- Я? - растерянно переспрашивает девушка. - Вроде есть чуть. Разве в такой темноте разберёшь?

- Домой, - командует Тадарик. - Собаку, трупы и пленников - с собой.

Четыре воина, - четыре ноши. Тадарик с мечом впереди, Гастас - прикрывает. Аня кое-как разогнула сведённые судорогой пальцы, вернула нож в ножны. Алевтина косится на неё, но молчит. И на том спасибо.

Ворота в доме, по ночному времени заперты, но на хозяйский стук открываются без промедления. Рабыня, в ожидании господина, легла, как собака, под дверью.

Тадарик врывается во двор, как вихрь, подхватывает служанку, кружит на руках:

- Ждала?! Знаю, ждала! Эй! Сони! Где вы там? Хватит дрыхнуть! Старуха, где вода? Где факелы?

Ноги рабыни касаются земли и она опрометью бросается выполнять приказ, налетая в темноте на Иришу. Несколько слов и девочка хватает ведро, бежит к колодцу, черпает воду, льёт её на руки Ане. Хозяйка приносит охапку факелов, зажигает их, укрепляет в гнёздах на столбах веранды, освещая двор, тоже хватается за ведро.

Аня смывает с рук кровь. Свою? Собачью? Какая разница. Угваздалась она знатно. Левую руку начинает саднить. Значит ранки всё-таки есть.

- Хозяйка, - обращается она к оказавшейся рядом женщине, - Принеси мне мои инструменты и чистое, старое полотно. Раны перевязать. Так! - давя внутреннюю робость, она повышает голос, обращаясь ко всем сразу. - У кого, какие раны - показывайте сразу. Ощупывать каждого мне некогда!

Досталось многим. Даже Тадарика, не смотря на щит и доспех пометили порезами. Впрочем, сей медведь на такие пустяки плевать хотел. Шрамом больше, шрамом меньше, - для него не вопрос. У Гастаса - ни царапины. Вёрткий. А вот четвёрку попятнали. Двоих, так даже и неплохо. Опалив на огне кривую иглу, Аня штопает раны ошпаренным, конским волосом, накладывает повязки. Левую, поцарапанную собачьими зубами руку, ей перевязала Ириша. Алевтины на дворе нет. Девушка заявила, что боится крови и ушла в дом, отдыхать.

Больше всего Ане пришлось повозиться с пленными. У одного-то так, пара неглубоких порезов, а вот второй - плох, хотя и небезнадёжен: ключица перебита, рука разрублена. Не перевязать, - человек за ночь кровью истечёт, а он живым нужен.

Тут же, увеличивая суету, собрались разбуженные постояльцы. Окружили дохлого пса - как прилипли. Раздвигая их, Тадарик подошёл к главному трофею. Примерился, поднял двумя руками, словно взвешивает. Вдруг, подхватив тушу, швырнул её в одного из зевак. Эффект оказался предсказуемым. Завизжав, здоровый мужчина отпрыгнул в сторону. Тадарик аж плюнул от досады, обратился к Ане: "Госпожа Анна, покажите этим трусам, как надо". Аня не успела толком понять, чего от неё хотят, а дохлая собака уже летела на неё. В какой-то миг девушке показалось, что пёс ожил. Она резко упала на одно колено, сжалась, прикрыв голову левой рукой.

- Поняли? - загремел Тадарик на весь двор. - Не грудью встречаем, а опускаемся на колено, склоняемся пониже, пса принимаем на щит, и бьём в пах. Туда, где нет брони. Учитесь, пока есть у кого, если жить хотите. Как эта падаль, - перенёс он своё внимание на раненого собачника. - До утра доживёт?

- До утра доживёт, а если рана не воспалиться, то и дальше жить будет. Ключица и рука срастутся через месяц.

- А если рана воспалиться?

- Пятьдесят на пятьдесят.

- То есть?

- Или выживет, или помрёт, - ответила Аня, ставя рядом с пленниками долблёнку с водой. - Он крови много потерял. Ему пить надо. Это уменьшает страдания. Думаю, на сегодня - всё.

- Тогда всем спать! - громко, на весь двор объявляет Тадарик. - До утра - всего ничего, а вставать нам - рано. Да и гости завтра пожалуют.

Пленников посадили на цепь, как собак и оставили во дворе под стеной у конюшни. Воины легли спать на веранде, Тадарик и Гастас ушли в дом. Ириша провела Аню в сад, помогла раздеться, вымыться у долблёнки в тёплой, не успевшей остыть воде, смыть с тела и волос пропитавшую их кровь. Тут же, в долблёном корыте девочка замочила окровавленную одежду, принесла чистую рубаху взамен, после чего потащила к ... настоящей кровати: деревянный короб на подставке, со стопкой овчин внутри, застеленных чистым полотном и одеяло из толстого сукна. Аня легла и провалилась. В кровать и в сон. На рассвете её разбудил дикий визг Алевтины.

