И еще:
Лучше ста слов
Добрый пример,
Нет лучше учителя,
Чем пример.
Колхозу надо поймать много рыбы, чтобы выполнить план. Государственный план.
О плане говорили вчера. На коротком собрании. Теперь заговорили руки. Руки человека о его хорошей работе говорят в деле. Я был рад, счастлив, что меня и Кирилла допустили к настоящей, важной работе.
Совсем старые говорят:
Криком рыба не ловится,
Криком рыбу пугают,
А не дело решают.
И еще говорят совсем старые люди:
Кто не умеет —
Злится да кричит;
Криком не выучишь,
А человека вымучишь.
Прав дядя Сергей, повторяя, что человека греет не шуба, а работа. Мне жарко, хорошо. «Металл закаляется на огне, а человек в работе». И эти слова дяди Сергея сегодня относятся ко мне. Я крепну, я расту. Хорошо. «Старания и труд к цели приведут». А наша цель сегодня — большая рыбалка.
Когда подтащили невод, сосьвинской селедки стало столько, что дядя Сергей, проведя ладонью по влажному лицу, воскликнул:
— Большая рыба!
Слову — вера,
Делу — вера,
Рыбе — мера,
Добыче счет.
И на самом деле, в мотне плескалось много-много маленьких нежных и серебристых рыбок. Казалось, что в большой мотне будто шевелилась одна большая золотая рыба. За нами следом закинули невод другие звенья бригады. Сельдяная путина началась.
А вечером мы сидели у костра. У каждого шалаша горел костер. Много огней играло на тальниковом песчаном берегу, ставшем нашим рыбацким стойбищем. У нашего огня было весело. Дымилась уха из сосьвинской селедки. Уха вкусная, сытная, сказочно прекрасная. Когда съели уху, дядя Сергей попытался собрать все косточки. Рыбка эта до того нежная, что у нее почти никаких костей нет. И все же он какие-то объедки нашел.
Все сложил в одну деревянную чашу, очень старую деревянную чашу, похожую на лодку, и понес ее к воде со словами:
Расти, расти, золотая рыбка!
Плыви, полощись, большая рыба!
В нашей реке полощись,
Наши неводы не обходи,
Наши лодки освети сияньем серебристой чешуи,
Наши дома наполни сытостью…
От сытости, от пляшущего огня, от светлой теплой ночи хотелось прыгать, ликовать, как ликует огонь в свете летней ночи.
Черные глаза дяди Сергея сияли весельем, когда он обратился ко мне и к Кириллу:
— Кто герой в еде?
— Лентяй! — закричал я.
— Кто герой в труде?
— Герой! — закричал Кирилл.
Во всех шалашах ярко горел огонь праздника начала рыбацкой путины. Но особенно весело он горел в большом берестяном шалаше рыбаков, приплывших за большой рыбой с верховьев Сосьвы.
Еще с утра нас звали туда в гости. И мы пошли. Радостным визгом нас встретила лайка. Навстречу нам вышел коренастый, чуть сутулый рыбак.
На нем красовались не болотные сапоги, а мягкие нюки-вай из замши с орнаментом из красной охры, штаны из налимьей кожи, длинная мансийская рубаха, подпоясанная шерстяным поясом.
— Пася олэн! Здравствуй! — весело поздоровался дядя Сергей. — Принимаешь гостей?
— Пася! Пася! — отвечал радушно хозяин большого саскола — берестяного дома. — Гостям, однако, всегда мы рады. Гость в доме — радость, в шалаше — вдвойне.
Пока они обмениваются традиционными мансийскими любезностями, я осматриваю берестяной дом. Он весь сделан действительно из бересты. Я видел, как это делается. Лоскутки бересты варят с рыбьими костями. Потом сшивают оленьими жилами в большие полосы. Этому материалу не страшен ни снег, ни дождь. Капли воды не пройдет сквозь берестяное полотнище.
Уложишь берестяные ковры на пятиметровые шесты, скрепленные наверху наподобие треноги, — вот и получится берестяной дом, чум островерхий. Свет попадает только сверху, там, где связаны шесты.
Там и отверстие для дыма. А огонь горит посреди берестяного дома. На большом железном листе играет огонь. Над огнем — прокопченный котел и большой медный чайник. Они висят на черной перекладине. А на светлой перекладине высоко висят мягкие на ощупь белоснежные шкуры гагар: ими отделывают одежду. Внутри дома лежат оленьи шкуры, малицы, пушистые меховые женские сахи, расшитые ярким орнаментом. На них сидят люди. И нас просят сесть. И мы садимся за низенький, с маленькими ножками, стол. На столе дымится рыба. Но нам уже не хочется есть. Мы пьем чай, черный, как деготь, кирпичный чай. Потом начинается веселье. Дядя Сергей берет в руки санквалтап. Когда этот инструмент, пятиструнный волшебник, по форме напоминающий лодку, заговорит, кажется, ты плывешь по большой реке за большой рыбой. И вслед за звуками плывут слова:
Ай-я! Ай-я! Ай-я-я-я!
Эй ты, Витхон, водяной царь,
Бороду травяную почеши,
Рыб на речной простор выгони.
Пусть послушают они наши песни.
Пусть осчастливят наши невода.
Я призываю всякую рыбу.
Осетра беру своим вожаком,
Он любит плавать лишь по чистым струям.
Я зову в глашатаи серебристую нельму.
Пусть она будет нашим глашатаем,
Пусть призовет других рыб:
И муксуна, и сырка,
И сосьвинскую селедку —
Наше живое золото.
Да будет плескаться.
Золотая рыбка в наших неводах.
А вы, большие рыбы,
На этот раз можете не заплывать в невод.
Будьте вожаками!
И мы скажем:
Пумасипа! Много раз спасибо.
Ай-я! Ай-я! Ай-я-я-я!
Потом мы идем в свой шалаш. Долго в гостях засиживаться не надо. Знаем песню дяди Сергея:
В гости
без злости
И сытым иди.
Уважай хозяина,
Долго не сиди.
У гостеприимного огня
Погрейся три дня.
Помни:
В первый день
Ты золото.
Во второй —
Серебро.
На третий день
Ты медь.
На четвертый —
Твоему имени
За порогом греметь…
Мы идем домой, довольные хозяевами и собой. Завтра рано вставать. Рыба не плывет к сетям, рыба попадается тому, кто обычаи предков бережет…
А главный обычай — работать до седьмого пота. Так началась сельдяная путина. Наше тяжелое, но веселое трудовое лето.
Хорошо у чувала: огонь в нем не прячется.
— А у нашего учителя печь каменная.
— Не каменная, а кирпичная. Кирпич люди сами сделали, а камень на берегу валяется. Дикий он, как и деревья.
— Какая же печь лучше?
— Это кому как: русским, наверное, белая печь, она не дымит, как чувал. А нам, манси, наверное, без чувала было бы плохо.
