— Ну, конечно, — печально подтвердила Нина.
Все-таки ей было жалко, что Костя ушел обиженный. А может, даже не обиженный. Костя ведь такой — скучно стало или неинтересно, он и ушел. Быть гибким, приспосабливаться к обстановке — это он не умеет и не умел никогда.
— Костя Семинский уже много лет продвигает свое изобретение, — почему-то сказала она.
— Что-нибудь толковое? — поинтересовался Богданов.
— Не знаю, — честно ответила Нина. — Но если толковое, так неужели этого никто не видит?..
— Бывает и так, что не видят. Мало, думаешь, у нас еще консерваторов и бюрократов?
Машина остановилась у деревянного домика.
Нина вошла первая, за ней Богданов, потом недовольный Жорж.
— Ты не поверишь, как я волнуюсь. Пульс, наверное, двести, — признался Богданов.
Нина смело нажала на кнопку звонка. Дверь распахнулась, старая женщина с растрепанными волосами испуганно спросила:
— Вам кого? Вы из «неотложки»? Но я сегодня не вызывала. Ой, это ты, Нина?
Легкий хмель, взбудораженность, возбуждение разом выскочили у Нины из головы, как пробка из бутылки. Она заулыбалась и сказала, быстро сообразив, что истинную цель визита необходимо скрыть:
— Мы оказались рядом совершенно случайно. И зашли. Ничего, что так поздно?
— Я рада…
— Видишь, кто со мной? Это же Миша Богданов!
— Миша? Богданов? — Маша вскинула руки к волосам, стала поправлять шпильки. — Ой, я такая… Как ты сюда попал, Миша? Ну, заходи! Заходите же…
Она беспомощно оглянулась на переднюю, заставленную сундуками и старыми велосипедами, на дверь соседей. Дверь в ее комнату была широко распахнута, на кровати, в трусах, готовый ко сну, неподвижно сидел пожилой мужчина.
— Кто там? Маша, кто это? С кем ты говоришь? — тревожно спрашивал он.
— Он почти не видит, — чуть не плача, пояснила Маша. И крикнула в комнату: — Я сейчас, успокойся…
— Как же ты живешь, Маша? — с огорчением оглядывая хлам в передней и слепого мужчину в комнате, спрашивал Богданов.
— Так и живу… А ты, Миша? Впрочем, что я спрашиваю, ты извини… Но зайдите же, — растерянно твердила она. — Ты совсем меня позабыла, Нина. Неудобно, что я держу вас в передней… Соседи… Мы уже собирались спать…
Та же милая беспомощность, что и когда-то, была в Маше, тот же милый голос, те же опущенные руки. И если бы не морщины, не седые волосы, не стоптанные шлепанцы на ногах…
— Мы на одну секундочку, — четко сказала Нина, понимая, что надо как-то выходить из положения. — Мы ведь совершенно случайно. Были рядом…
— Но как же? Неужели вы так и уйдете? Все как во сне… Миша? — Казалось, что Маша сейчас протянет к ним обоим руки, уцепится за них, не станет отпускать.
— Ты запиши мой телефон, — предложил Богданов. — Ты мне позвони… Извини, Машенька…
— Но за что?.. Я так рада, опомниться не могу… — Она и правда как во сне смотрела на этих хорошо одетых, уверенных в себе людей, чудом очутившихся ночью в ее квартире. — Я вас провожу…
Она спустилась за ними по лестнице, с удивлением посмотрела на огромную черную машину.
Жорж уже распахнул дверцу и всем своим видом показывал, что надо ехать.
— Я не думала, что встречу тебя когда-нибудь, Миша. Спасибо, что вспомнил обо мне. Спасибо тебе большое…
— Ты позвони…
— Иди, Маша, простудишься, — вмешалась Нина.
— Неважно…
Но Богданов уже сел в машину, за ним Нина. Жорж захлопнул дверцу, и машина плавно тронулась.
Богданов помахал рукой, но вряд ли Маша разглядела этот жест, хотя так и осталась стоять на месте, на ветру, трепавшем и без того растрепанные ее волосы, озаренные тусклым светом лампочки в матовом колпаке, неясно горевшей у входа в дом.
— Ну и история, вот влипли! — воскликнул Жорж.
— Ты что это? — строго спросил Богданов.