Алевтина проснулась перед самым рассветом. Опьянение оставило её, и кошмары, как следствие "весёлой пирушки", тут же набросились на беззащитное сознание: огромный, оскалившийся пёс, придавивший и треплющий Аньку. Та же Анька, с перекошенным лицом, вся в крови и с окровавленным ножом в руке, бой, окровавленные трупы у забора. Разве можно спать с такими снами? Но и просто полежать в темноте, тоже не получилось. Полезли воспоминания: оскорбительное невнимание мужчин. Не всех, а именно тех, кого она хотела заинтересовать, точнее того.

Смердящий гноем и застарелым потом полутруп, помывшись и переодевшись, оказался редкостным, синеглазым брюнетом с киношной внешностью. И этот потрясный мэн - Алевтину в упор не замечает. Он, видите-ли, Анькин парень. Анька, кстати, тоже начала наглеть: кричит по каждому поводу, ведром ударила. Даже платье давать не хотела, мол хозяйскую рабыню это обидит. Это рабыня-то, да ещё и обидится.

От огорчения, Алевтина заворочалась на жёсткой скамье. Что за дом! Здесь даже кроватей нет и все вынуждены спать вповалку. Она готова была расплакаться от досады и жалости к самой себе. И ведь ни у кого здесь сочувствия не дождёшься. Даже серая мыша - Анька, вечно игравшая для яркой и блестящей Алевтины роль безмолвного задника и удобной жилетки, почерствела настолько, что ничего слушать не желает. Или у неё вконец крышу снесло, от всеобщего мужского внимания? А синеглазый брюнет Гастас - Анькин парень. Она, видите-ли ему ножку перевязала и он ей по гроб жизни благодарен будет.

Дура эта Анька. Вот и всё. Никто и никому не бывает благодарен. Тем более, по гроб жизни и за перевязанную царапину. И Гастас этот, наверняка рад от Аньки избавиться! То-то постоянно от неё откупается подарками. А любезничает - так, по обязанности. И ... Все они мужики, порядочные, пока ...

Тихо, чтобы никого не разбудить, Алевтина поднялась со скамьи, сделала два шага к двери и едва не налетела на настоящую кровать. В кровати спала серая мыша, ничтожество и её подруга Анька. Спала раздетая, на простыни, под одеялом. Зрелище чужого, спокойного сна окончательно добило Алевтину. Она, Тина должна спать в одежде, (пусть и в длинной рубахе), на скамье, под собственным плащом, как рабыня, а её подружка - Анька тем временем нежится в кровати, как госпожа. Аньке покупают одежду, украшения, у неё есть девочка - служанка, мужчины с почтением слушают её и разговаривают с ней, а до Алевтины никому и дела нет? Ну, погодите!

Бесшумно обогнув кровать, Алевтина решительно прошла на мужскую половину дома. Вчера, днём, когда дом был пуст, она успела его осмотреть и знала, где расположена спальня хозяина, где - комнаты для почётных гостей. Двери в доме не запираются, а многие, по летнему времени, распахнуты. Ночь на исходе. Рассвет на носу. Так что парень должен уже проснуться. А не проснётся - она его разбудит.

Гастас спал самым сладким, предрассветным сном. Как почётный гость: раздетый, на кровати, под одеялом. Скинув на ходу рубаху-ночнушку, Авлевтина нависла над ним. Почувствовав чужое присутствие, спящий, не открывая глаз, гневно вскрикнул, отмахнулся от призрака, преследующего его в другой реальности и вдруг сжался сдвигаясь и что-то обречённо бормоча. Да, сны у парня спокойными не были. Используя освободившийся край, Алевтина легла под бок спящему, чуть покрутилась, устраиваясь поудобнее, попыталась подсунуть ему руку под голову, задев лезвие обнажённого меча под изголовьем кровати. Зря. Парень проснулся, вскочил, как все нервные, возбуждённые люди, не открывая глаз. Его правая рука, сама по себе выхватила меч, левая, так же без приказа сознания - сдёрнула одеяло, обмоталась им, соорудив подобие импровизированного щита. Всё это, - в долю секунды. И только теперь он раскрыл глаза, прицельно оглядывая комнатушку, залитую прозрачно-серыми, предрассветными сумерками.