— А мы приняли бы вас с распростертыми объятиями, — вставил Виктор.

— Опять вы за свое, — усмехнулся Фейхтвангер, — Сионизм делает из еврея обычного человека, привязанного, как и все прочие, к единой традиции, к единой стране. А я немец — по языку, гражданин мира по убеждениям и еврей по чувству. Иногда очень трудно привести убеждения и чувство в лад между собою. Гитлера же я ненавижу еще и потому, что он вынуждает меня все время помнить, что я еврей.

— И все же есть ли сила, могущая сокрушить Гитлера? — задал Виктор свой главный вопрос.

— Да, — сразу ответил Фейхтвангер. — Сталин свернет Гитлеру шею.

Виктор изумленно посмотрел на своего собеседника, а тот помешивал ложечкой чай с таким видом, будто не сказал ничего особенного.

— Значит, вы считаете войну Германии с Советским Союзом неизбежной?

— Конечно. Европа слишком мала для двух диктаторов.

— Да, но почему вы полагаете, что в этой войне победит Сталин?

— Потому что ресурсы Советского Союза неизмеримо превосходят ресурсы Германии.

— Но ведь это будет война людоеда с каннибалом.

— Неправда! — сказал Фейхтвангер. — Режим коммунистов, хоть и жестокий, базируется на прогрессивной идее всеобщего равенства и на отрицании частной собственности. А в основе нацистской идеологии лежит вздорная теория о превосходстве арийской расы над всеми прочими.

— Но ведь Сталин безжалостно истребляет русский народ, загоняет его в ярмо. Он-то знает, что только рабы могут поддерживать экономическую мощь государства, пренебрегающего экономическими законами, — искал аргументы Виктор.

— Вы что, лекцию собираетесь мне читать? — удивился Фейхтвангер. — Жалейте лучше наш народ. Он в этом нуждается больше, чем русский. От Сталина же я хочу только одного: чтобы он сокрушил гитлеровскую машину насилия. Все остальное — не существенно. Странно, что вы этого не понимаете.

Тут возразить было нечего, и Виктор молчал.

Фейхтвангер тоже молчал, постукивая мальцами правой руки по столу.

— Сталин ведь интернационалист, а не антисемит, — сказал он мягко. — Для нашего народа это может иметь решающее значение.

— Не антисемит? А его нападки на Троцкого? — возразил Виктор.

— Они диктовались логикой политической борьбы. Время Троцкого прошло. Так уж ведется, что теории создают одни, революции совершают другие, а к власти приходят третьи.

— Ну да, — неохотно признал Виктор. — Сталин прорвался к власти еще при жизни Ленина. Вождь, уже смертельно больной, попытался его обуздать, вступив в блок с Троцким, но было поздно.

— А вы это откуда знаете? — удивился Фейхтвангер.

— Мой приятель Андре Мальро — личность довольно известная в кругах Коминтерна. Он был в Москве, когда умер Ленин. Вот он-то и рассказал мне историю, от которой у меня прошел мороз по коже… Работы Ленина всегда публиковались в «Правде». Жена Ленина сама отнесла статью, и сама вручила ее в руки главного редактора. Утром она принесла Ленину газету, и тихо произнесла: «Статья не напечатана». Ленин попытался что-то сказать, но ни жена, ни врачи, ни сиделка не могли разобрать хриплых, похожих на мычание звуков. Взгляд Ленина стал напряженным. Все увидели, что он смотрит на свою левую руку, лежащую плашмя на одеяле, ладонью кверху. Было ясно, что он хочет взять газету — и не может. Правая его рука оставалась неподвижной, а пальцы левой все время шевелились, как ноги у паука. Крупская положила газету на эти пальцы, и они замерли…

Вскоре он умер. В Москве упорно муссировались слухи, что Сталин его отравил. А я все не могу забыть, какое лицо было у Мальро, когда он рассказывал мне про эти шевелящиеся паучьи ноги…

— Вы слишком сентиментальны для политика, — резко прервал Фейхтвангер. — Сталин не уголовник, а политический лидер. Он понимает, что свобода без авторитетного контроля неизбежно приведет к хаосу. Если кто-то в состоянии обуздать Гитлера — так только он. Зарубите это на своем большом носу.

