- Но ведь среди них есть егеря барона! - усомнился я в выводах Хуана, - неужели они этого не разглядели?

- Не разглядели. Потому что видят то, что хотят видеть. Убийца подкинул им клочки шерсти какой-то чёрной собаки, ведь всем известно, что вервольфы обожают превращаться в чёрных волков, вот они и видят то, что им показали. Я проследил за этим человеком. Едва стемнело, он очень осторожно покинул свой дом, но вскоре вернулся, весьма раздосадованный обилием патрулей на улицах.

- Как ты узнал, что он раздосадован? - перебил я Хуана.

- Он прошёл в шаге от меня, я мог бы убить его в тот момент и он даже не понял бы, что случилось. Но он ничего не заметил, а лишь бормотал под нос проклятия и обещания кому-то что-то исправить. А потом долго ходил взад-вперёд по комнате, словно дикий зверь в клетке. Думаю, сейчас он уже спит, так что мы войдём и посмотрим, что это за оборотень.

- Может, лучше позвать стражу? - испугался я.

- Ага! И подарить им сто дукатов? Нет уж, юноша, мы войдём и возьмём гадёныша сами. Смотри, чтобы ни звука, понял!

Дом был тёмным и пугающим. Я всё время ждал, что на нас бросится какая-нибудь тварь, хотя часть моего сознания твердила, что никаких вервольфов не существует. Но что, если Хуан верно вычислил преступника, а он, всё-таки, оборотень? В доме пахло какой-то застарелой пищей, в основном, тушёной капустой, а так же мастикой для пола. Хуан двигался совершенно бесшумно, мне же всё время попадались скрипучие половицы.

Квартира, хотя и на двух уровнях, была небольшой - внизу кухня, прихожая и кладовая, а так же небольшое помещение типа мастерской. Хуан осветил тонким, слабым лучиком потайного фонарика различные столярные инструменты, потрогал большим пальцем остриё резца и удовлетворённо хмыкнул. Затем мы поднялись по скрипучей лестнице на второй этаж. Уж не знаю, в какой момент хозяин нас услышал, но он уже поджидал с древним дульнозарядным пистолетом в руке.

- Raus aus meinem Haus, Schufte!*(нем. Убирайтесь из моего дома, мерзавцы!) - прорычал голос из темноты и сердце у меня ухнуло в самые пятки.

Однако Хуана это, видимо, никак не впечатлило, потому что он весело спросил:

- Зачем вы убили этих людей, господин Мюллер? Да, кстати, не советую оказывать сопротивление - дом окружён.

- Вы не понимаете! - истерично воскликнул герр Мюллер.

Хуан сильным ударом руки впечатал меня в стену, грохнул выстрел и, вслед за ним, послышался громкий стон.

- Зови патруль, Константин, - велел мне Хуан, или Иоганн, поскольку мы были на севере Германского королевства.

Горожане поначалу отнеслись к доводам Хуана скептически. Настолько скептически, что заключили под стражу нас. Герр Мюллер, оказавшийся к тому же городским чиновником, ответственным за канализацию и колодцы, то есть весьма уважаемым человеком, сообразил, что у нас против него ничего нет, и поднял возмущённый хай. Преступление наше было неоспоримым - вломились ночью в чужой дом, ранили хозяина (Хуан метнул в него один из своих ножей, попав в руку).

- Пусть скажет, где он был во время всех нападений! - громко потребовал Хуан, пока нас вязали ретивые горожане.

- С чего это я должен отчитываться всяким проходимцам? - воскликнул оскорблённый городской чиновник.

- Кстати, герр Мюллер, а где вы были в те дни, когда произошли убийства? - каким-то отстранённым тоном поинтересовался городской констебль, пожилой мужчина с густыми усами, переходящими в бакенбарды.

- Что? - пискнул герр Мюллер, - а с какой стати я...

- С такой, что вас спрашиваю я, - отчеканил констебль.

Горожане замерли, даже перестали вязать на нас с Хуаном узлы.

- Но... э... Мне нужно вспомнить, - глазки чиновника забегали.