— А то, что было куда ехать, время терять…
— Не твоего ума дело! — прикрикнул Богданов. — Балбес ты, балбес, ничего не понимаешь. Ох, Нина, Нина, — застонал он, — не очень-то ловко у нас вышло. Как она постарела, бедная…
— Жизнь у Маши тяжелая. — Нина как бы извинялась за то, что Маша так плохо выглядит. — Натерпелась она… Сын попал под машину, муж ослеп… — И, помолчав, добавила: — Она никогда его не любила…
Богданов разговора не поддержал. Сказал только:
— Сейчас мы завезем тебя домой. Все-таки ты молодец, что всех нас собрала. Надо практиковать такие встречи… — Но о том, что друзья молодости ждут и его тоже, он больше не вспомнил. И Нина не решилась напомнить. Когда машина остановилась у ее дома, она поскорее вылезла.
— Ну пока… — неопределенно сказал Богданов.
Елена Дмитриевна не стала ждать, когда разойдутся гости, и, пока Нина и Роза провожали их в переднюю, пошла на кухню мыть посуду. Шурочка отправилась помогать ей. Она бережно снимала с блюд остатки закусок и прятала их в холодильник.
— А я не экономная, нет. Жизнь меня не выучила, — говорила Елена Дмитриевна, искоса поглядывая на то, что делает Шура. — Живу на пенсию плюс скромный приработок, но на питание не жалею. Питание — это основа…
Шура не слушала. Ее томила мысль, что муж, умерший два года назад, был когда-то способнее Миши Богданова, особенно по математике, и вот надо же, оставался до самой смерти всего лишь экономистом.
— Я так и сказала Нине: «Кто я и кто Богданов? Земля и небо!» — продолжала Елена Дмитриевна. — Но, как видишь, в грязь лицом не ударила, держать себя в обществе я умею…
— Что значит — небо и земля? — возразила Шура. — Люди есть люди. Для того чтобы занять положение, еще нужно, чтобы повезло… — Она все-таки поправилась: — Конечно, я не говорю, Богданов достоин… правда, девочки? — спросила она у Нины и Розы, когда те вошли в кухню.
Роза сказала, что останется ночевать, ей далеко ехать. А завтра воскресенье, не нужно торопиться, наговорятся всласть.
Елена Дмитриевна обрадовалась:
— Позавтракаем отлично. И в бутылочках еще осталось… — Она изнемогала от довольства собой. — Ну, Нина, не опозорила я тебя? Как замечательно прошел вечер!
Нина восторженно похвалила:
— Богданов держал себя прекрасно, он чудный человек, я всегда знала…
— Да, сразу видно, что большой человек, — согласилась Шура. — Жаль, что его не видела моя невестка, пусть бы поучилась скромности.
— Интересно, какие физиономии будут у моих сослуживцев, когда я ошарашу их тем, что ужинала за одним столом с Богдановым, — сказала Роза.
Нина захотела сделать ей приятное:
— Ты ему очень понравилась, он так смеялся…
Но Роза вдруг разом скисла, заплакала и, всхлипывая, сказала:
— Думаете, девочки, мне легко быть веселой? Я старая женщина с больной печенью. Но на работе я должна быть жизнерадостной и остроумной. Будь они прокляты, эти анекдоты, я их плохо запоминаю… Но разве на такой службе, как у меня, можно сидеть с постной мордой? Вылетишь в два счета…
— Все-таки какого ты года? — не выдержала Шура. — Ты еще интересная женщина, а я вот вся седая…
— Надо иметь парикмахера, — деловито посоветовала Роза. И опять всхлипнула: — Нет, что-то я раскисла, что-то мне жалко стало той Розы, какой я была когда-то…
— Посмотрела бы, как выглядит Маша, не говорила бы так про себя, — успокаивала ее Нина. — Мне даже жалко стало Богданова. У него, очевидно, была иллюзия, что он увидит прежнюю Машу. А она, как нарочно, растрепанная, неодетая…
— Между нами говоря, Маша всегда была неряхой… — У Розы блеснули глаза.
— Неправда, неправда, никогда не была! — возмутилась Шура.
— Женщина должна следить за собой…
— Как ни следи, а возраст свое берет…
— Я так и сказала своей актрисе в присутствии ее поклонника: «Мне шестьдесят с хвостиком, а вам пятьдесят пять. Пять лет — это большая разница: вот у вас еще мужчины на уме…» Она чуть не лопнула.
Отсмеявшись, Нина заметила:
— Ну и злая вы, Елена Дмитриевна…
— А почему я должна быть доброй? Не так уж много я видела доброго в жизни.