— Я и так запомню, — улыбнулся Виктор.

Они поговорили еще немного — и расстались. Каждый отправился навстречу своей судьбе. У Фейхтвангера она оказалась более счастливой.

Фейхтвангер, политический изгнанник, книги которого были преданы анафеме на родине, четвертый год комфортно жил в шикарной вилле на побережье Средиземного моря, в небольшой деревушке Санари-сюр-Мер в обществе красавицы жены и любимых кошек.

Фрау Марта, изящная, покрытая легким загаром, обожала своего знаменитого мужа и заботилась о том, чтобы его постоянно окружала тепличная атмосфера. Она умело вела хозяйство, выполняла работу секретарши, занималась всеми издательскими делами.

Несмотря на тяготы изгнания, Фейхтвангеры жили на широкую ногу. Их часто навещали известные писатели, художники, интеллектуалы либерального толка. Объединяло этих талантливых людей то, что все они были поражены отнюдь не детской болезнью левизны, вызывающей атрофию нравственного чувства и утрату способности отличать добро от зла.

Ленин называл носителей этой странной болезни «полезными идиотами».

В них недостатка не было. Автор популярных романов Эмиль Людвиг, прославленный фантаст Герберт Уэллс, кумир европейских гуманистов Ромен Ролан, соперник Шекспира Бернард Шоу, наивный идеалист Анри Барбюс — все они клеймили гнилые западные демократии и видели в рябом сыне сапожника панацею от грозящих человечеству бед.

Фейхтвангер превзошел их всех.

Он был хорошим писателем. Его романы отшлифованы до блеска. У его персонажей теплое дыхание живых людей. Интрига развивается стремительно. Диалоги легки и естественны.

Немногие знали, каким каторжным трудом добивался он легкости стиля.

За рабочим столом этот утонченный эпикуреец и женоподобный эстет превращался в спартанца, повинующегося одному лишь беспощадному чувству долга. Он оттачивал каждый эпизод, взвешивал на невидимых весах все эпитеты и не успокаивался, пока не добивался желаемого изящества формы.

И все же его романы трудно причислить к литературным шедеврам. Они напоминают поддельный жемчуг: такой же гладкий и сверкающий, как настоящий, но лишенный того волшебного мерцания, которое приобретается только в загадочных морских глубинах.

Талант у Фейхтвангера был, а дара не было. Дар требует соучастия души, в то время как талант вполне обходится без этого. В его книгах много мастерства, но мало любви.

Самозабвенно любил Фейхтвангер только свою коллекцию инкунабул[1]. Трясся над ней, как скупой рыцарь над своим сундуком.

Это был писатель на все вкусы и на все времена, а времена наступали тяжелые.

Гитлер сделал из Германии одну большую казарму.

Геббельс выдвинул лозунг: «Пушки вместо масла».

Испания превратилась в испытательный полигон грядущей войны.

Независимая Австрия доживала последние дни.

Допекал экономический кризис.

Немецкоязычный книжный рынок был для Фейхтвангера закрыт, и, хотя каждый новый его роман тут же переводился на иностранные языки, фрау Марте становилось все труднее сводить концы с концами.

Осенью 1936 года писателя навестил журналист Михаил Кольцов — человек влиятельный, пользующийся особым доверием Сталина. Фейхтвангер, встречавшийся с ним пару раз на международных конгрессах, сразу понял, что их шапочное знакомство лишь повод для этого визита.

Кольцов нравился Фейхтвангеру. Это был один из самых умных людей, которых ему доводилось встречать в жизни. Парадоксальность суждений и дерзкая самоуверенность этого человека ему импонировали.

После того как гость отдал должное кулинарному искусству фрау Марты, хозяин повел его на верхний этаж, в библиотеку.

Фейхтвангеру принесли изготовленный по особому рецепту чай, а Кольцову великолепное бургундское вино.

— Что нового в Москве? — спросил Фейхтвангер, помешивая чай ложечкой.