И дядя Нярмишка сказал такие слова, слова-заклинания:

Собака лайка — мой лучший друг.

Я лежал на снегу. Рядом со мной вертелась моя собака. Я смотрел на небо. На небе плыли облака. Они походили на белых пушистых собак.

Собаки бегают и играют на белом снегу, похожем на белые облака. С ними играют ребята, даже взрослые. А собаки радуются, прыгают, лижут своих хозяев. Они очень преданные. Собаки — самые верные друзья. Все так говорят, да и сам я вижу.

Но почему у них нет разума?

Не верю.

Нет, у собаки есть разум.

Когда я плачу, моя собака, мой молодой пес визжит. И хотя в его глазах нет слез, я знаю: он плачет. Когда я радуюсь, мой пес тоже радуется, заливаясь веселым лаем. Упаду на снег, запрячу лицо — мой пес лижет голову, малицу, разгребает сугроб, ищет мое лицо.

Собаки ищут лицо человека, смотрят в глаза человека, как прямые, честные, искренние друзья. Моя собака — мой лучший друг.

Есть сказка про собаку.

Когда-то собака жила в лесу. Однажды ей стало скучно. И она побежала одна по тайге искать себе друга. Бежала-бежала, вдруг видит: зайчик. Скачет зайчик туда-сюда. Деревья улыбаются. Радуются, что они встретились. Собака и говорит: «Давай будем друзьями!» — «Давай!» — говорит зайчик. Поиграли, поиграли — ночь настала. Забрались под куст, спать легли. Качаются высокие деревья, шумят, будто сказки друг другу рассказывают. Под этот сказочный шум зайчик уснул. А собаке никак не спится. «Что там наверху шумит? — думает она. — А что, если полаять?» Залаяла собака. Зайчик вскочил и говорит дрожащим голосом: «Ты зачем лаешь? Услышит нас волк, придет и съест».

Примолкла собака и думает: «Плохого я друга нашла. Трусливое у него сердце. Наверное, волк никого не боится».

Побежала дальше.

Встретила собака в тайге много зверей. И волка, и медведя, и росомаху. Но ни волк, ни медведь, ни росомаха не стали ее друзьями.

Хозяином и другом себе собака выбрала человека. А почему? О, это длинная сказка: всею жизнью своею доказывает это человек.

Еще утренняя заря не зажглась, а мы уже шли на охоту. Впереди бежал Ханси, наш пес, главный охотник. Он частенько останавливался, поворачивая голову, смотрел на маму.

— Ты, Ханси, понимай: ребята еще малые, ноги у них слабые. А дорога охотничья длинная, силы беречь надо. Потому идем мы не торопясь. А ты беги, беги. Да получше ищи. Добудем зверя — не с пустыми руками вернемся. Радость будет!

— Что ты, мама! Мы большие! — возмущаюсь я.

В ответ мама напевает:

Мы шли по урману. Урманом называют лес на возвышенном месте. Урманы бывают кедровые и сосновые. Мы шли по кедровому урману. Кедры стояли редко, на расстоянии друг от друга. Нигде не было ни валежника, ни чащи, будто кто-то занимался расчисткой леса.

— Кто прибрал этот лес? — спросил я. — Не Миснэ ли?

— Нет. Этот лес вырос после игры огня. Давным-давно это было…

— А что это такое — игра огня?

— Исстари повелся такой обычай — выжигать леса. На горных местах хорошо растет брусника. А без ягоды брусники зиму не прожить. Подожгут люди свой лес в сырое время и следят, как играет огонь. Сухие деревья, валежник сгорают дотла, а сильные остаются и в благодарность приносят хороший урожай кедровых орехов. И ягода брусника хорошо растет в таком лесу. И олени дикие, и лоси любят гулять тут…

Мы идем по кедровому урману. Собака залаяла. Лай был сначала неуверенным, редким, потом стал частым, задорным.

— Это Ханси лает, наверное, на белку, — сказала мама и ускорила шаг. А мы с Кириллом побежали в сторону, откуда слышался лай.

Ханси стоял у ствола огромного кедра на задних лапах и надрывно лаял, скребя когтями кору.

Ветви кедра были зелеными, пушистыми. Мы ходили вокруг него, а белки не могли разглядеть.

— Да никого тут нет! — заговорил Кирилл. — Обманывает Ханси. Просто так лает.

— Собака никогда не обманывает, — тихо заметила мама. — Затаилась белка в ветвях. Маленькая, а мудрая.

Отойдя подальше от дерева по совету мамы, я увидел белку. Зверек, вскинув вверх пушистый хвостик, сидел на зеленой ветке кедра, смотрел вниз, на лающую собаку и на меня.

Но мама не снимает с плеча ружье, а просит подать ей лук. Я несу лук. А стрелы несет Кирилл в почерневшем колчане из оленьей шкуры. Из колчана торчали острые железные наконечники стрел. Одни наконечники как вилки, другие — ножи, третьи — с зубцами, похожими на медвежьи когти. У каждой стрелы свое назначение. Стрелой с зубцами бьют рыбу. На зверя идут с острой, как нож, стрелой. А деревянной стрелой с шаром глушат белку. Много стрел в колчане.

Мама просит у Кирилла стрелу с тупым наконечником, который называется «томар». Мы с Кириллом удивляемся: почему мама не хочет стрельнуть по белке из ружья?

— Пороху у нас мало. Да и шкурку надо беречь. Кому она разорванная? Ни людям, ни государству…

Белка успокоилась. Видимо, привыкла к лаю. И, забыв об опасности, занялась своим делом. Она то грызла кедровые орешки, то умывалась лапкой, то просто перепрыгивала с веточки на веточку.

О чем тоскует наш пес? Конечно же о добыче. О беличьей шкурке. Инстинкт охотничий. Тоскует собака по добыче, мечется.

А белке будто все это нипочем. Она вверху. Собака внизу. И мало ли что происходит внизу. Всякое бывает. И пусть. А наверху хорошо. Даже зимнее солнце иногда покажет глаз, осветив на мгновение верхушки высоких деревьев. И нет на ветке ни росомах, ни лисиц, ни других врагов белки. Лишь соболи да верховой ветер вредны ей. А в остальном хорошо на вершине дерева.