- А-а, - Пабло тут же стал серьёзным, - не успели, молодой герцог. Задали нам вонючки жару, чего уж там. Совсем чуть-чуть не успели.

Я в шоке откинулся обратно на дощатый пол фургона. Как это - не успели? Наши медики могут вернуть с того света даже человека с перерезанным горлом! Если, конечно, сразу поместить в автодок, а тут - всего стрела! У нас же был с собой передвижной автодок, без него никуда.

- Пока лечили сынка сеньора Парра, умер наш Мануэлито, - скорбно пояснил Пабло, просунув свою бородатую физиономию внутрь фургона.

А, ну конечно! Сначала командир, видимо, рана его была слишком тяжёлой.

- Много мы потеряли? - спросил я, пытаясь разобраться в своих чувствах. С одной стороны - я не мог поверить, что весельчака и балагура Мануэля больше нет. С другой - Изабелла не выйдет замуж и у тогда у меня, возможно...

- Одиннадцать, включая Мануэля. Одного камнем в сердце, остальным или в голову, или, - Пабло провёл большим пальцем по горлу.

Камнем, это потому, что у номадов до сих пор в ходу каменные пули - свинец диким племенам труднодоступен. Летит такая пуля не далеко и, как правило, не пробивает хорошую бронепластину. Но в незащищённое место, если сбоку... Понятно.

- Понимаешь, Мануэлито просто истёк кровью - у мерзавцев же стрелы отравлены, - продолжал рассказывать Паблито.

Вот оно что! Яд, препятствующий свёртыванию крови. Кочевники в курсе, что наша медицина способна поставить на ноги практически любого, вот и изобретают способы по коварней - зазубренное оружие, например, чтобы раны были как можно более болезненными. Бывало, люди умирали от шоковой боли при попытке вытащить стрелу. Или вот яд.

- А мы? Много убили? - я скорее хотел показаться закалённым воякой, чем действительно интересовался нашей победой. Перед глазами у меня стоял образ рыдающей Изабеллы. Рыдающей по Мануэлю!

- О! Двадцать шесть тел, да ещё сколько они утащили! Проводник, тварь, завёл нас в засаду! Пленные рассказали. Теперь их ждёт виселица!

- А Диего набьёт ещё семь шрамов! - продолжил Пабло, - силён мужик! Ты тоже молодец, Константино! Ловко того вонючку завалил! Шрам набьёшь, или серьгу вставишь?

Среди военных, тех, кто побывал в боях и убил противника, существовала традиция - украшать руки татуировками, или вставлять в ухо серьгу. Толстое овальное кольцо, серебряное конечно, украшалось крошечными рубинами. Один камень - один убитый враг. Серьги носили аристократы, так все видели, с кем им приходится иметь дело. А шрамы на руках видели лишь те, кто мог лицезреть мужчину без одежды. Такие рубаки пользовались огромным успехом у дам, как мне поведал как-то раз Паблито.

- Тату набью. Две, - добавил я. Молодого бербера я не хотел записывать на свой счёт, хотя в глубине души понимал, что убил его, фактически, я.

- Две-е! - присвистнул Пабло! Да ты у нас герой!

- Эй! Слушайте все! - заорал он, - наш молодой сеньор Перейро в первом же бою завалил двух берберов! И потерял глаз!

Дружный рёв одобрения разнёсся по нашему потрёпанному войску.

Сам Диогу подъехал, чтобы пожать мне руку. К этому моменту я уже выбрался из фургона и сидел в своём седле - лошадей наших номады тоже не смогли украсть.

Потеря глаза меня почти не беспокоила - дома мне бесплатно вырастят новый, как пострадавшему на войне. А образ погибшего Мануэля всё время затмевал, почему то, образ мальчишки-кочевника, которому я перерезал горло. Наверное, это тоже был его первый бой. И последний. И как знать, успели бы спасти меня, если бы он оказался проворнее?

