— Оружие.
Снимаю «оперативку», «макар» в полном снаряжении на предохранителе, кладу на стол. Шеф убирает папку с приказом, оружие — в сейф.
— Дела завтра сдашь Шлемову.
Димке? Вот чёрт. Сам вляпался и Димону отпуск испоганил. Он, конечно, не привык, как я, допоздна сидеть, но справится. Только мне от этого не легче.
— Можешь идти, Алексей. Завтра с утра — в ОСБ.
— Так точно.
Разворачиваюсь и выхожу из кабинета. Желание хлопнуть дверью и набить морду первому встречному давится с огромным трудом.
В отделе почти никого нет. Димон пока ещё в отпуске, девчонки разбежались, парни тоже — время позднее. Только Саяров — новенький в нашем отделе, торопливо собирается, смущённо прощается и уходит. Смотрю на часы. 21–00. Не страшно. Завтра с утра в ОСБ. Успею выспаться. Хотя какой мне сейчас, к чертям, сон…
С Димкой бы поговорить, с Семёном. Какие винтики задействовал шеф, что ему, несмотря на мой послужной список, запросто подмахнули ходатайство об отстранении? Зачем ему всё это? Прекрасно ведь знает, что до моих показателей по отделу никто не дотягивает, самый сложный участок на мне…
Навести на столе подобие порядка, переодеться в гражданку, оставить ти-кевлар вместе с формой, всё выключить, закрыть, поставить на сигналку, сдать на вахте ключи.
Эх, Димон, подвёл я тебя, друг… Весь отпуск обломал.
* * *
На улице — ночь. На душе — мерзко. Хоть задирай голову и вой на звёзды. Только звёзд не видно в огнях рекламы. Разум пытается доказать, что всё ерунда, я чист и после проверки меня восстановят, но в душе гадкая уверенность, что ничего подобного не будет. Интуиция, чтоб её…
Нет бы, на что хорошее срабатывала.
Закуриваю, неторопливо бреду по мокрому тротуару. Сначала сам всё обдумаю. Маринки дома быть не должно, говорила про ночную смену. Да и сам предупреждал, что буду поздно, если буду сегодня вообще. С Климом могло по-разному повернуться.
Но такого поворота я не ждал.
Отстранение… Чёрт…
Накрылся мой отпуск как сверхновая — чёрной дырой. Хорошо, хоть Маринке ничего не говорил, сюрприз хотел сделать. Она всё понимает, но расстроилась бы, конечно. Жаль её огорчать. За год знакомства ни разу даже сцены ревности не устроила, когда на работе задерживался, а то и вообще ночевал. Сама медичка, привыкла к дежурствам по ночам. Эх, как не вовремя всё… Не до отпуска и кольца сейчас будет. И платье ей не купить, какое просила недавно…
«Звезда» закончилась на полпути к дому. Выбросил пустую пачку, завернул в ближайший ночник. Дежурно заулыбавшимся девчонкам знаком показал — не клиент, отвернулись. Прошёлся между рядами, задержался возле коньяка, взял мелкую «Нао». Не напиться: с утра к ОСБшникам — сразу статью припаяют. Но рюмка с сигаретой сейчас самое то: или в голове новые мысли появятся, или усну.
Любой вариант устроит.
Две «Звезды», личной картой рассчитался на кассе, «Нао» во внутреннем кармане, сигареты — в боковые. Всё.
Домой.
* * *
Света в окнах нет, значит, Маринка на ночной смене. Поднялся пешком, не так высоко — пятый этаж, а ходьба немного отвлекала от тяжких мыслей. Электронный замок открылся почти бесшумно — качество и на заказ, как всё в доме. Толкнул дверь, шагнул в мягко осветившийся коридор и не сразу понял, что не так.
На белом, под мех, покрытии стояли серебристые туфельки. Маринкины. Дома, значит. Ладно. Она умница, в душу не полезет. Странно, что без света, рано для сна. Говорил же ей, не ставь…
Поднятые туфли я не уронил. Швырнул. На модные ботинки. Чужие. В другой раз подумал бы, что и откуда, но не сейчас. Слишком много на меня сегодня свалилось.
Быстрым шагом, прямо в обуви по покрытию, в спальню. Распахнуть дверь, рявкнуть: «Свет!»
Вот мрази…
— А? Что? — Заспанная Маринка села на нашей кровати. На МОЕЙ кровати. Натуральное дерево, ручная резьба, всю квартальную премию за неё грохнул. А эти… Эти…
Маринка неуверенным движением отвела с лица спутавшиеся чёрные пряди. И увидела.