***

Из камеры городского полицейского участка нас освободили через сутки, втолкнув на наше место поникшего герра Мюллера. Констебль выслушал, как Хуан вычислил убийцу, отчитал его за самоуправство, затем поведал, как удалось доказать его правоту. Герр Мюллер дал весьма подробный отчёт за все дни, когда были совершены убийства. Однако констебль уже почуял след и начал копать. Как только он обнаружил несоответствие в показаниях, а обнаружил он его быстро, то отправился к Мюллеру с обыском. Подвела убийцу непонятная тяга к сувенирам с места преступления - колечко, пуговица, прядь волос, словно это были некие фетиши для него. Деревянные колодки со следами мнимого оборотня он сжёг в камине, и если бы не тщательность, с которой проводился обыск, то, скорее всего, чиновник-убийца ушёл бы от ответственности, а мы с Хуаном отправились на каторгу. Случай был из ряда вон, и его расследовала королевская полиция. Дело было долгим, герр Мюллер отмалчивался или изображал из себя умалишённого, а мы прозябали в этом городишке на тысячу жителей и нанимаясь на самую чёрную работу, в ожидании положенного вознаграждения. Люди были раздосадованы, что какие-то чужаки, мало того, что выставили их дураками, да ещё и оставили без премии, так что отношение к нам было соответствующим. Но в какой-то момент Мюллеру надоело упорствовать, и он сознался во всех злодеяниях. Хуан считал, что его сломила именно неволя. Такие люди испытывают потребность убивать и эта потребность со временем возрастает. Для этого им и нужны "сувениры" с мест преступлений - это своего рода трофеи, и они помогают на время справиться с тягой к убийству. Но несколько месяцев в камере, без своих фетишей, без возможности удовлетворить порочную тягу сломили его и он заговорил. Оказывается, убивал он уже довольно давно. Но, пока была жива его жена, ему удавалось хоть как-то справляться со своей ужасной страстью. Их единственная дочь вышла замуж и уехала на другой конец страны, и когда несколько лет назад он овдовел, то тяга к убийству стала просто не выносимой. Всего на его совести было 18 невинных душ, ему было не важно - мужчина, женщина или ребёнок, единственно, кого он не трогал - это полные дамы, так как они напоминали ему жену. Констебль сказал, что его ждёт именно виселица, а не яма с рептилиями.

Мы получили свою сотню дукатов, что равнялось тысяче марок, раздали долги, приобрели пару невзрачных кляч, и покинули городишко, ставший под конец совсем уж негостеприимным. В некоторой степени этому способствовала одна пагубная страсть моего старшего спутника. Дело в том, что Хуан, при всех его полезных качествах и навыках, был весьма охоч до женского пола. И не сказать, что он был каким-то сверхпривлекательным, мачо, как говорили у нас в Испании, однако женщины что-то видели в нём, что-то совершенно непонятное мне, юноше из дворянской семьи. Однако беда была не в его внешности, и не в реакции на неё женщин, а в том, что он постоянно западал на чьих-то жён. Сам он объяснял это просто - замужняя женщина не будет иметь на него виды, то есть это будет секс без обязательств. Не нужно тратить деньги на подарки, не нужно ухаживать, не нужно платить, в конце концов, как проститутке. Это некое приключение и для неё и для него. К тому же замужние женщины гарантированно ничем не болеют. Правда, "срамные" болезни у нас явление редкое, только совсем уж деградировавшие дамы запускают себя до такой степени, но среди мужчин этот процент значительно выше. И всегда есть риск подцепить заразу от шлюхи, только что обслужившей больного клиента. Хуан в этом плане был брезглив до паранойи. Но в этом благопристойном городишке даже шлюх не было, так что Хуан, в конце концов, едва не попался с одной пухленькой женой булочника. В общем, я был несказанно рад, наконец, выбраться из этого захолустья.

Возвращаясь мысленно к тем временам, отмечу, что я, едва покинув Испанию, тут же начал своё перевоплощение в некоего Западного европейца, откуда-то из земель южных франков, ибо там латынь весьма в ходу. И первое, от чего меня отучил Хуан, это представляться полным именем. Понятно, что фамилия Перейро должна была вообще покинуть мой мозг, но было тяжело избавиться от традиции двух имён. Полное имя юноши, которому ввели тогда "смертельный укол", было Константино Игнасио Перейро Сан-Сегундо. Сан-Сегундо - это фамилия моей матушки, официально я был Перейро. В других странах традиция второго имении была развита гораздо слабее, так что я остался просто Константино, а точнее, Константином. Как объяснил Хуан, имя можно оставить прежним - так легче не попасться, потому что человек может по привычке произнести своё настоящее имя, и тогда это будет подозрительным.