Смерть для таких как я, аристократов, "белой кости", была несколько эфемерным понятием. Медицина, одно из главных достояний Древних знаний, творила истинные чудеса. Впрочем, таковыми они были для всяких отсталых народностей. Или совсем уж бедняков. Для нас же, тех, у кого были средства, обычным делом было быстро вылечиться, подправить фигуру, вырастить новую конечность, взамен утраченной. Или, как в моём случае - восстановить выбитый глаз. Полежу в капсуле какое-то время, потом похожу пару недель с повязкой, собирая завистливые взгляды - ведь я лишился глаза в настоящем бою! За это время он полностью регенерирует. Некоторые старики, уже под сто лет, когда зрение совсем сдавало, удаляли глаза хирургическим путём и выращивали новые. Те, у кого на это хватало серебра.

***

То, что дело не чисто, я понял по хмурым лицам эскулапов, осматривающих меня в госпитале Кордобы. Доктор Кортес, пожилой уже врач, лечивший всю нашу семью, попросил меня недолго побыть в отдельной палате и, не ответив больше ни на один из моих вопросов, вышел вон. Я просидел в полном одиночестве, наверное, несколько часов, пока дверь не отворилась, и на пороге не появился мой отец.

- Как Изабелла? - спросил я, когда мы с ним обнялись.

- Что? - растерянно спросил отец, - а, Изабелла? Она... Слушай меня внимательно, сын! - сказал он вдруг изменившимся голосом, - ты должен пообещать мне одну вещь. Сейчас ты уедешь. Далеко. Очень далеко. У тебя будет другое имя, и ты никогда, слышишь, никогда и никому не расскажешь, кто ты на самом деле! Если ты любишь меня, если ты любишь своих братьев и сестёр, если ты действительно любишь Изабеллу, то пообещай мне никогда и никому не говорить, кто ты такой!

- Что происходит, отец? - сердце моё сжалось в ужасном предчувствии.

- Ты - аномалия, сын! Понимаешь? Я очень тебя люблю, правда, именно поэтому я и иду на это преступление! Доктор Кортес мне многим обязан, так что он будет молчать. Для всех остальных тебе через полчаса сделают эвтаназию. Не бойся! - прижал он меня к себе, увидев ужас в моих глазах, - это будет не по-настоящему. Ты очнёшься через час, официально тебя кремируют, так что никто ничего не узнает. Вы с моим доверенным человеком покинете королевство и никогда не сможете вернуться. Понимаешь? Но у тебя будет шанс выжить! Прости меня, сын! Прости!

В глазах отца, железного герцога Перейро, стояли слёзы. Такие же слёзы душили меня. Как же так? Почему именно я?

- Прости меня, сын! - прошептал отец, - мне надо идти. Будь мужественен!

Он ещё раз обнял меня и выскочил из палаты. Я остался один на один со всем ужасом, что только что на меня обрушили. Я - аномалия! Один на миллион, возможно даже на десять миллионов, но такие как я рождаются. Мы ничем не отличаемся от обычных людей, кроме одного - наша кровь имеет очень странный состав. Настолько странный, что нас следует незамедлительно уничтожить! Без вариантов и исключений. Закон на этот счёт настолько суров, что за сокрытие аномального смертная казнь грозит любому, не взирая на титулы. Единственный способ снять с себя подозрение, это тут же сообщить о таком больном в Инквизицию и Королевскую инспекцию, ибо это дело уже государственного уровня. А это значит, что мой отец, вместе с доктором Кортесом в буквальном смысле рискуют своей головой. Только мне от этого не легче!

Мои мрачные раздумья прервало появление на пороге невысокого человека в чёрных одеяниях.

- Константино Перейро? - задал вопрос человечек.

- Д-да, - пробормотал я.

- Угу! - хмыкнул он.

И начал задавать всякие вопросы, на которые я отвечал совершенно отрешённо. Однако на вопрос - знал ли кто-то ещё о моём заболевании? - мне хватило ума изобразить правдоподобное изумление.

- Каком заболевании? Это же всего лишь глаз! А вы кто? - перешёл я в атаку, злясь на коротышку за то, что он пытается копать под моего отца.

Человечек пожевал губами, и уже собирался было ответить, как дверь снова открылась, и на пороге нарисовался новый посетитель.

- Ага, я так и думал, святой отец, что вы уже здесь! - пробормотал вошедший.

- Разумеется, господин главный инспектор, это же моя работа, - скупо улыбнулся человечек в чёрном.

Никаких атрибутов Церкви на нём не было, и странный мундир ничем не напоминал хламиды монахов.

- Ну, и как грешник? - похоже, главного инспектора вся эта ситуация забавляла.