«Броненосец „Потёмкин“» Шел фильм. И билетерши плакали Над ним одним По восемь раз, И слезы медленные капали Из добрых близоруких глаз. Глазами горькими и грозными Они смотрели на экран, А дети стать стремились взрослыми, Чтоб их пустили на сеанс. Как много создано и сделано Под музыки дешевый гром Из смеси черного и белого С надеждой, правдой и добром! Свободу восславляли образы, Сюжет кричал, как человек, И пробуждались чувства добрые В жестокий век, В двадцатый век. И милость к падшим призывалась, И осуждался произвол. Все вместе это называлось, Что просто фильм такой пошел. «Похожее в прозе на ерунду…» Похожее в прозе на ерунду В поэзии иногда Напомнит облачную череду, Плывущую на города. Похожее в прозе на анекдот, Пройдя сквозь хорей и ямб, Напоминает взорванный дот В соцветье воронок и ям. Поэзия, словно разведчик, в тиши Просачивается сквозь прозу. Наглядный пример: «Как хороши, Как свежи были розы». И проза, смирная пахота строк, Сбивается в елочку или в лесенку. И ритм отбивает какой-то срок, И строфы сползаются в песенку. И что-то входит, слегка дыша, И бездыханное оживает: Не то поэзия, не то душа, Если душа бывает. Читатель отвечает за поэта Читатель отвечает за поэта, Конечно, ежели поэт любим, Как спутник отвечает за планету Движением и всем нутром своим. Читатель — не бессмысленный кусок Железа, в беспредельность пущенный. Читатель — спутник, И в его висок Без отдыха стучится жилка Пушкина. Общежитие Общежитие Ярко-пестрые, как полушалок, Словно кофты цыганской кусок, Знаменитые два полушария Износили последний срок. Карты мира, висящие с нэпа На стене, словно списки надежд. Заменяются картами неба — Синим блеском небесных одежд. Как бывало, на карте Союза Цепь флажков продвигалась вперед — Поднимая все большие грузы, Цепь ракет выступает в полет. Дальше Запада, выше Берлина, Дальше были и выше былины, Дальше самого вещего сна Вылетает по карте она. Отрываются крайние звенья, Начинается наступленье. Мы по карте следим. Не хотим Пропустить, куда мы летим. Здесь, у карты, волнуемся, спорим, Измеряем масштаб высоты. Чуть попозже, чем с Черным морем, Много раньше, чем с Белым морем, Мы знакомимся с Морем Мечты. Наши летят! Небо вроде опрокинутой чаши — Выпьем до дна и ставим вверх дном. Наши летят! Не чужие, а наши Дальше и выше летят с каждым днем. Помните небо сорок первого года? Враги — повсюду. Наши — нигде. Любая ясная, безоблачная погода Точно предсказывала: быть беде. А сегодня — в воздухе и в эфире, Всюду, куда ни кинешь взгляд, Во всем бескрайном, безмерном мире Наши летят! Физики и лирики Что-то физики в почете. Что-то лирики в загоне. Дело не в сухом расчете, Дело в мировом законе. Значит, что-то не раскрыли Мы, что следовало нам бы! Значит, слабенькие крылья — Наши сладенькие ямбы, И в пегасовом полете Не взлетают наши кони… То-то физики в почете, То-то лирики в загоне. Это самоочевидно. Спорить просто бесполезно. Так что даже не обидно, А скорее интересно Наблюдать, как, словно пена, Опадают наши рифмы И величие степенно Отступает в логарифмы. «Широкоплечие интеллигенты…» Широкоплечие интеллигенты — Производственники, фронтовики, Резкие, словно у плотников, жесты, Каменное пожатье руки. Смертью смерть многократно поправшие, Лично пахавшие столько целин, Лично, непосредственно бравшие Столицу Германии — город Берлин. Тяжелорукие, но легконогие, Книжки перечитавшие — многие, Бревна таскавшие — без числа, В бой на врага поднимавшие роту, Вас ожидают большие дела! Крепко надеюсь на вашу породу. |
