Солнцу надоело играть в прятки. Тени накрыли улицы сумрачным покрывалом, когда парочка вышла к мастерской. Мастер трудился над медным кубком, зачищая прохудившийся бок от окислов перед тем, как запаять дырочку блестящим оловом. Ящик с хирургическими инструментами стоял в стороне. Гастас заплатил деньги, Аня открыла ящичек. Недавно зелёные, сейчас они блестели, как серебро. Хороши. Вот бы не марать их в крови. А ведь придётся.

В доме царствовал сон. Гастас без церемоний растолкал товарищей, открыл погреб, сам выбрал мечи. Кольчугу он снял ещё перед прогулкой по городу. Дразнить, так дразнить. Аня ушла на женскую половину дома. Хозяйка критически рассмотрела купленное сукно: "Хорошее, но мало". Не стерпев невнимания к своей особе, Тина вклинилась в разговор:

- Хорошо погуляли?

- Хорошо. Вот, инструменты купили.

- Какие инструменты?

- Хирургические.

- Здесь?

- Здесь.

- Надо же! А оно тебе надо?

Аня уставилась на подругу с нескрываемым удивлением:

- Конечно надо. И очень надо, если придётся ехать с этими парнями.

- С ними? Ехать? Куда?

- За солнцем, Тина, на запад. Так ведь Сириус сказал?

Алевтина растерялась. Действительно, там в Питере, в магическом салоне, Сириус говорил что-то подобное:

- И ты ему веришь? - попыталась она перехватить инициативу.

- А у тебя есть другие предложения? Ближайшие большие города - на западе. Там большие храмы, там маги, гадалки. Там и поищем ответа.

Но Алевтина была не намеренна уступать. Неважно права Анька или нет. Последнее слово должно остаться за ней:

- Прямо сейчас пойдём? - съехидничала она. Аня нахмурилась:

- Нет, прямо сейчас мы идём в ту таверну, праздновать ваше освобождение. На гулянку. Можно и, так сказать.

- Как на гулянку? - усомниться в искренности Алевтины было просто невозможно. - У меня абсолютно нечего надеть! Моя одежда превратилась в лохмотья.

- Ну, так не ходи! - обрадовалась Аня, недоумевая про себя: неужели Алевтина не поняла зачем та пирушка затевается? Так оно и оказалось. Двусмысленные фразы мужчин, у ворот кабака про мечи и броню, в коей на пирушку не ходят её подруга элементарно пропустила мимо ушей.

- Как не ходи? - чуть не завопила от возмущения девушка. - Это же моё освобождение! Обязательно пойду!

- Но у тебя нет платья ...

- Так найди! Не ходить же мне голой.

- А где я его тебе возьму? - возмутилась Аня. -У меня у самое есть только то, что на мне. Тебе, кстати, хозяйка тоже одежду подобрала.

- Ну, знаешь, - надулась Алевтина. - в таком балахоне разве что дома ходить.

- Госпожа Анна, ваше платье, - Хозяйка протягивала Ане её белое, батистовое платье. И когда она успела его реанимировать?

- Хозяюшка, да как же вы его отстирали?

- Руками, госпожа Анна. Такого роскошного платья нет ни у одной женщины в нашем городе.

Трепетно и аккуратно Аня выложила платье вдоль на скамье, поверх ткани положила перламутровое ожерелье. То, что надо!

- А что я надену? - глаза Алевтины наполняются слезами. - Это же мой праздник, моя свобода!

Слёз Аня катастрофически не выносила. Сама она никогда не плакала, не было настоящей причины, а пустяки - так они того не стоят. Слёзы она видела лишь у матери. И то крайне редко и лишь по самым что ни на есть ужасным поводам: когда в середине девяностых она подцепила жуткий грипп, нужны были лекарства, а в доме не было денег даже на хлеб; когда дефолт сожрал деньги, отложенные ей на зимние сапоги и куртку. Из старых вещей она, тогда как-то очень быстро вырастала. Когда карманник вытащил у матери кошелёк с месячной зарплатой. И Аня привыкла: если дошло до слёз, значит дела действительно обстоят хуже некуда.

- Ладно, надевай, - махнула она рукой и не смея посмотреть в глаза растерянной женщине, сжала ей руку:

- Умоляю, только не плачь. Я знаю, ты старалась для меня, но я наверно просто ничтожество, раз не могу видеть чужих слёз.