— Ой! Лё… ша…
— Мм? Что? — Димка сел следом. — Чёрт… Лёха…
Спокойно, Лёха. Спокойно.
— Пять минут.
Жест красноречивей всяких слов. Маринка выкарабкивается из-под одеяла, торопливо одевается. Руки у неё заметно дрожат, даже бюстгальтер застегнуть с первого раза не может. А бельё красивое. Шёлковое, с ручной вышивкой. По её настоянию купил, не пожалел. Всё для этой твари делал. Верил ей, сочувствовал, что в ночные смены часто ставят, планы на будущее совместное строил да радовался, что не ревнует, когда допоздна задерживаюсь. Теперь понятно, почему.
Чуть не женился на этой бляди, дурак.
И Димон хорош. Подсидел. И подлежал. Друг.
То-то он в последнее время к Крымскому бегал да от встреч после работы делами отговаривался. Наверняка узнавал, когда меня выпрут, чтобы место занять. И этой сучке напел…
И про приказ в курсе был. Иначе с чего ради раньше времени с отпуска бы вернулся.
Я знал, что он завидует моим успехам. Но не думал, что настолько. Верил болтовне про дружескую конкуренцию.
Вот и получил по яйцам, откуда не ждал.
Совсем со счетов списали, мрази.
Только закружило Димочке голову карьерой, и забыл, что отстранение — не арест.
Маринка, испуганно сжавшись, проскользнула мимо, прихватив в охапку одежду из шкафа — сколько успела. Остальное тоже не залежится. Тварь…
Спокойно, Лёшка. Спокойно. Ты и так в неприятностях.
— Лёха, давай поговорим, — сидит на кровати, едва прикрыт и нагл. Охамел вконец, сука.
Только это — мой дом. Здесь я хозяин.
— Вон.
— Ну и дурак, — встаёт, одевает бельё. — Я тебе говорил, не закусывайся с Иванычем, не спорь, а ты привык, что весь такой правильный, всё тебе на блюдечке: и награды, и бабы, и место… Тоже мне, кавалер ордена Отваги, почётный стрелок, лучший сотрудник отдела… Тьфу! Иванычу давно надо было докладную на твоё отстранение накатать. Гордого из себя корчишь, а сам в ОСБ Рахманову подлизываешь…
Я не успел до конца осознать, что рука сама шарит на поясе в поисках изъятого «УД». Но ещё успел увидеть, как Димка бросил модную пёструю рубаху, заорал: «Лёха, не надо!» — и краем сознания отметил истошный женский визг.
А потом всё исчезло в накрывшей меня алой ярости.
* * *
— Спокойно, капитан, спокойно.
Сильный и уверенный голос надо мной, в исчезающем красном тумане перед глазами — обломки дерева, рваные белые тряпки в кровавых пятнах и следах от ботинок. Я на полу, руки за спиной, холод наручников, рубаха на груди почему-то мокрая, тело болит всё, особенно голова и костяшки. Во рту металлический привкус. Запах. Лекарства. Спирт. Кровь. Где-то неразборчивые голоса, всхлипы. Пробую шевельнуться. Сверху падает тяжесть, а в грудь вонзается что-то острое и обжигающее.
И сразу ярким пятном окровавленный обрывок пёстрой рубахи под самым носом.
Шлемов… Сука…
— Николай Павлович! Он опять!
— Двойную дозу, быстро! Агрессия в красном секторе!
Укол в шею.
И темнота.
Глава 3. Эх, Лёха…
Резкий грохот привёл меня в чувство. Сквозь чёрную пелену медленно доходило, что это грохот чем-то твёрдым по железу. Следом за звуком по мозгам ударил запах. Не казармы, хуже. С трудом открыл глаза и мысленно выругался.
Два на два метра. Нары, биотуалет и намертво привинченный к полу стол. Железная дверь с наружным глазком, наверху — скрытая камера. Напротив двери под самым потолком узкое — рука с трудом пролезет, — зарешёченное окошко.
Одиночка.
Ёёё…прст…
На попытку пошевелиться всё тело отозвалось таким воплем боли, что снова уткнулся лицом в невозможно пахнущую постель.
Но этого оказалось достаточно.
— Очнулся, — голос за дверью, писк электронного замка — и в камеру заходят двое в гражданке, в сопровождении охраны. Парни в броне, с оружием. Смешно. Я с трудом могу приподнять голову, не то что побег устраивать.
