С 23 по 30 января 1937 года в Москве, в Октябрьском зале Дома Союзов, проходило судилище над бывшими троцкистами Юрием Пятаковым, Карлом Радеком, Леонидом Серебряковым и другими. Фейхтвангер присутствовал на всех заседаниях этого изумительно сработанного триллера.

Подсудимые каялись с таким искренним надрывом, разоблачали себя так самозабвенно, что у писателя не осталось никаких сомнений в том, что они говорят сущую правду.

«Если бы этот суд поручили инсценировать режиссеру, то ему, вероятно, понадобилось бы немало лет, чтобы добиться такого результата. Если все было вымышлено и подстроено, то я не знаю, что такое правда», — напишет он в своей книге «Москва 1937».

А правда была в том, что это для него так клеветали на себя бывшие соратники Ленина. Для него торчали газеты у них из карманов. И к расстрелу не всех приговорили — тоже для него.

Не ради тиражей и инкунабул они так яростно чернили себя. Им жизни посулили сохранить — вот они и старались. Трудно поверить, что такой умный и проницательный человек, как Фейхтвангер, ничего не заподозрил.

А он сидел, отдохнувший, выбритый, в белоснежной рубашке, прямо напротив скамьи, где находился Радек. Был момент, когда их взгляды встретились — и Фейхтвангер отвел глаза.

Он хорошо знал Радека. Ему был симпатичен этот талантливый и веселый циник, блистательный полемист и острослов. Вся страна повторяла его остроты, в том числе и те, которые только приписывались ему. Вот некоторые из них:

«Со Сталиным невозможно спорить: ты ему — цитату, он тебе — ссылку».

«Всякий революционер со временем превращается или в палача, или в оппозиционера».

«Вершина знаний о человеке — архивы НКВД».

«Коммунизм — опиум для интеллигенции».

«Ничто не меняется так радикально, как прошлое».

На процессе Радек играл сразу две роли: обвиняемого и обвинителя, давая губительные для других показания.

Этот человек остался самим собой и на скамье подсудимых. Его парадоксальные замечания вызывали улыбки присутствующих, совершенно неуместные в этом зале.

Вот как он описал допросы, которым подвергался во время следствия:

«Вопреки всяким россказням, не следователь меня пытал на допросах, а я пытал следователя. И я его совершенно замучил своими объяснениями и рассуждениями, пока не согласился признать свою контрреволюционную изменческую деятельность, свои преступления перед партией и народом».

Так и видишь, как Сталин улыбается в усы, читая это место в стенограмме суда.

О Радеке Фейхтвангер написал в своей лживой книге сердечнее, чем о других: «Самым страшным и труднообъяснимым был жест, с которым Радек после конца последнего заседания покинул зал суда. Это было под утро, в четыре часа, и все — судьи, обвиняемые, слушатели — сильно устали. Из семнадцати обвиняемых тринадцать — среди них близкие друзья Радека — были приговорены к смерти; Радек и трое других — только к заключению. Судья зачитал приговор, мы все — обвиняемые и присутствующие — выслушали его стоя, не двигаясь, в глубоком молчании. После прочтения приговора судьи немедленно удалились. Показались солдаты; они вначале подошли к четверым, не приговоренным к смерти. Один из солдат положил Радеку руку на плечо, по-видимому предлагая ему следовать за собой. И Радек пошел.

Он обернулся, приветственно поднял руку, почти незаметно пожал плечами, кивнул приговоренным к смерти своим друзьям и улыбнулся. Да, он улыбнулся».

Что тут труднообъяснимого? Не понял Фейхтвангер, что Радек нашел в себе мужество поддержать друзей в страшную для них минуту. Ведь их уводили на смерть, а он оставался жить. Но если он надеялся, что Сталин о нем забудет, то ошибся.

19 мая 1939 года Карл Радек был убит в Верхнеуральском политизоляторе по личному указанию Сталина. Какой-то уголовник за спирт и курево разбил его голову о цементный пол тюремной камеры.