Рабыня покосилась на Алевтину, буквально вцепившуюся в чистое одеяние, криво усмехнулась:

- Я не буду плакать, госпожа Анна. Но в чём пойдёте вы? Среди моих вещей нет ни одной нарядной.

- Это пустяки! - взбодрила себя Аня. - Нужны лишь ножницы, иголка и та новая, серая ткань.

Широкое сукно сложено вдоль. Почти в трое: посередине спинка, она пошире, по краям полочки с запасом на запах, они поуже. Прорезать проймы, горловину на спинке, наметить скосы плечевых швов, прошить их, вывернуть - жилет готов. Правда требуется некоторая корректировка, но это пустяк. Особенно когда есть помощники. Ириша заложила две симметричные встречные складки на спине, по одной на боках и на каждой полочке, закрепила их булавками. Ане осталось лишь снять жилет да на скорую руку прометать ткань в отмеченных точках.

- Так у нас дети куклам одежду шьют, - пояснила она хозяйке. - Всё очень просто. Хорошо бы швы прометать и края подшить, но это можно сделать и завтра. Сукно плотное, на срезе не махрится.

Тёплый жилет длиной до середины бедра и в самом деле готов. Аня надела обнову, поверх широкого, балахонистого платья, подпоясалась мужским ремнём, на котором висели ножны с ножом. Ради этого ножа она всё и затевала. Не потому, что не поверила Гастасу, а потому, что страшно ей было. Вот и всё.

- Мальбрук в поход собрался, - не удержалась от ехидного замечания Алевтина. - Кто-нибудь поможет мне одеться? А то с этими шнурками и заколками никак не разобраться.

Да, возни с местными одеяниями предостаточно. Особенно с женскими, особенно с парадными. Каждый раз, надевая платье, его приходится подгонять и по длине, и по ширине, подтягивать, закалывать, закреплять шнурками. Всё-таки цивилизация - это хорошо. Особенно в одежде. Втроём они кое-как обрядили Алевтину. Что и говорить, выглядела та просто роскошно, но от всякого взгляда на подругу, у Ани портилось настроение. Отдав Тине платье, она уже огорчила хозяйку. А что будет, если Гастас заметит на красавице "своё" ожерелье?

К счастью, Гастасу было не до пустяков. На девушек он даже не взглянул. Лишь только они вышли на двор, мужчины дружно направились к воротам и Ане с Тиной пришлось почти бежать за ними. Чуть не бегом, они дошли до кабака. И лишь перед воротами мужчины замедлили шаг.

С шумом и гамом компания ввалилась во двор, а оттуда - в кабак. Пылало масло в лампах, зудели музыканты, шумели посетители, коих было немало: горожане, городские стражники, какие-то мутные личности. Свободен был только один стол и компания сразу его заняла. Хозяин, вместе со слугой тут же раздали кружки, приволокли два жбана с пивом, расставили на столе блюда с пирогами и с хлебом, и две огромные миски доверху наполненный жареной бараниной. Мужчины тут же наполнили кружки, руки потянулись к мясу, к пирогам, Гастас кинул пару медяков музыкантам, чтобы играли веселей.

Топот во дворе. Распахивается входная дверь. В горницу заглядывает Тадарик, увидев их, оборачивается: "Давайте по домам, парни. Завтра встретимся, а я здесь, с друзьями посижу."

Естественно он в доспехах, естественно с оружием. Но это не удивительно. Гигант сдвигает пирующих, бесцеремонно усаживается во главе стола, так, что Анна оказывается между ним и Гастасом, косится на мясо, подзывает кабатчика: "Жарь ещё барана". Хозяин налету ловит монету, кланяется. Сегодня на торге, у собачников он купил больше дюжины овец. Такой низкой оказалась цена. Он искренне благодарен вояке, чуть ни силой вытащившему его за стену.

Тадарик пьёт, заедает пиво, опять пьёт, после чего обращается к соседке:

- Как провели день, госпожа Анна?

Аня рассказывает. О прогулке, о соглядатаях, о купленных инструментах, о том, как расшифровал её ответ странный купец.

- На запад? - переспрашивает её собеседник. - Дорога действительно торная. А наша городская ведьма ничего путного не сказала? Я всегда знал, что она - дура. Жаль другой у нас нет.

- Помнится, госпожа Анна говорила, что колдуньи - это недоучившиеся лекарки, - вставляет реплику Гастас.