ИЗ КУБАНСКОГО ДНЕВНИКА Вот тут, в староказачьей мирной хате, На ум приходят дымные бои, И фотографии на стенах кстати Напоминают образы мои. Зарубцевались их сквозные раны, Смягчился вдвое командирский бас. Теперь у них совсем иные планы, Хоть прежний пыл и вовсе не погас. Теперь солдат не ходит в плащ-палатке, Но даже в длиннополом пиджаке Не изменил он фронтовой повадке И остается краток в языке. Люблю его невоинское платье Без орденов, колодок и погон, Не расточая зря рукопожатия, Ладонь к виску прикладывает он. В делах не суетлив, а скупо точен, Уйдет в себя — ничем не отвлечешь: Он по-иному стал сосредоточен, Остер и тверд, как закаленный нож. И следу нет зазнайства и бахвальства, И петушиного задора тоже нет. Явился юмор вместо зубоскальства — Дурного свойства довоенных лет. Не думайте, что ом отвык от шуток, Остыл к веселью, разлюбил друзей, Кто более, чем он, умен и чуток? Кто держится достойней и трезвей? И даже там, где родился и вырос — В отеческом приветливом дому, — С его приходом что-то появилось Не ясное доселе никому. Мне по душе небыстрая походка, Подтянутый и ловкий поворот, И волевая твердость подбородка, Серьезный взгляд и молчаливый рот. Таков он — не загадка и не тайна — Советский современный гражданин: Таких встречал я в шахте, у комбайна И за рулями грузовых машин. И на степном гиганте-самоходе, И в штреке ленинградского метро, На стройке, на уборке, на охоте, На многих заседаньях партбюро… УКРАИНСКАЯ БАЛЛАДА
Спят садочки, холмы и равнины, Блещет месяц речною волной. И бежит по степям Украины Мрак ночной, словно конь вороной. Лишь не спят корпуса заводские Да в войсках часовые не спят. Затихает красавец наш Киев, Лишь бульвары листвой шелестят. То не ветер гуляет днепровский, Не волны черноморской прибой — Вышел снова Григорий Петровский На простор Украины родной. По старинной рабочей привычке Он внимательно смотрит вокруг На бегущие в ночь электрички, На большие дела наших рук. Пьют росу беспредельные нивы, Дышат свежестью ночи сады, И прохожий вдыхает счастливо Милый запах днепровской воды, На востоке заря рассветает, Убегает полночная тень, И туман над полянами тает — Просыпается радостный день: В городах гомонят перекрестки, Запевает моторами труд, И сливается с жизнью Петровский, — Не исчез он, а с нами, а тут… ТО ПЕРОМ, ТО ОГНЕМ… Больше белых, чем черных, волос у меня, Я, пожалуй, с полвека отцом называюсь И все время тружусь, то и дело сражаюсь: Мне с избытком хватает воды и огня. Не поверю, что счастье — родиться в сорочке, А покой, это — с ложечки кормят тебя. То пером, то огнем я пишу свои строчки, Находя и теряя, губя и любя. «Стекло дрожит от мощной переклички…» Стекло дрожит от мощной переклички: Горланят, на ночь глядя, электрички. Все глуше и далече дальний стук. Я сам — один. Приятней нет разлук. С какой-то сладостной натугой Ползет с пера на лист неспешная строфа: Как будто бы мотив рождается упругий И не кончается на верхнем фа. Его опять гудок перебивает И глохнет, чтоб дорогу уступить, А то, что боль из сердца убывает, — Ни за какие деньги не купить. «Шел, поскрипывая снегом…» Шел, поскрипывая снегом, Человек, подобный мне: Он, как я, долгонько не был С тишиной наедине. Дунул ветер. Снова дунул. Он вовсю задул. И вот Человек, как я, подумал: Реактивный самолет… Застучал, зачем-то влезший На сосну, телеграфист. Точно поезд, старый леший Испустил истошный свист. И носы кикимор местных Наблюдая сквозь очки, Путник думал: «Интересно! Очень милые сучки». Все, что слышал, все, что видел, Дятел пишет на коре: Поглядел — и сразу выбил Строчку точек и тире. Лично сам я долго не был С тишиной наедине: Я стучал бы рядом с небом По высокой той сосне, А внизу скрипел бы снегом Человек, подобный мне. |