Ну а Фейхтвангер, вернувшись во Францию, с рекордной быстротой написал книгу о своих советских впечатлениях. Надо же было отблагодарить гостеприимного хозяина за оказанную честь, за высокие тиражи, за подаренные ему инкунабулы, подлинность которых помогла ему убедить себя в подлинности судебного процесса.

И уж Фейхтвангер постарался. В своей книге «Москва 1937» он оправдал палачей, осудил их жертвы и восславил введенное Сталиным новое крепостное право.

Как мог искренний, непримиримый, неподкупный, на весь мир знаменитый писатель-антифашист не почувствовать, что в Москве 1937 года творятся жуткие дела, — пострашнее, чем в Германии?

Как мог он поддержать своим моральным авторитетом главного вдохновителя и режиссера кровавых вакханалий? Какая черная пелена легла ему на глаза?

Сам писатель над подобными вопросами не задумывался, подавив сомнения четкой формулировкой: «Лучше Сталин, чем Гитлер».

Книга «Москва 1937» очень понравилась Сталину. Она была немедленно переведена и издана в Советском Союзе тиражом в 200 тысяч экземпляров.

Торопились сталинские заплечных дел мастера. Очень торопились. Это было так важно показать еще недобитым старым большевикам и всему миру, что лучшие умы на Западе не сомневаются в правдивости московских процессов.

Правда, через некоторое время книга Фейхтвангера была потихоньку изъята из продажи и из всех библиотек. Она свое дело сделала — ну и хорошо. К чему бередить раны?

Беседа с Фейхтвангером стала для Сталина предпоследней в череде его «философских» встреч с западными гуру. Он еще принял без особой охоты влиятельных итальянских коммунистов Рафаэля Альберти и Марию Терезу Леон в марте 1937 года, после чего никогда больше не тратил времени на общение с духовными лидерами Запада.

А зачем, если «полезные идиоты» и так никуда не денутся?

Вторая мировая война положила конец благополучию семьи Фейхтвангеров. После того как Гитлер раздраконил Францию, писатель был арестован и отправлен в лагерь для интернированных лиц.

Пришлось и ему испытать то, что было уделом несчастных узников не только в нацистской Германии, но и в воспетом им советском раю.

Он — человек знаменитый, состоятельный, лежал возле параши. С верхних нар ему мочились на голову. Он узнал, что такое вши, познал жажду и голод. У него были галлюцинации, заставляющие принимать убийственную дубинку капо за жезл регулировщика. Он на себе испытал, как унижение убивает человеческое достоинство.

Ад — это не ужас. Ад — это унижение человека. А Сатана — это тот, кто унижает.

Понял ли он это?

Он валялся в нечистотах и медленно умирал. Ему казалось несправедливым, что он должен погибнуть в этом вонючем лагере, среди чужих людей. В минуты отчаяния он называл дерьмом и бессмыслицей все писательство, и всю нашу жизнь, и все великое, что было до сих пор передумано и совершено.

Верная фрау Марта спасла ему жизнь. Она подкупила охрану и вместе с близкими друзьями просто выкрала его из лагеря. Через Пиренеи он перебрался в Испанию, а оттуда — в Соединенные Штаты.

О пребывании в лагере Фейхтвангер написал книгу «Черт во Франции».

Книга «Москва 1937» неблагоприятно отразилась на репутации Фейхтвангера в Америке. Его часто таскали на допросы в ФБР, и до самой смерти он так и не получил американского гражданства.

Однажды его спросили:

— А что вы, собственно, делаете в Соединенных Штатах? Ужасаетесь буржуазному разложению? Почему бы вам не поселиться в столь любимом вами Советском Союзе?

Он иронически усмехнулся и сказал:

— Вы, наверно, меня за идиота держите.

Умер Лион Фейхтвангер 21 декабря 1958 года. Его писательская судьба была счастливой: огромные тиражи, большие гонорары, мировая слава.

Его никогда не мучила совесть.

Ты прав, дорогой друг, иногда приходится разъединять то, что сплетено во времени, чтобы почувствовать истинную суть вещей. Но бывает и так, что для получения четкой картины необходимо соединить то, что внешне не связано. Это помогает свести разрозненные события в единое целое, чтобы усвоить кое-что важное.