела подводить, ставить в неловкое положение.

– Ничего такого и не было! – Бо сердилась не на Лору, на саму себя. – Мы… Нет, я вправе говорить только за себя. Я обязана была тебя защитить, а я бросила тебя на съедение. Я видела, что происходит, но сказала себе, что это для твоей же пользы. Это была неправда.

Лора и Соломон слушали ее с изумлением.

– Нет, наоборот, ты меня спасла, – возразила Лора. – Я очень благодарна за все.

– Не за что благодарить, – негромко ответила Бо. – Прошу, пойми: мы все были в таком восторге, какая ты замечательная, уникальная, невероятная, – мы потеряли голову. Твой талант…

– Нет у меня никакого таланта, – перебила Лора. – Вот у Алана – талант. Он репетирует ночами, каждую ночь, отрабатывает свой номер. Сначала пишет сценарий, потом разыгрывает его и сам чинит свою куклу, когда она обтреплется. Пятнадцать лет путешествует по всей стране, готов выступать всюду, куда позовут. Его освистывают, над ним смеются, платят гроши – он идет на все, лишь бы оттачивать свое искусство.

При слове «оттачивать» она снова увидела Гагу с ножом, но ни звука – ни в голове, ни вслух. Эта внутренняя немота еще больше побуждала ее говорить о других:

– Элис, какая бы она ни была противная, по четыре часа в день проводит в спортзале. Каждый день. В рот не возьмет ничего вредного. Складывается, словно на тысяче шарниров, всю жизнь посвятила своему искусству. Спаркс – он занимается карточными фокусами с семи лет. С семи! И репетирует по шесть часов ежедневно. Селена поет словно ангел, а еще у нас есть двенадцатилетняя девочка, прыгающая сквозь огонь. Вот это талант. А я что? Странное существо, разевает рот и подражает всяким звукам. Ничего оригинального. Вроде попугая или… или мартышки. Какой-то каприз природы. Урод, годный для цирка, а не в шоу талантов. Я – подделка, фальшивка. Меня правильно назвали лгуньей. Ничего подлинного, уникального, оригинального – я воспроизвожу чужие звуки и зачастую даже сама этого не замечаю. Мне тут не место, я прекрасно это понимаю. Нельзя мне было вторгаться в вашу жизнь, в ваши отношения – я же вижу, что я натворила, я прошу за это прощения… – Слезы все лились. – Но я не видела другого выхода. Не знала, куда еще пойти. Некуда больше – и вернуться нельзя. Я стараюсь, все время стараюсь двигаться дальше, но за что бы ни схватилась – не нахожу опоры… – Голос ее сник, заглушенный слезами.